Стальные круглые вены

— Проходи.       Деньги закончились — Джайро снова придет сюда и заработает их. Как и в прошлый раз. Вусмерть пьяный, он проходит возле поста охраны и стучится в дверь. Люси шугается его потрепанного вида, но пропускает, прячась за входной дверью. И молча наблюдает, как Джайро, раздевшись, заходит в гостевую комнату. Джайро уже перестал думать о своей гипотетической жизни, если бы он смог вовремя остановиться. Если бы пошел по другому, предписанному ему, пути. Когда подобные мысли толкались в его мозгу — Джайро хватался за бутылку и колеса. Он устал от комка боли, застрявшего в глотке и в висках. Ответственность, последствия. Мнимые выборы. Поебать. Теперь ему поебать.       Его страшно мутит от жара и клонит в сон, но Джайро сидит в кресле и ждет. И встречает Валентайна, сильнее раскрывая перед ним свою пьяную верность. Валентайн вешает свой пиджак на кресло, а Джайро становится перед ним посреди комнаты. Он молча стягивает с себя кофту с длинным рукавом, отбрасывает ее на пол и принимается за ремень. Он старается выпятить всю эротику и сексуальность, которую подсмотрел из какого-то кино или видел в живую сам. Джайро не умеет соблазнять мужчин, да у него и не было в этом нужды — он знает, что Валентайну хватило бы и одного его тела. Но под алкашкой, разгоряченный, Джайро захотел показать ему больше. Спуская штаны, Джайро валится на жопу и замирает. Он опускает голову и мутно всматривается в пустоту между своих ног, пытаясь прийти в себя. — Не торопись, не торопись. — Джайро не замечает, в какой момент Валентайн стал гладить его по голове. — Я до завтра полностью свободен.       Джайро прижимается к его ноге и задирает голову. Так тепло и хорошо. Сколько ласки и любви. От них тело ерзало в мурашках. Обвив ногу Валентайна, Джайро жмется сильнее и прикрывает глаза. Он всего лишь хотел, чтобы его полюбили. Хотел ощутить тепло и надежность. Может, поэтому он пришел сюда еще раз. Ради нежного шепота. Ради пальцев в перчатках, что перебирают его волосы. Политика — сфера Дьявола. Валентайн завораживает всех, как предписано Антихристу. И Джайро упадет ему в руки. Продастся за ложную, но такую сладкую любовь.       Оставшись в одних трусах, он садится на колени к Валентайну и приобнимает его за шею одной рукой. Джайро уже слабо осознает происходящее. Валентайн наливает себе стопку и оставляет ее на столе, возле своего кресла. Приобняв Джайро за талию, он прижимает его к себе и поглаживает бок. А второй рукой водит по его промежности, проводит по силуэту члена. Обхватывает его, пока Джайро тяжело вздыхал и жался к нему набухшими сосками. Он томно глядит на Валентайна из-под спущенных век и в ответ пытается расстегнуть его рубашку. — Знаешь, Джайро, для чего это все? — Валентайн дожидается, пока Джайро поднимет на него свой мутный взгляд. — Для чего мне это нужно? Для чего мне нужны такие, как ты? — Деньги? — Вяло выдыхает из себя Джайро и шмыгает носом. — Нет, у меня их в достатке. Я мог бы обойтись и без таких рисков. Мне не нужны деньги, Джайро. Мне нужна власть. — Он надрачивает Джайро сквозь трусы. — Власть больше ничего не несет за собой. Власть существует только ради самой власти. И я хочу не просто подчинение, где меня бы ненавидели и только ждали, когда я уйду. Видел ли ты этот взгляд… — Он смотрит в смиренные глаза Джайро, поглаживая его по лицу. — Взгляд полного подчинения. Когда ты заполняешь другого человека и видишь только себя в его зрачках. И без тебя он уже становится никем.       