У этого нет названия!

— А у него имя есть вообще? — говорила я, запыхавшись, пока бежала за мужем. Мы вместе шли в сторону близлежащей к дому воинской части, в которой мне теперь предстояло работать. Пётр вёл меня на заключительную часть собеседования, которое организовал командир с начальником административно-повседневной группы. Я собиралась работать с очень серьёзными документами и на это необходимо было специальное разрешение. Но моя анкета уже была проверена службой безопасности и этим… кем-то, к кому мы сейчас направлялись, я не понимала, зачем на меня нужно ещё и смотреть. Пётр сказал мне, что тот полковник просто любитель поговорить и почувствовать себя важным, и это лишь формальность. Но было всё равно неприятно — как будто я диковинный волчонок в зоопарке. Мы прошли внутрь, и я не смогла не отметить, что новое для меня здание выглядит намного приличнее предыдущего — как снаружи, так и внутри. Пока Пётр разговаривал с дежурными офицерами, чтобы мне дали свободно пройти (мой пропуск до сих пор ещё не сделали, несмотря на подписанное новым командиром моё заявление), я осматривалась. Четыре этажа соединяла между собой очень красивая лестница с красным ковром. На стенах висели новенькие агитационные плакаты и, конечно, фотография нашего верховного главнокомандующего, правда жутко отфотошопленная. Я покачала головой и ухмыльнулась — ох уж эта особенность нашего менталитета — представлять всё намного лучше, чем оно есть на самом деле. К слову, я и сама этим страдаю, похоже. Пока я думала обо всём этом, Пётр уже освободился, и теперь мы шли по первому этажу навстречу тому самому любителю поговорить. — И что мне ему сказать? — поинтересовалась я, расправляя по плечам свои распущенные волосы, ранее собранные в хвост. Я, кажется, не была даже накрашена особо, ведь мне не для кого тут выделяться. Хотелось теперь вести себя строго наоборот: работать тихо и неприметно, не выискивая близких контактов ни с кем. Карпов словно исчерпал мою способность привязываться к кому-либо, и явно на долгое время. — Не знаю. Он, наверное, спросит что-нибудь о предыдущем месте работы: почему ушла, была ли у тебя форма допуска к государственной тайне. И не беременна ли ты… — немного отстранённо отвечал мне муж. Мы остановились напротив открытой двери какого-то кабинета, откуда слышались голоса. — Не беременна ли я? Боже, что за бред. Нам сюда? — спросила я, кивая на дверь. — Нет, просто подождём его здесь, — Пётр поправил на мне медицинскую маску и шутливо щёлкнул по носу. К слову, это была маска синего цвета — с розовыми я распрощалась навсегда. — Не нервничай. — А как этот чувак выглядит вообще, как я его узнаю? Ты ж, кстати, так и не сказал мне, как его зовут, — я укоряюще посмотрела на Петра, но тот не успел мне ответить. Краем глаза я заметила тень выходящего из кабинета человека и обернулась. Молодой светловолосый мужчина немигающим взглядом смотрел на меня, а я, кажется, от неожиданности потеряла дар речи. Черты лица мужчины были слишком мягкими и плавными, а вздёрнутый нос придавал лицу озорное выражение, и это в одночасье обезоружило меня. Я, почему-то, ожидала увидеть кого-то совершенно другого: матёрого, возможно, насупленного, но никак не это милое недоразумение на ножках. Пётр наклонился ко мне и тихо произнёс: — Это он. — Здравствуйте, — мужчина бросил ещё один взгляд на меня и отвернулся, чтобы прикрыть дверь. — Здравствуйте… — я замялась и заволновалась. Сама не знаю, почему, но он меня сильно смущал. — Я Ева… Ева Измайлова, — решила я представиться, как будто, блин, этот человек не знал, как меня зовут. — Полковник Лисицын, — мужчина кивнул. — Очень приятно. — Нам подниматься наверх? — спросил Пётр, косясь на меня, пока я что-то скомкано бормотала в ответ. — Да, в мой кабинет, — ответил Лисицын, ступая первым, а мы неторопливо двинулись следом за ним.

