Стальные круглые вены

— Бог гордым противится, смиренным дает благодать… Гордым противится… Смиренным — благодать…       Джайро стискивает зубы, нашептывая себе под нос слова успокоения. Он снова здесь, и больше у него не осталось сил на вранье перед самим собой. Он не знает, сколько еще раз придет сюда. Все это время Джайро мучал только один вопрос — в какой момент он свернул не туда? Его пути наркомана мог позавидовать любой среднестатистический тупой торчок, бездумно жрущий всякое говно или колющий его себе в вену. Джайро не был таким. Полностью осознанный, он знал, как чередовать наркоту, в какие периоды устраивать себе «голодовку», как избавиться от всех негативных последствий. И как он держался — все предсказывали, что когда-нибудь он сломается. Джайро сломался. Со скрипом на зубах он вынужден признать: он зависимый. Когда же это произошло?       И всякий раз, когда он пытался вырваться из тяжких оков зависимости — она хватала его за горло и запихивала обратно в мешок, перекрыв любую возможность к выходу. Джайро мог бы переждать. Его широкой груди с выносливыми легкими хватило бы дыхания для того, пока не ушла ломка. Он бы выдержал любую боль, срывы, рвоту и ужасающие галлюцинации, которые не отпускали его даже во время сна. Он мог бы все. Но достаточно ли Джайро этого хотел? Он сам это понимал. Этот меланхоличный кайф, полный боли и унижений, теперь значит для него гораздо больше, чем порядочная и уважительная трезвость. — Предатели, шлюхи и уроды первыми войдут в Царство Божие. — Тихо шипит он переделанные на современный, более грубый манер слова из священного писания.       Оглядев весь переулок, Джайро опирается спиной о стену дома. Большинство этих грязных, до одури раздражающих его своим унынием лиц Джайро уже запомнил. Ему в глаза бросились дети, что носились по засранному тротуару и изредка посмеивались, показывая пальцем на кривые ноги в утепленных колготках. Или на выбитые передние зубы, когда одна из проституток выпятила губы перед очередным клиентом. Или на хромого парня, что пытался отдрочить вывернутой рукой — только ради издевок ему и платили. Или на кого-то еще. Простые оборванцы из неблагополучных семей, которые постоянно бегают по подобным местам и выискивают хоть кого-то, кого можно было бы поставить ниже себя и своих таких же уебков-родителей.       Еще здесь теперь сидит какой-то бродяга, малюющий пьяных шлюх на своем загаженном холсте. А может, он просто так неопрятно выглядит. Вздохнув, Джайро откидывает голову назад и смотрит на ясное небо. Боковым зрением он замечает, как к нему подходит, кажется, мужчина в синем плаще, но никак на него не реагирует. Пока тот первый не предпринимает какое-либо действия. Он молча приобнимает Джайро за плечо и ведет за угол дома, подальше от чужих взоров. Джайро покорно следует за ним. По дороге, стиснув нож, Джайро попытался оценить внешний вид своего клиента: не особо крупный, среднего телосложения, с маленьким подлым лицом, кучерявыми темными волосами. По одному выражению его лица Джайро не мог сразу понять, что тот собирается с ним делать — то ли исподтишка забьет его до полусмерти, то ли он испугается от одних лишь мыслей об этом.       Джайро больше склоняется к простой классической дрочке. Но расслабляться ему нельзя. На удивление, этот мужик довольно молчаливый — не рассказывает кучу нытья о своей тяжелой жизни или какие-то ахуительные философские размышления, что, блять, хоть в жопу ебись, как это делали с Джайро остальные. И он просто сухо отдрачивал, прижавшись плечом к стене.       