Стальные круглые вены

— Он хочет тебя видеть.       Дождь больше не скатывался по капюшону его куртки. Джайро замирает, уставившись на бегущих под завесы или в машины прохожих. У него ведь есть еще время, что этому уебку от него нужно? Джайро устало выдыхает и чуть ли не скулит, когда видит Блэкмора, держащего зонтик над ним. Тело подрагивает, а пальцы дергаются — не от холода. Джайро и представить не мог, в чем он провинился, что сам Президент хочет его видеть. Он ведь никогда не показывал своего лица. Не раскрывал даже своего настоящего имени. От страха Джайро поджимает губы и с трудом может выдавить из себя слова: — Я все верну, я же сказал. Отъебись. Приди в другой раз.       Джайро уже хочет развернуться и отойти в сторону, как получает резкий удар в живот. Такой острый, что Джайро решил — не прячет ли этот пидор заточку под рукавом плаща? Согнувшись у стены, Джайро съезжает вниз на трясущихся коленях и выставляет руку вперед — крови нет. С одного кулака Блэкмор хуячит так, что внутренности через жопу вытекут. Он замахивается еще раз, но Джайро падает на колени и накрывает голову обеими руками. — Хорошо, блять, хорошо! Ладно! Я пойду! Только не бей меня! — Плаксиво скулит он, подняв голову на Блэкмора.       Глаза наливаются слезами. От собственной слабости. Но Джайро стискивает зубы, не позволяя себе хотя бы этого. Глаза трескаются и сохнут, в носу скребет, дыхание тяжелеет. От жалкой беспомощности. Невозможности противиться. Хотя бы от дождя этот обрыган его закрывает. Блэкмор провожает Джайро до своей машины и открывает дверь заднего сидения, куда Джайро садится. Пассажирские места и место водителя преграждала черная плотная перегородка, что Джайро отсюда не видел Блэкмора. Он всматривался из окна на плывущие по стеклу капли. Будто скользят по его сердцу. Чем дольше они ехали, тем сильнее странный запах давил ему на веки. Грудь вздымается с трудом. Джайро засыпает.       Очнувшись, он сидит на стуле и видит перед собой какое-то темное подвальное помещение. Без окон, только одна дверь, и резкий запах сырости быстрее приводит Джайро в чувства. Пол полностью покрыт пленкой, а впереди стоит одинокий стул. Затем Джайро слышит приближающиеся шаги. Это был он. В белой рубашке, в пастельно-розовом костюме. С прической, уложенной в спирали. Все это время Джайро чувствовал силу спирали с его позволения. Президент улыбается, присаживаясь на стул. — Разве мама не учила тебя, что врать не хорошо?       Его лицо одновременно и пугало Джайро, и так завораживало. Его приятный голос, пробирающий до самых костей, изнутри поглаживал израненные вены. Джайро слышит его в первый раз, но этот голос кажется таким знакомым и родным. Тревога все еще копошилась внутри, а от присутствия Блэкмора позади себя Джайро потряхивало. Но он смотрел в эти глаза, полные доверия и притягательности. И даже нашел в себе силы ответить: — Я верну все, правда… Я верну. — Конечно, вернешь. Ты самый праведный и честный из всех, кого я только знал. Я доверяю тебе. Именно поэтому ты здесь. — Президент откидывается на спинку стула. — Обычно, отсюда не уходят. Но ты мне нравишься. Ричи, — он поворачивается к Блэкмору, — приведи его сюда. — А затем, поднявшись, наклоняется к Джайро: — Мое доверие очень дорого ценится. Ты же не разочаруешь меня?       Джайро напряженно хватается за края сидушки и сглатывает, когда Блэкмор волочит в комнату какого-то мужика. Грязного, неопрятного, с жирными темными волосами, в серых одеждах. Он плакался и ныл, умолял дать ему еще в долг. Мужик явно не понимал, где он находится, но его это и не волновало. Джайро пристально на них пялился и даже представить не мог, что будет дальше. — Я дам тебе еще времени, если ты кое-что сделаешь для меня. — Президент стоит рядом и смотрит на беднягу сверху вниз. — Что угодно, что угодно! Все, что угодно!       