Джайро едва ли разбирал все эти слова, с таким трепетом прошептанные ему на ухо. Он бездумно подставлял свое тело и вертел головой в нужный момент, а перед ним смазывался и плыл образ Валентайна. Джайро только слышал его голос и слизывал привкус его пальцев. Как учил Христос — у человеческого не должно быть своего мнения. И у Джайро его больше нет. Он выблевал свою гордость, выплевал свое самомнение. Он стал пустой, отчаявшейся оболочкой. Которую Валентайн наполнял собой. — Когда человек отдается тебе весь. Он больше не полноценная личность, понимаешь? И это дороже всего. Дороже любых денег. Один этот взгляд оправдывает любой риск. — Валентайн тянет Джайро за подбородок, чтобы залить ему в рот виски. Капли текут по шее, а Джайро с тупой рожей пытается все это проглотить. — Незабываемое чувство, когда на тебя смотрят с мольбой. Они отдают свою судьбу тебе в руки. Подумать только: лишь от твоего действия зависит чья-то жизнь. И как они ломаются, как разочаровываются. Как будто что-то трескается в них и умирает, когда ты им отказываешь. Они видят, что ты принял решение лишить их всего. Ты разрушил чужую жизнь, как задул свечу.       Распятие утопает в алкашке. Капли стекают по груди. Джайро кашляет, отведя голову в сторону. Его жутко тошнило, и больше пить он не хотел. Обняв Валентайна обеими руками, он сильнее жмется к нему и отставляет жопу. Джайро тяжело дышал и в пьяном угаре ерзал, чувствуя, как под ним твердеет член. И смотрит в глаза Валентайну. Тем самым взглядом. Пустым, потухшим, ничего не выражающим. Валентайн заботливо вытирает салфеткой область рта и шеи Джайро. — Знаешь, это похоже на взятие салфетки. — Он показывает ему грязную от капель виски салфетку. — Кто первый выберет салфетку — правую или левую — за ним проследуют и остальные. Сделают тот же самый выбор. Повторят за тобой. Мой выбор определил их выбор, понимаешь? — Валентайн улыбается, глядя, как Джайро хлюпает слюнями и сонливо мотает головой.       Он утыкается Валентайну в плечо и кусает ворот его рубашки, пока тот лапал его за жопу. Проводил пальцем между ягодиц. Гладил по пояснице. Джайро тяжело и жарко дышит Валентайну в шею, пока тот стягивал с него трусы. Выгибал спину. Валентайн не спешил его трахать, а наслаждался ослабленным, покорным телом на своих коленях. Джайро только и просил, плаксиво хныкая ему на ухо, чтобы скорее уже его трахнули. Чтобы это быстрее закончилось.       Снова липкие ощущение внутри. Снова пальцы проталкиваются внутрь. Уже заметно проще, чем в прошлый раз. И Джайро легче это переносить — он выгибается на встречу, облегчая свою боль. Может, Валентайн накинет ему еще, похвалив за покорность. Джайро поддается, пока его ебут в жопу. Послушно скачет на хуе. Но никакого и подобия кайфа он не испытывал — только болезненный жар и подступающую тошноту. Внутри все шатается, а в глотке стоит жгучий ком, от чего Джайро трясется и крепче обнимает Валентайна. Все его мысли были о том, как бы не сблевануть. И Валентайн замечает это — сбавляет темп, нежно погладив Джайро по макушке.       Соскочив с хуя, Джайро подтягивает трусы и шарахается в сторону выхода. Дыхание все более сбивчивое, сгустки рвоты ползли по стенкам горла. Все в глазах замылилось, кроме прохода к ванной комнате. Но Джайро не выдерживает — блюет прямо в коридоре, схватившись за живот. Он сползает по стене на пол и испуганно вертит головой — не увидел ли кто. У него нет сил подняться, и Джайро утыкается измазанным лицом в дрожащие колени. И снова тянется к мягким поглаживаниям. — Не бойся, уберут. — Шепчет Валентайн и, подхватив его за плечо, помогает дойти до туалета.       