Изредка Джайро поднимал на него взгляд — хотел уловить его реакцию и увидеть оценку своих действий, раз уж на слова он так скуп. Ведь за все время, сколько Джайро здесь появлялся, он довольно часто слушал комментарии о своих мягких, очень приятных и умелых руках. Потому дрочка от него так многим заходила. Да и Джайро почти не воротило с этого процесса — в отличие от других услуг, простая дрочка чужих членов не вызывала в нем никакого отвращения. Он больше охуевал с того, как у него так хорошо выходит и его ладони все еще не стали грубыми и мозолистыми. Может, это его призвание — члены дрочить. Дар от Бога.       Мужик стоял, согнув колени, и тяжело дышал. Затем он схватил Джайро за волосы, от чего тот напрягся и дернулся на рефлексе, что сейчас его башкой об стенку уебут. Но кто бы стал так делать, когда собственный член держит чужая рука? Конечно, был один псих, который Джайро чуть не застрелил и в более рисковой ситуации, но все же. Благо мудак-молчун просто стискивал его волосы, и чем быстрее Джайро надрачивал, тем больше жмурился и всхлипывал от боли на своей макушке. Но все продолжал дрочить хуй. Вскоре конча выстреливает Джайро в руку. — Это все, что я хотел. — Флегматично говорит он и всучивает Джайро деньги.       Всегда бы так. Джайро выдыхает. Он обтирает руку об стену, а затем отряхивает грязь об свои штаны. Пока с него хватит, иначе следующему мужику он точно на штаны сблюет или и того глотку вспорет. Даже если к дрочке он и привык, и мог бы сделать это еще, далеко не факт, что следующий мужик потребует от него то же самое. Лучше прийти с новыми силами в следующий раз. Как можно быстрее — времени все меньше. Сколько он уже денег смог бы заработать, если бы просто отключал мозги и не думал о членах в своей руке, а просто бы их дрочил?       Джайро возвращается в дом Хот Панц. Разувшись, он уныло вешает куртку и плетется в главную комнату. Где видит, как Джонни, явно обдолбанный, валяется на полу, неподалеку от своей коляски. Он весь трясся, дергался в верхней части тела и с трудом мог вздохнуть. У Джайро все еще хватает реакции, чтобы быстро к нему подбежать и упасть на колени. Джайро быстро срывает с него толстовку и прочищает нос и рот. — Ты знал об этом? До этого люди ездили на самых простых седлах, без какой-либо опоры для ног.       Выпучив глаза, Джайро напряженно закусывал губы. У него все поплыло и стерлось на периферии зрения, и четко видеть он мог только одно — посиневшее ебало Джонни, которое Джайро судорожно пытался привести в чувства. — Стремена не просто поддерживают тебя в седле и не дают твоей заднице упасть. С их помощью сила лошади передается через ноги в корпус. И в итоге эта сила достигает рук, держащих оружие.       Он тяжело и рвано дышит. Всхлипывает и нашептывает спасительные слова. Умоляет Бога вернуть его друга обратно. Еще слишком рано. Джайро машинально работал руками, не раздумывая над своими действиями. Вдыхал воздух в грудь Джонни. Лишь бы тот очнулся. — Энергия броска проходит через через все тело в руки, до самых кончиков пальцев, благодаря чему и удается пользоваться этой самой силой.       Джонни резко дергается и начинает кашлять, ворочаясь в несущих жизнь спазмах. Джайро помогает ему перелечь на бок, и Джонни сблевывает под себя. Он пытается приподняться на дрожащих руках и блюет дальше той грязью и дерьмом, что застряли у него в теле и не впускали жизнь. Джонни всхлипывает и хрипит, пока все остатки гнили не расплываются у него под головой. Обессиленно свалившись возле этой лужи, он с облегчением смотрит на растерянного Джайро. Нет, не из-за того, что Джайро его спас. Джонни рад был поделиться с ним кое-чем другим. — Джайро, я… Я видел… — Ебало завали свое. — Джайро злобно рычит, расхаживая по комнате. — Где эта шлюха?! Почему ее нет дома?! — Послушай, — Джонни пытался выпрямиться на прямых руках, — ты должен знать… — Да закройся, нахуй! — Джайро уже был на грани истерики, и в жалких попытках сдержаться он метался по дому и визжал