От вида жалких всхлипов, молящих соплей и обессиленных ползков по полу Джайро морщится. Этот мужик был согласен на все, лишь бы получить еще немного надежды. Но что-то Джайро подсказывало — он и умрет без какой-либо надежды. Блэкмор тащит его из комнаты, а Президент жестом подзывает Джайро пройти за ним. И дальше по помещению Джайро не замечает никаких окон — только темные, толстые, холодные стены. Они доходят до лестницы, и Блэкмор проходит дальше, по прямой, а Президент с Джайро поднимаются выше.       Они выходят на застекленную смотровую площадку, где открывался вид на просторную, так же обклеенную пленкой комнату. С одним только креслом у стены, куда Блэкмор усадил этого мужчину, привязав его корпус и руки к подлокотникам. Он задирает голову наверх и, увидев какой-то знак от Президента, отходит в другое помещение. Мужик оглядывался по сторонам, и его лицо выглядит облегченным. Пока не вернулся Блэкмор с роем ос.       Осы жалили его по всему лицу, мужик дергался и кричал, а Блэкмор стоял рядом. В плотной накидке, напрочь закрытыми конечностями, шеей и в маске даже сам Господь не смог бы дотронуться до его кожи. Мужик, чье лицо уже покрылось набухшими красными волдырями, бился в конвульсиях и умолял прекратить. Но никто его не слушал. Блэкмор осторожно подходит к нему со стороны и, захватив один его палец, резко ломает его. То же самое проделывает и с остальными. И под звонкий хруст собственных костей мужик громче вопил, только сильнее раздражая ос. Джайро в ебаном шоке и непонимании пучил глаза, наблюдая, как Блэкмор издевается над этим торчком. Президент стоял рядом и с нескрываемым удовольствием ухмылялся. — Он и мать свою убьет, если я ему прикажу. Чистая преданность.       Джайро вздрогнул от этих слов — он даже не сомневается в их правдивости. Он смотрит дальше, как Блэкмор тащит заплаканную тушу к двери и разбивает ему морду об косяк. Джайро видел несколько раз, как люди умирают. Ему и самому приходилось убивать. Смерть, как таковая, не страшит его. Он как никто другой знает, что такое смерть. Но здесь умирал не человек. Люди так не умирают. Они умирали в светлых, хорошо проветренных палатах. В мягких койках и с теплым покрывалом на их ослабших телах. Которые каждый день питались наркотой, чтобы они даже не заметили. В какой момент их жизнь перешла в сон. Здесь все не так.       Здесь забивали зверя. Блэкмор, как бешенная собака, носился по помещению и избивал полуживого мужика под рой разгневанных ос. Взгляд этого торчка, пусть и изначально мутный и расплывчатый, но все сильнее угасал. Он проблевался на пленку, пока Блэкмор забивал его ногами. Затем Блэкмор усадил его возле стула и, достав плоскогубцы, вырвал ему передний зуб. Мужик завизжал и откинул голову назад, кашляя своей кровью. И после второго вырванного зуба он потерял сознание. Не так уж и просто убить человека, который всеми силами хотел испортить свою жизнь. Для полудохлого наркомана он оказался довольно живучий.       Оседлав его спину, Блэкмор задирает его голову и продолжает выдирать оставшиеся зубы, складывая их в горку рядом с собой. Джайро не верил, что действительно увидел это. Что на его глазах убили человека. Так легко, будто его жизнь вообще ничего не стоила. Как будто его вообще не было в этом мире. Его просто стерли, и после себя он оставил лишь лужу мочи и горсть зубов. — Представь, такое происходит каждый день. — Президент приобнимает Джайро за талию, вытянув к нему шею. — Каждый день кого-то убивают, а мы даже не знаем этого. Никто и не узнает. Люди просто пропадают. И что с ними станет? Будут ли их искать? — Он улыбался, как какая-то ебаная лисица. — Ты ведь не хочешь закончить так же? Не хочешь стать одним из них? Я еще никому не позволял посещать это место дважды. Но ты и здесь можешь стать исключением.       Джайро напряг живот и отвел голову в сторону. Он не решался смотреть Президенту в глаза, но и не противился его поглаживаниям: тот предстоял перед ним таким сильным и неприступным, что отказывать ему Джайро не мог. К тому же, где его только не успели потрогать на улице — он уже должен был привыкнуть. А здесь не просто пьяный мужик, которому не хватило денег на дорогую чистую шлюху из другого района. Здесь Джайро сам должен выставлять жопу и открывать свою шею. Ради денег и возможностей, которые ему откроют такие связи. Он и правда избранный, как всегда и считал про себя. Только вот Джайро думал, что это проявится как-то по-другому. — Не глупи, Джулиус. Добиться моего расположения может не каждый. — Он вкладывает что-то Джайро в карман брюк. — Приходи, если надумаешь. Я буду ждать.       