Джайро выблевывает обильные остатки, жгущие его желудок, и на коленях расплывается возле толчка, опершись локтем о сидушку. Все, чего он хотел — исчезнуть. Чтобы никто его не видел. Забиться куда-то в угол и уснуть. Валентайн умывает его рот водой из-под крана, помогает прополоскать рот. Джайро не сопротивляется. Он покорно открывает рот и тогда, когда Валентайн достает стоящий хуй из раскрытой ширинки. Джайро сосет ему и чувствует, как чешется жопа. Как тело потеет от внутреннего жара и хнычет об окончании.       Опустив крышку толчка, Джайро опирается об нее руками и выставляет жопу. Пусть выебет его. Прямо здесь. Прямо на месте, где он валялся и блевал. Для большего унижения. Ему уже все равно. Сердце уже не от стыда колотится. А от горящей блевоты. Голова раскалывается не от печали и сожаления. Тело ломит не под тяжестью собственной слабости. А потому что его трахают. И даже хорошо. Он привыкает. Закрывает глаза, уткнувшись в сложенные руки.       Он не замечает, как Валентайн кончил ему на жопу и вышел за дверь. Будто на миг провалился из тянущей, гнетущей его реальности. Джайро стоит на коленях возле толчка еще какое-то время, пока не накопил достаточное количество сил, чтобы встать на ноги. Вытерев жопу и свой хуй, он натягивает трусы и выходит в коридор. Лужи блевоты он уже не увидел. Валентайн заботливо подготовил ему деньги вместе с пакетиками и сидел в том же кресле, отпивая виски из стопки.       Джайро лениво одевался, иногда поднимая печальный взгляд на Валентайна. Уже ни о чем не думал и ничего не хотел. Потом, когда он протрезвеет — обязательно вспомнит об этом. Но будет ли это волновать Джайро? Если он сразу же схватится за новую дозу и закинется, заглушив все свои воспоминания. Он пихает заработанные деньги в карман и плетется на дрожащих ногах на улицу. Куртку он не застегивает — похуй. Даже если на улице холодный ветер. Он бездумно шатается по улицам, толком не осознавая, что происходит вокруг него. И на остальных людей он не смотрел.       А ведь глядя на него все могли думать: какой он достойный сын. Какой он заслуженный врач и гордость семьи. Могли бы. Но теперь шарахались от него. И придя домой, будут рассказывать своим детям — нельзя быть такими же, как он. В бесконечной паранойе, вызванной ломкой и беспорядочным пьянством, даже родная мать стала для Джайро врагом. Он не хотел с ней общаться и вообще как-то связываться со своей семьей. Они ненавидят его. Как и все. Только в Господе Джайро все еще был уверен. Только Господь его любит и всегда готов пригреть возле своей вездесущей эфемерной груди. Пригреет прямо завтра, когда он закинется вновь. Тогда он снова ощутит любовь.       Он заходит домой и, скинув с себя кроссовки и куртку, плетется до комнаты, где спал Джонни на их двуспальной кровати. Джайро складывает деньги на стол и ложится рядом с Джонни в своих изгаженных вещах. Лишь бы поскорее уснуть, да и сил раздеться у него не было. Сознание вертится, и Джайро кажется, будто мозги крутятся по спирали. Спускаются куда-то ниже. Чтобы Джайро их выплюнул через рот. Он не лежит в постели, а плывет в какой-то воде. Она уносит его. Он засыпает.       Первым просыпается Джонни и видит спящего Джайро рядом с собой. Оглядев комнату, он замечает деньги и дурь, которых точно не было вчера вечером. Джонни пятится к своей коляске, подтаскивая ее руками к жопе, и ползет на нее. Он пересчитывает деньги, и чем дальше, тем сильнее он поджимал губы от напряжения. Откуда это все у Джайро? Он уже давно не работает, а за проебанный институт отец лишил его прежних выплат. А может, и не только из-за этого. Джайро все же съездил к семье, и окончательно со всеми разосрался. С матерью, с отцом, даже с братьями. Джонни не знает, рассказал ли он им про наркотики. Но теперь ему уже никто не звонил по воскресеньям.       