очередные оскорбления. Осознав, что никто, кроме Джонни, его не слышит, Джайро возвращается к нему и хватается за голову. — Ничего, блять, не говори мне! Если ты, сука, такой тупой, то вообще, блять, не трогай ничего. Подожди меня, и я все сделаю! Нахуй ты полез?! — Я хотел снова почувствовать это… — Неуверенно хрипит Джонни. — Как то, что было в прошлый раз, помнишь? После чего мы из дома ушли. Прежней дозы мне не хватало. Я хотел получить… новый знак… Понимаешь? Новую подсказку к моему пути, послушай… — Не хочу я тебя слушать! Завали ебало! Завались! Завались! — Громче всхлипывая, все перебивал его Джайро.       Джайро дрожал и шмыгал носом, не замечая, как слезы сами потекли. А Джонни пачкал пальцы в луже блевотины. Он надеялся, что Джайро оценит его стремление к просветлению, к поиску высшего опыта души. А он только разорался и заплакал. Даже не истерично, как у него обычно бывало — очень тихо, так напряженно, будто еще слово и он либо свалится от разрыва сердца, либо зальет весь дом своими соплями. Джайро молчал и кусал костяшки на кулаке. Он переводит заплаканные глаза на Джонни, который сидел с тупым наивным видом и все искренне не понимал, в чем он провинился. И раз Джайро целую молчаливую минуту больше не пытался его заткнуть, то Джонни все же продолжил свое: — Джайро, я видел людей из других миров… Другие версии одной и той же личности, понимаешь? И они могли меняться друг перед другом. Я видел себя. Я видел, что тот я мог ходить… — Его глаза загорелись какой-то совершенно слепой и безумной надеждой. Но она жила в нем. — Может, это и есть знак? Врачи пророчили, что я навсегда останусь инвалидом и ничто не способно поставить меня на ноги. Но вдруг это знак, что я когда-нибудь излечусь? Что-то случится… какое-то чудо… Ты же говорил, помнишь? Про святых, про чудеса. Я должен верить в это. Я теперь понимаю, Джайро.       Джайро ничего не говорит. Его грудь заметно и тяжело вздымается, а сам он не сводит потерянный стеклянный взгляд от Джонни. Слезы текли так же тихо, но все не останавливались. И, кажется, их становилось все больше по мере того, что рассказывал ему Джонни. Рвано выдохнув, Джайро закусывает ноготь на большом пальце. — У меня шевелились ноги! Я чувствовал это! А в прошлый раз, тогда, я почувствовал в них боль! Они же… шевелились… Ну же… — Джонни пытается изо всех сил приподнять таз и привстать на четвереньки на сухих бледных руках. — Да что ты, блять, несешь?.. — Дрожащим шепотом выдыхает из себя Джайро.       Он медленно подходит к Джонни, пока тот все пыхтел с опущенной вниз головой. И Джайро въебал ему с кулака, задев болючие точки на лице — между верхней губой и носом. Джонни со скулежом отлетает в сторону, а из-под его пальцев вытекает кровь из ноздри и разбитой губы. Он жмурится от жгучей боли, придавив место удара, а затем гневно распахивает глаза. Джонни трясет. Игнорируя кровь на лице, он цепляется за коляску, чтобы принять сидячее положение, и с горящей злобой кричит на Джайро: — Сраный мудак! Еще чуть-чуть, и я бы смог! Нахуй ты пришел?! Нахуй ты опять все испортил?! Ты только и можешь, блять, что врываться и лишать меня всего, о чем я только мечтал! Пошел ты нахуй, Джайро! Иди нахуй! — Он шипит, смотря на Джайро из-под бровей. — Нахуй ты влез?! Я бы потом встал сам! Ты слышал?! С-а-м! — Я бросаю, Джонни. — Все, что шепчет Джайро в ответ и садится на диван.       Джонни шумно пыхтит от еще большей злобы. Такой сильной, что он уже не может даже закричать, и только судороги потряхивают его тело. Глаз его дергается, а губы кривятся в неприятном привкусе кровавых соплей. Джонни ошарашенно пялился на Джайро и все не мог поверить: он что, хочет его кидануть? Джайро, который сам ему рассказывал про все эти ебаные спирали, прямоугольники, святых и всю эту прочую хуйню, правдивость которой он мог доказывать с пеной у рта? И конечно, когда Джонни в нее поверил. Когда с помощью этого ничего не значащего, как оказалось, пиздежа, обрел какой-то смысл в жизни вместо пустого бесчувственного отчаяния. Только теперь Джайро говорит, что хочет его бросить.       