Еще и это имя. Еще и это ебаное имя. Джайро закусывает губу и отстраняется, когда Президент его отпускает из своих объятий. Не факт смерти ужасал Джайро и вызывал в нем желание прижать колени к груди в каком-нибудь заблеванном углу. Но то, как эта смерть произошла. И то, как это может произойти с ним. Что бы он ни делал, куда бы ни бежал — его найдут. Притащут сюда и выдернут каждый волос. Даже если он достанет денег другим способом. Даже если сменит источник наркоты. Президент, полный уверенности в себе, всем своим видом давал понять — его предложение не подразумевает отказа. И чем быстрее Джайро это поймет, тем будет лучше для него.       Тогда он полностью отдастся одному мужчине. И уже не сможет ставить свои условия. Не сможет противиться. Только через полное подчинение, подобно Блэкмору, он сможет оправдать особое отношение к себе и получить больше. Джайро пытался понять: почему именно он? Чем он отличается от других торчей, чьи облезлые трупы выносили из этой комнаты? Сейчас Джайро не решался об этом спросить. Если они встретятся еще раз — он попытается узнать. Если нет — это уже не будет его волновать. Блэкмор заводит Джайро руки за спину, а на голову накидывает ему какой-то мешок. Он ведет его к машине, где Джайро сидит в полной темноте. Пока его не выкидывают на той же самой улице.       Каждый прохожий вселял в нем ужас и паранойю. Преследование и угрозы. На кумарах Джайро не мог долго находиться на улице — он все чаще в роже простого офисного работника замечал агрессию и злобу, направленные конкретно на него. В каждом прохожем чувствовал охотника за своей головой, посланного от Президента. Они настигнут его. Поймают, куда бы он ни пошел. И приведут в ту самую комнату, наполненную болью и криками жалких огрызков судьбы. У которых единственное предназначение — поразвлечь богачей своими унижениями и страданиями. Джайро не знал, сколько у него есть времени для ответа. Он теребил бумажку с адресом, все еще размышляя над выбором между деньгами и остатками своей гордости. Как учил его Христос — все решения принимаются после молитвы.       Джайро все еще молча шел, а Джонни неспешно перебирал колесами за ним. Они почти не разговаривали — каждый думал о чем-то своем. О том, что другому пока еще нет смысла или возможности рассказать. Джайро не хочет открыто признаваться, что уже на грани — он в принципе готов упасть в ноги богатого мужчины. Джонни же не хочет снова заводить тему далекого невозможного мира, где он смог встать на ноги. Только сквозь апатичный угар в нем проснулась надежда. В Джайро же она, наоборот, угасала.       Они подходят к храму, и первое, что делает Джайро — окунает пальцы в чашу с водой. Он крестится и проходит дальше, а Джонни, следуя его примеру, в быстром темпе проделывает то же самое. Внутри Джайро поклоняется кресту и оборачивается к Джонни — проверить, где он. Джонни выставляет корпус вперед в некоем подобии поклона и следует за Джайро — к одной из последних скамьей, куда тот садится. Джонни устраивается рядом с ним. Он толком не слушает, что говорит священник, а наблюдает за Джайро. Чтобы и здесь перенять его поведение — Джонни не знал, как вести себя в церкви. Может, когда-то и знал, но забыл. Последнее, что он помнит о походах в церковь — как он вместе с родителями и братом, в самом раннем детстве, по воскресеньям несколько раз сидели на скамейках. — В начале было слово. И слово было у Бога. И слово было Бог.       