Джонни спросит у него потом, а пока пусть спит. Он направляется на кухню, чтобы попить воды. Есть не особо хочется, но он понимает, что должен что-то в себя запихать. Джайро опять понабирал эти мудацкие пюре и супы из банок, так что выбора особо не было. Джонни уныло хлебает суп, медленно поднося ложку к своему рту. И слышит громкий гул блевоты и харканий, доносящийся из ванной. Проснулся. Джайро вышел в одних трусах, весь опухший и помятый. Он достает бутыль с остатками винища, чтобы похмелиться. Опершись о кухонный шкафчик, он молча стоит и плямкает губами. — Джайро, послушай, — Джонни начинает с той отчитывающей интонацией, так знакомой Джайро, — скажи, откуда ты взял деньги?       Джайро молчит и только хлопает глазами. Сказать ли ему всю правду? От одного этого тона у Джайро колени дрожат, а с бодуна башка так трещит, что он и думать ни о чем не может. В этом и смысла нет. Джонни все равно раскроет его пиздеж, как бы Джайро ни старался. Он и не хочет стараться. Он устал от бесконечной лжи, в которую приходилось все глубже себя зарывать. Джайро ставит бутыль на стол и сглатывает, тревожно пялясь на Джонни. — Только не заливай мне про Бога или про то, что ты украл, ладно? Ты не мог столько украсть. И это жилье… И Блэкмор нас уже давно не заебывал. Долги ты все раздал… — Затем Джонни пытается успокоить запуганного Джайро, сменив тон на более расслабленный: — Ты же знаешь, что можешь доверять мне. Я прошу тебя, скажи мне правду.       Во что мог ввязаться Джайро? Не отразиться ли это на Джонни? Что, если только сейчас все хорошо, а затем к ним вломятся и отберут все? Джонни беспокоится. Он должен знать, что происходит за пределами дома. Должен знать, что происходит с человеком, которому он доверяет свою жизнь. Джайро стал слишком скрытным, он практически ничего не рассказывал, не отвечал на прямые вопросы, много спал и ходил в церковь. Валяясь объебанным основную часть времени, Джонни не придавал этому значения. Но теперь пришло время все выяснить.       Джайро боязливо выпячивает нижнюю губу и переводит печальный взгляд в пол. Съехав по стенке шкафчика, он поджимает ноги к груди и обнимает колени. Утыкается в них лицом и пытается собраться с собой. Даже в своей голове прокручивать это тяжело. Он сам не хочет в это верить. А что подумает Джонни? Его смягченный тон успокаивает Джайро, и он тревожно поднимает голову — действительно ли тот хотел бы это услышать? Джонни твердо смотрит в ответ. — Я отдавался на улице. — Ты отдавался мужикам за деньги? — Джонни удивленно вылупился на него, не веря, что Джайро действительно мог пойти на такое. — Я отдавался мужикам за деньги. Ну, девушки там тоже были… — Как бы в оправдание скулит он последнюю фразу, но чувствует себя только хуже.       Когда пот сдирает кожу. Когда после ногтей краснеют волдыри. Когда сердце рвется в надежде получить еще. Оно будет согласно на все. И Джонни не может осуждать Джайро. Не может смотреть на него свысока или относиться хуже — ведь Джайро решился на это и ради него тоже. Какая мораль может быть в их случае? Или принципы. Все эти слова для людей, что после работы спешат домой к любящей семье. Джонни с магазина плетется к Джайро. Джайро с очередного унижения плетется к Джонни.       Но Джонни уверен — он лучше бы убил за дозу. Даже готов был бы стерпеть, ворочаясь и заливаясь слезами, если придется. Только не подставлять жопу, пусть она ничего и не почувствует. Джайро пидор, и ему точно легче свыкнуться с этой ролью. Джонни пристрелил бы первого же, кто тронул бы его не в том месте. И после этих слов Джайро заметно преобразился: с его ростом он казался каким-то маленьким. Его некогда грубое, крепкое тело исхудало, но кости будто округлились, как смягчилось и его лицо. Он уже совсем растерял свою мужественность и больше походил на девушку.       