Он не наркоту бросит. Он бросит Джонни. То, о чем он мечтал столько времени, теперь раздирало ему уши, и болезненное осознание ползло прямо в мозг. Он не мог в это поверить. Почему именно сейчас? Почему именно, блять, сейчас, когда он больше всего нужен Джонни? Если Джайро бросит употреблять — они больше не будут вместе. Никогда. Джайро больше не сварит ему дозу. Ласково не вмажет. Придется самому ковырять гнилые вены, которые вечно прячутся от иглы. Искать их дрожащими руками и вечно попадать в мышцу. Валяться в ломках и слезах. Без Джайро теряется весь смысл, за которым так рвался Джонни и, наконец, обрел его. Наркота — стимул жить. А бросить — расстаться с жизнью. Все хуйня, про счастливую и светлую трезвую жизнь. Никто из твердящих подобное не знает, насколько способным и живучим может быть торч. Джонни не сводил глаз с напуганного Джайро. — Ну, бросай. — Апатично выдает Джонни. — Я же знаю, что ты сможешь. У тебя хватит сил, чтобы бросить. Только вот что потом? Что потом, Джайро? Ну бросишь ты. А ты думал, что будет потом?       Не имеет значения, насколько Джайро сильнее, злее и выносливее. Он мог бы еще раз ударить Джонни. Раздавить его худую тушу. Выбить ему все подгнившие зубы. Но какой в этом смысл, когда Джонни так на него смотрит? Когда говорит таким серьезным, пробивающим в самое сердце голосом. Джонни не нужно вставать. Не нужно бегать и кидаться. Он и отсюда мог уебать Джайро так, что у него перехватило дыхание. Джайро знал свое место. Мелкого ничтожества перед ним. Он забился в угол дивана и прикрыл кулаком нижнюю часть лица. — Думаешь, бросишь и вдруг начнешь жить? Станешь таким, каким тебе твердили родители? Выучишься, найдешь себе женщину, которую будешь ненавидеть. И каждый день будешь возвращаться к ней домой, чтобы взглянуть в глаза твоего ребенка. А его ты будешь любить? — Джонни выдерживает паузу, смотря на блестящие мокрые глаза Джайро. — Ты будешь приходить и смотреть на них испуганным взглядом. Ты ведь даже не знаешь, как показывать любовь. Тебе никогда не показывали. А дети твои узнают? Какими они будут?       От каждой фразы легкие будто иссыхали, что на новый вздох требовалось все больше и больше сил. Джайро протирает пальцами глаза и давит на веки, искривив дрожащие губы. Стиснув зубы, он всхлипывал, но все продолжал слушать Джонни. — Бросишь наркоту и станешь жить, как и все. И рассказывать детишкам, что колоться это плохо, не надо так. Правда ведь? А если они попробуют, что ты сделаешь? — Очередное молчание на несколько секунд, от которого Джайро уже готов был выть и драть обои на стенах. — Расскажешь, как сам валялся в передозе? Как сам блевал на свою постель? А на работе будешь откачивать таких же обессиленных торчей, каким ты был сам? Ты можешь бросить, я в тебе ни капли не сомневаюсь. Но оставит ли оно тебя? Ты все равно будешь сталкиваться с этим каждый день, Джайро. И каждый раз оно будет напоминать тебе о том, что ты все еще хочешь этого. Все еще хочешь почувствовать это снова.       Любые слова сошли бы из его рта либо истеричным криком, либо неразборчивыми плевками. Джайро, весь побледневший, уставший и замученный, смиренно сидит и хватается за ломкие волосы. В его голове нет ничего, кроме боли и стыда. И между ними гудел шум, отдающийся словами Джонни. — Будешь снова терпеть? Будешь делать вид, что ты живой? Жить так, как тебе приписали родители? Терпеть, когда целуешь жену по вечерам. Терпеть, когда набираешь морфу в шприц, чтобы кольнуть очередного больного. Терпеть, когда придешь домой и будешь гладить детей по голове. Ведь большее ты не способен им дать. У тебя будет образование, будет работа, семья. У тебя будет жизнь, о которой только и мечтает куча людей. Но перестанешь ли ты чувствовать себя одиноким?       