Джонни постоянно оглядывался по сторонам и вертелся в своей коляске, стиснув в пальцах подлокотники. Он оглядывал не только стены и украшения храма, но и остальных прихожан: как будто они все сошли с тех плакатов из пятидесятых. Он и сам хотел бы так же выглядеть. Джайро, напротив, сидел как завороженный. Ни на что не отвлекался. С жадностью хватался за каждое Слово Божие. Он и не шевелился толком — всего себя отдавал служению. Обернувшись к нему вновь, Джонни тщательно рассматривает, как меняется выражения лица Джайро. Как он преображается, слушая эти слова. Джонни силой заставляет себя сложить руки у живота и поднять голову к трибуне. — В нем была жизнь. И жизнь была свет человеков. И слово стало плотию. И обитало с нами, полное благодати и истины.       В один момент Джайро тихо всхлипнул и опустил голову, закрыв лицо руками. Вера — единственное, что держит его на прямых ногах. Которые скоро подкосятся. Он все глубже впадал в яму отчаяния и боли. И он все еще верил, что высшие силы оберегут его. Приласкают его подраную душу, как некогда это делала мама. Гладила его по голове, когда он был совсем ребенком. Джайро ничего из этого не помнит, но чувство тепла так плотно засело в его памяти и так вылечивает раны, когда он приходит в церковь. Джайро уже не знает, было ли это на самом деле — гладила ли его мать — или это опиоидный угар, смешавшийся с беспорядочным пьянством. И каждый раз на службе он вспоминал именно это. Что-то теплое и приятное всегда будет ждать его. — …а затем сказал: «Все, что вращается, в конце концов возвращается на свое прежнее место». И после этих слов Он исчез в лучах света.       Лучи света. Джонни смотрит на распятие. На то, как озаряет его солнечный свет из окна. Он видел это. Это являлось к нему. Вцепившись за ручки кресла, Джонни, подобно Джайро, всматривался вперед и вслушивался в каждое слово. Это ведь то, что нужно ему. Все, что вращается. Сила спирали. Видения не могли соврать. На собственном опыте он узрел божественное откровение. Может ли после этого Джонни называть себя святым? Или хотя бы… Как называли тех, кому являлся Дух Святой? Он как-нибудь спросит об этом Джайро.       Джонни хочет схватить его за руку, растормошить, чтобы тот смотрел только на него. Снова ему рассказать, что он все это уже видел сам. Все повторилось в его мозгу. Джонни уже видел этот свет, способный одарить его надеждой. Как же он хочет знать, что дальше. Что ему нужно сделать, чтобы повидать Спасителя. Чтобы Он излечил его ноги. Чтобы Он его простил. Чтобы дал ему еще один шанс. Джонни готов поверить. Безрассудно, немыслимо, слепо. Он готов. Готов здесь бывать каждое воскресенье. Жар от лучей веры пылал в его душе. Пот лился с уставшего лица. Джонни слушает. И еще слушает. Слушает. — Джонни, — приблизившись, Джайро начинает шептать, — когда все встанут и пойдут к священнику, я тоже пойду, а ты оставайся здесь, понял? — Да благословит вас всемогущий Бог Отец, Сын и Дух Святой. — Аминь. — Отвечают все, включая Джайро. — Аминь. — С опозданием шепотом повторяет Джонни.       И крестится, вслед за Джайро. Отодвинув колеса, Джонни пропускает его и смотрит вперед, на всех остальных людей. Священник что-то раздавал всем подошедшим, но из-за окружившей толпы, пусть и не особо большой, но Джонни все равно ничего не смог разглядеть. Он не двигался со своего места, пока не вернулся Джайро. После прощального поклона на крест они покидают храм. — И что вы там все делали? — Причащались. — Ну и почему ты мне запретил? Я же крещенный. — В католичество? Раз ты американец, то, я полагаю, что в протестантство. — Да, я протестант. — И какой ветви придерживался? — Мне нравился баптизм. — Сектант ебучий. — Да пошел ты нахуй. — Джонни хмурит брови. — Ладно-ладно. — Джайро усмехается. — Я просто подумал, что, в любом случае, тебе слишком рано туда соваться. Причастие — это не просто хлеба покушать и попить вина. К этому нужно подходить с полной осознанностью, почему и для чего ты это делаешь. И во время причащения ты должен думать о Христе и его жертве. И о том, кто ты во Христе.       Джонни только выдыхает в молчаливом согласии. Возразить ему нечем. Кажется, слишком многое предстоит узнать перед заветной целью. Но Джайро же рядом. Он научит его. По дороге Джонни останавливается, чтобы отмотать прозрачную упаковку от пачки сигарет. Он уже собирался выкинуть ее в мусорку, как внутри бака замечает деревянный крестик.