Надломленный, поникший, не имеющий сил бороться с коварными испытаниями, что слал его возлюбленный Спаситель. Джайро смотрел на Джонни своими стеклянными печальными глазами. Он потерянно качал головой, приложив кулак ко рту, и все ждал, когда же Джонни хоть как-нибудь отреагирует. Маленький жеребенок. Которому нужно помочь встать на его длинных худых ногах. Погладить и накормить молоком. Внутрь больше ничего не лезет, так что Джонни подталкивает тарелку к другому краю стола и подкатывается ближе к Джайро. — Помнишь, как мы в самый первый раз ширнулись? — Он ждет, пока Джайро не кивнет. — У нас тогда был один шприц. Сначала кольнулся ты, потом сделал и мне. С тех пор твоя кровь течет по моим венам, Джайро.       Джайро облегченно выдыхает, и рука больше не скрывает его легкую улыбку. С какой теплотой и искренностью смотрел на него Джонни, что эти чувства потоком пробежались по телу Джайро. Ему больше и не надо было. Наверное, только эта фраза и могла бы смягчить унылое напряжение, сдерживающее каждую клетку внутри. И Джонни это понял. Кровь Джайро поддерживает в нем жизнь. Поднявшись, Джайро садится на стул и доедает остатки супа. — А потом я сказал, что больше никогда не буду ширяться в вену. Ведь мне еще важно быть красивым и иметь чистое тело. — Да кому ты гонишь? Ты просто зассал. Зассал, что ошибешься раз и мамочка с папочкой вдруг увидят.       Опустив ложку, Джайро вздыхает и несколько секунд молча всматривается, как растекается бульон. Он поджимает губы и поворачивается на стуле, опершись локтем о стол, вытягивает вперед ноги, все в синяках, со стертыми коленями и с характерными следами возле паха. Теперь Джонни может их рассмотреть — действительно не из-за драк. Джайро пиздел все это время. Джонни догадывался об этом, но и подумать не мог, что эти синячки на ляжках оставили на нем руки других мужиков. — Ну да. Да, я зассал. Я так не хотел их разочаровывать. Я хотел, чтобы я всегда был для них самым достойным сыном и главным наследником. Хотел, чтобы они всегда гордились мной. — Они узнали? Ты так и не рассказал мне. — Конечно, блять, они узнали. Они же не тупые. Они поняли это сразу, как я вошел. А я не стал врать. Потому что я заебался. Я сказал им все, как есть. — А они что? — А что они? Мать заплакала. Отец, который до этого никогда в жизни голос не повышал, стал орать на меня. Что я позор семьи, что я худший сын из всех наших поколений, как я разочаровал его. А ты же знаешь меня, да? Я стал орать на него еще громче. Я уверен: весь ебаный Неаполь слышал тогда, как мы сремся. Я спизданул как-то, что если я такой хуевый, то может, его воспитание виновато? Братья же мои не такие, а ими больше мать занималась. Стал сраться уже с братьями. Потом отец чуть ли не за волосы меня хотел потащить в клинику, и мы начали драться. И братья все стали нас разнимать. Ну, кроме самого мелкого — он был с матерью. И целую ебаную вечность они пытались нас оттащить, у бати даже пена изо рта пошла. А дальше я выбежал из дома, переночевал у знакомой, которая со школы сохла по мне. И на следующий день забрал вещи и уебал сюда.       