Джонни ненавидел чувствовать в себе злобу — она забирала из него слишком много сил. И после себя оставляла лишь давящее опустошение. Джонни подползает ближе к дивану и опирается на него рукой. Он вяло смотрит на Джайро из-под бровей и видит, как тот дернулся, глотая слюни. Обняв себя за плечи, Джайро нервно хватается пальцами за край футболки. — Ты бросишь, я знаю. Ты стерпишь. Ты выдержишь, я в тебе уверен, Джайро. Но знай — я не пойду за тобой. Я останусь здесь. Мне нет смысла бросать. Кому я нужен? Я даже этому государству не нужен. Я инвалид, живущий на пособия. Я никогда не работал. Им же будет лучше, если я умру. — Он вздыхает. — Есть ли у меня шанс на семью? На детей? Обеспечивать эту семью? У меня нет жизни, Джайро. А если и будет — в ней не будет смысла.       Мутный и холодный, но такой спокойный взгляд Джонни пугал Джайро так, что он чуть ли не ссался под себя. Он мог только еле вздохнуть и совсем не находил, что ответить. Кроме как харкаться нервными всхлипами. Джонни выжидал. Он больше не наседал на Джайро, а только унылой рожей всматривался в него. Ему определять их судьбу.       Джайро все еще мог забрать свои вещи и уйти из этого дома. Он ведь не безнадежен. Он все еще может уехать из ненавистной Америки и вернуться домой. Его не примут сразу, осудят, но ведь семья не оставит его. А может, его выкинут из дома и тогда Джайро останется ни с чем. Но это уже слишком далекая жизнь. Сейчас перед ним стоял выбор — закончить это. Но хочет ли этого Джайро? Как и сказал Джонни… Хочет ли он сам этой жизни, состоящей лишь из бесконечных ограничений себя только ради ожиданий его семьи? Джайро же так хотел поступать по-своему. Он и в Америку-то поехал из-за своих выебонов перед отцом. Больше не было причин.       Он достоин получать высокую зарплату. Уважение и признание. Джайро этого заслуживает. Заслуживает жизнь без долгов. Без унижений и слез. Разве не так он должен жить? Разве не должна жена готовить ему сытный ужин и гладить по плечу, как это заложено у всех? Джайро уже ничего не знает. Он хочет отдаться удаче, которая все это время его оберегала. Сколько раз он уже должен был умереть? Джайро устал. Устал от ответственности за самого себя.       Резко поднявшись с дивана, Джайро роется в своей сумке. Он достает упаковку витаминов, откуда высыпает в ладонь свои таблетки и запивает одну водой. Через минут пятнадцать он догонится еще одной. А потом еще одной. Джонни вяло ухмыляется — незаметно, пока Джайро стоял к нему спиной. Он удовлетворенно выдыхает, глядя как пораженчески сужаются зрачки Джайро. Джонни не сомневался. Он знал, что так будет. Так он себе это и представлял, когда говорил с Хот Панц об этом.       Джайро не смог бы уйти. Даже если бы очень захотел. Джонни видит его насквозь. Видит каждую слабость и разрыв в его надломанной, искалеченной наркотиками душе. Знает, как надавить и вывернуть все его эмоциональные травмы в свою пользу. Он ловко игрался с чувствами Джайро и ломал их по своим нуждам. Пусть и каждый раз приходилось тратить слишком много сил. Джайро слишком агрессивный и стойкий, в ответ ничуть не меньше давящий Джонни. Но каждый раз это того стоило. Джайро плакался перед ним, валясь в ногах, и сам же просился сделать для Джонни то, чего тот только хочет.       Таблетки подействуют где-то через полчаса. Столько времени Джайро хватит, чтобы умыть Джонни лицо в ванной. А после намочить тряпку и оттереть блевотину с пола, пока не вернулась Хот Панц.