Разве может семья, которой так завидовал Джонни, отречься от любящего сына? Джайро любил всех своих близких и так жалел, что не может ни поговорить с ними, ни даже извиниться. И сейчас он сидит, с опущенной головой, со скрещенными на груди руками и тяжело, рвано дышит. Джонни уже прошел этот этап — он и поверить не мог, что Джайро когда-нибудь окажется на его месте. Семье Джонни и наркотики не нужны — они были им недовольны с самого начала. С того самого момента, как его отец решил, что ему еще раз повезет в наборе генов и судьба снова проигнорирует его обрыганскую натуру последнего уебана. И как он кончил в пизду матери Джонни во второй раз, так и жизнь пошла по пизде.       Всеми любимый первый сын умирает. Мать уходит из семьи, а отец выгоняет Джонни из дома. Джонни уверен: увидь они его сейчас, никто бы не удивился. Ни мать, ни отец. Они как будто желали, чтобы он свалился с лошади и упал прямо на иглу. Под ухом нашептывали ему о провале и проебанной жизни. Они бы даже усмехнулись в собственной правоте — они же предсказывали это. И только Джонни виноват, что оказался здесь. Рядом с единственным человеком за всю его жизнь, который осмелился сказать: «Все будет ахуенно». Может, встреться они на десять лет пораньше — и их жизнь сложилась бы по-другому?       Джонни всегда видел в Джайро какой-то свой идеал. Завидовал ему. Завидовал до скрежета зубов. До желания ногтями разодрать ему глотку. Всеми брошенный, Джонни уже не получал столько внимания и славы, как это было раньше. А Джайро слишком красивый, слишком шумный и притягательный. Он всем был нужен. Все смотрели на него. Но теперь. Он совсем угас. И даже сейчас — Джайро находил в себе силы улыбаться. Над любым своим горем. Всегда смеялся над своей печалью и болью. Он рассказывал, что счастье — это обычное состояние убежденного христианина. Христианское сердце должно искриться счастьем, и все страдания должны озаряться светом этого счастья. И Джайро с улыбкой раскрывал свою грудь, отдавая сердце на растерзание. Джонни все еще завидует ему.       Доев суп, Джайро ставит грязную тарелку в раковину и уходит в их комнату, а Джонни отправляется за ним. Время второго блюда. Утолять глубинный голод. Он выдавливает шприцом несколько капель воды в ложку и смотрит, как плавится чистый героин. Белый. А Джайро, похоже, нихуево справляется, раз его так высоко оценивают. Вместо пачек коричневого дерьма, которыми приходилось перебиваться в привычные дни. Джайро набирает слишком уж много, и Джонни изгибает бровь — этого он явно не выдержит. Но затем он понимает.       Джайро затягивает жгутом свое плечо, и Джонни даже сейчас ему завидует — на его руке сразу же набухают крупные вены. Джайро рисует отметку маркером на машинке и после этого вмазывается. Он закатывает глаза, еле успев вытащить иглу, и громко визжит в диком экстазе. Развалившись на полу, Джайро опирается шеей о матрас, а его нога судорожно подрагивает несколько раз. Он все сладко стонет, но уже потише, а по его запястью стекает кровь. Джонни молча смотрит на него и только легко ухмыляется.       Он зарекался, что больше никогда не воспользуется чужим шприцом. Тот раз, с Джайро, должен был стать первым и последним. И теперь все вернулось. Теперь они снова вдвоем. В грязной комнате с мутным освещением. С одним шприцом и одной дозой на двоих. Теперь снова кровь с Джайро смешается с кайфом. И Джонни примет его кровь. Он ухмыляется, пока Джайро затягивает ватку на кровоточащем следе, и сам выставляет вперед руку, когда Джайро заканчивает.       Жгут сминает края футболки. Джайро водит пальцем по предплечью Джонни. Он нихуя не может найти и только сонливо хлопает глазами, щурится и надавливает в области сгиба. И все по кругу. Он совсем не хотел в своем состоянии вставлять Джонни в шею и судорожно пытался нащупать хоть какую-нибудь испуганную тощую венку. Джонни апатично наблюдает за этим процессом — если бы Джайро шатался возле него спустя еще пару часов, когда гнилая слизь сдавила бы уже глотку, Джонни воткнул бы эту иглу ему в глаз. Чтобы еще и из его слез наделать смеси. — Что, уже даже наш ебаный маэстро не справляется? — Ебало завали. — С улыбкой рычит Джайро и начинает рыться в своей сумке, откуда он достает второй жгут. — У тебя всегда были вены хуевые. Кто бы еще мог, бля, кроме меня, это делать?       Снова их кровь сольется. Может, ему передастся хоть немного сил и знаний Джайро. Джонни не заметил, как отключился — открыл глаза он уже лежа на кровати, а рядом валялся Джайро и пялился в потолок. Джонни приподимается на руках и лениво тянется к своим штанам, брошенным на другом краю кровати. Он вытаскивает из кармана крестик и оборачивается к Джайро, слегка улыбнувшись. Почему-то Джонни посчитал, что именно Джайро должен это сделать. Джайро удивленно кривит бровь, сначала не понимая, что тот от него хочет. Но затем он молча забирает крестик, а Джонни подсаживается к нему спиной. — Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною… — Ласково шепчет Джайро, затянув крестик на чужой шее.       Он сцеплевает руки на животе Джонни и ставит подбородок на его плечо. Джонни лениво укладывается в теплые объятия. Вот бы Джайро еще что-нибудь ему рассказал. Нашептал о чем-то важном. Джайро крепче прижимает Джонни к себе, обняв его за шею одной рукой, а второй разглаживает ткань футболки на животе. И Джонни прикрывает глаза от приятных мурашек, бегающих под кожей. Он медленно проваливается в грудь Джайро. К его безграничному теплу, что хватит им обоим. Чтобы укрыться за его порезанным сердцем, прятавшим назойливое счастье где-то между ребрами. Джонни еще глотнет его крови. Откусит целый кусок его вен, если потребуется. Все как в первый раз.       Тогда Джайро спиздил ампулу морфы из больницы, но из шприцов нашелся только один. Никто не брезговал — разве это повторилось бы вновь? И теперь все невзгоды с лица собрала лошадь своими мягкими губами. Джонни откидывает голову назад и утыкается лбом Джайро в шею. Он уже давно не видел лошадей вживую. Все слезы слизал дрожащий щенок на руках. Которого маленький Джайро принес в дом. Отец запрещал заводить любых домашних животных. И белый щенок с розовой мордочкой в последний раз скулил в красное от истерики лицо Джайро.       Будто снова мать качает его в своей утробе. Лишь там Джонни чувствовал себя в безопасности. Лишь тогда мать его любила. Он в любящем коконе, свитом из гниющих вен. Облитом кровью и желтым гноем. Здесь несет, а от вида рваных рубцов хочется сблевануть. Но лишь от порезанных рук он мог получить столько любви, сколько не высосал у матери с молоком. Лишь хриплый голос шептал ему самые нежные слова. И только от мужского выжатого тела он мог согреться. Как в утробе матери.       Джайро жался к его затылку и терся щекой о завившиеся сальные волосы. Водил губами по вискам и скулам. Жарко и флегматично выдыхал Джонни на ухо. В один момент Джайро отстранился и потянулся за своим телефоном. Под дозой музыка плавит мозги в сладкую кашу. Он включает какую-то зауныльную электронщину, а Джонни с прищуром пытается разглядеть название группы. — «Велветов» поставил бы. — Я не слушаю твою панковскую хуйню. — Джайро регулирует динамик на нужную громкость и заваливается на подушку. — Они еще не были панками, ебаный мудак. Они только повлияли на его становление. — Да мне похуй. Хоть кто, бля, но слушать я это не буду. Авангардный рок… ну обосраться… — Песни Лу Рида буквально созданы для того, чтобы их слушать под героином. — Пусть, блять, кто ширялся при нем, так и слушают твоего ебаного Лу Рида. — Мудила. — Джонни ложится рядом с ним. — Ну ты послушай, бля.       Джонни должен признать — выбирать музыку для объебанных лежанок этот мудила действительно умел. Пьяные напряженные биты поглаживают его по ушам. Резкие заглушенные гитары и искаженные звуки массировали голову. Вставки церковной музыки и хора в сплошном потоке сливаются с хрипами и плачем в безрассудном самобичевании. Джайро вяло двигает губами под замедленный хип-хоповский вокал. Хотя ебаный рэп и подобное ему никогда не нравились. Джонни не особо мог разобрать слова, да и самому Джайро было похуй — он просто вилял головой в такт невыносимо грустному звучанию.       Звук будто рассыпался на пути к ним и прокатывался в самые вены, только сильнее усиливая эффект дозы. Джонни не сводит глаз с Джайро. Хуй знает, сколько времени он так залипал — может, несколько минут, а может даже и часов. Все будто растворилось вокруг него, и только мутное ебало Джайро оставалось прежним под унылое жужжание. Джонни понимает, что хочет. И ему уже похуй. Он подползает к Джайро ближе и сосется с ним, долго и смачно. Водит рукой по его бокам и лениво лижется в обреченно наркотическом вожделении. Джонни уже не сможет его выебать.       Джайро залезает Джонни под футболку и проходится мягкими поглаживаниями по его спине, от чего Джонни гнет спину — как может — и залезает Джайро на грудь. Лапает его, целует в щеку, щипает за бока, как любимую девку. Чувства, впитавшие дозу. Теперь они настоящие. Они умрут, оставив тело дрожать в уголке. Убьют их, если не справятся с давлением. Но со всем осознанным риском и отвращением Джонни чувствовал себя так хорошо. Будто ждал всю жизнь, чтобы подавиться блядской любовью и теперь, набрав воздуха, обрести что-то большее для своего организма. — У благочестивых людей часто рождались неблагочестивые первенцы. У Авраама был сын разбойник. Первенец Исаака был злодеем. Первенец Иакова прелюбодей. — Мой старший брат был лучше меня во всем. — Ну, значит твой отец не праведник. — Джайро легко улыбается.       И это правда. Такого уебка земля с трудом носила. Теперь из телефона Джайро доносится что-то больно знакомое. Джайро оборачивается к Джонни и тупорыло ухмыляется, пока тот задумчиво вслушивается. Мелодичные, тягучие гитары, уже без грузной тоски, которую ставил Джайро. Психоделичный барабанный ритм, под который раньше валялся каждый торчок. Темп песни то ускоряется, то снова резко обрывается и плывет по игле. Как колотится сердце от принятия кайфа. И как оно же тихо стучит, будто сейчас провалится и порвется об позвоночник. Джайро подкладывает руку под затылок и смотрит в потолок. Джонни лежит на второй подушке и смотрит туда же. — Эта жизнь ничего не стоит. И мы умрем в любой момент. — Лениво выдыхает Джайро.       Я не знаю, куда я иду. Но я постараюсь прийти к лучшему миру, если смогу. — Эта жизнь временна. И мы еще даже не родились. — Мы еще даже не родились. — Тихо повторяет за ним Джонни.       Когда я пускаюсь в эту гонку, я чувствую себя сыном Христа. — Впусти в сердце Бога, и тогда появишься на свет. — Впусти в сердце Бога.       Я принял великое решение: я постараюсь свести на нет всю свою жизнь. — Он научил нас не бояться смерти. — Мы не боимся смерти.       И все ваши сладкие девочки со сладкими речами — вы все можете отвалить. — Мы поклоняемся агонии и крови, стекающей с лица Бога. Его синякам и отметинам. И казнь наш символ. — Мы поклоняемся боли.       Я благодарю Бога, что мне хорошо, как мертвецу. Я благодарю вашего Бога, что я отрешен. И я благодарю Бога, что мне все равно. — Смерть — переход души. Мы войдем в новый мир. — Войдем в новый мир.       Мне кажется, я что-то упустил. Кажется, я что-то упустил. Поет Лу Рид.