***

Я не знала, чего же мне ждать от этого человека. Ощущение, будто бы я и правда зверёк в зоопарке, не отпускало. Мы втроём поднялись по той самой красивой лестнице на второй этаж, но затем, у своего кабинета Лисицын сказал моему мужу, что тот «не нужен», и Пётр, пожав плечами, удалился к себе в отдел, чтобы подождать меня там. Я несколько огорчилась от того, что пришлось остаться одной без поддержки, но, всё же, бодро прошла внутрь. — А у вас довольно уютно, — изрекла я, осматриваясь и снимая маску с лица. Убранство кабинета рядового начальника административно-повседневной группы неожиданно сильно отличалось от помещения, которым владел целый командир моей бывшей части. Стены были отделаны не обычными обоями, а (явно дорогими) деревянными вставками, и повсюду стояли ухоженные живые цветы в огромных горшках. Стол, выполненный буквой «Т», выгодно выделялся своим чистым лакированным блеском, а вокруг самой длинной его части (видимо, для переговоров и совещаний) стояли деревянные стулья в тон к полкам на стене и с красивой нежно-бежевой обивкой. Я посмотрела на полковника с нескрываемым уважением. Этот человек явно тщательно следил за комфортом в том месте, где он работал, и я мысленно похвалила его ещё раз, отметив про себя, что у Тарасова же в кабинете был полнейший бардак. Заходить туда мне никогда не нравилось. Сочетание тёплых коричневых и зелёных цветов в конец меня расслабило, и я решила поддаться этому необычному веянию. К тому же, поводов для беспокойства не было никаких — и правда, чего это я так напряглась вначале? — Спасибо, — кивнул мужчина и махнул рукой на стулья. — Присаживайтесь. Мы одновременно опустились: я — на стул, полковник — на своё кожаное кресло, и в эту же секунду задребезжал телефон. — Лисицын, слушаю. Его рука так быстро метнулась к трубке, чтобы ответить на звонок, из-за чего я непроизвольно дёрнулась. Я не вслушивалась в разговор, и до сознания долетали лишь обрывки фраз о грядущем мероприятии в части. Ах, ну да, скоро же восьмое марта, а я и забыла. Было неловко сидеть вот так — в ожидании беседы непонятного содержания, и не зная, прилично ли вообще рассматривать каждый угол кабинета Лисицына. Но делать мне было больше нечего, потому что за первым звонком последовал второй, уже с засекреченного телефонного аппарата, а потом и третий. Меня забавляло, как этот полковник шустро лавирует между звонящими ему людьми, и разговаривает одновременно с двумя, а потом и с тремя. Но это их работа. Пару раз и у меня самой так было, только я взорвалась довольно быстро. Это был тот самый день, когда я кидалась коробками в мешающих мне разговаривать офицеров, зашедших в неподходящий момент. И, на фоне не совсем адекватной себя, мне становилось всё любопытнее и любопытнее, как Лисицын вообще сдерживается и не поднимает голос? Он говорил тихо, внятно отвечая на все поступающие с других концов телефонных трубок вопросы. Я невольно начала следить за его мимикой — несмотря на бодрость в голосе и живой блеск в глазах, лицо почти не искажало каких-либо эмоций, даже рот шевелился скупо. Мой взгляд оставался прикованным к его рту, когда Лисицын оторвался, наконец, от всех телефонов и обратился ко мне. — Прошу прощения, так бывает иногда, — он слегка повёл бровью и нажал на обоих стационарных телефонах кнопку блокировки входящих звонков. Свой допотопный мобильник он также перевёл на беззвучный режим. — Я живу на телефонах, можно сказать. — Да, я уже слышала, что вы любитель поговорить, — брякнула я, не подумав, и тут же мои щёки запунцовели от собственной бестактности. — Извините. — Любитель поговорить? — непринуждённо отвечал Лисицын, не глядя на меня, — может быть. Итак, Ева Данииловна… — продолжал он, взяв в руки мою анкету, что лежала прямо перед ним. — Дмитриевна, — вежливо поправила я. Если бы можно было это сделать, я бы воспроизвела популярный мем «рука-лицо». Ну, ты же анкету мою держишь, все данные перед глазами — ну какая Данииловна, чёрт побери! — А, да. Ева, вы уже готовы к трудоустройству? Все документы сдали? — Да, все. — Хорошо, — полковник устало потёр переносицу. — Скажите, вам нравилось работать в нашей подчинённой части? — Да, вполне, — я пожала плечами и улыбнулась. — Только зарплата маленькая. — Понимаю, — кивнул Лисицын и тоже бегло улыбнулся. — Здесь она будет больше, конечно. А у вас были какие-то конфликты? С коллегами… офицерами, например? — Нет, ни одного, — живо соврала я, подумав о Карпове и о тех несчастных, на кого я иногда орала. — Так не бывает. — Да почему? — я заёрзала на стуле и в сотый раз поправила волосы. — И вообще, о бывших коллегах, как говорится… либо хорошо, либо никак. Мне показалось, что сейчас самое время ввернуть какую-то шутку, но у меня с юмором всегда было плохо, поэтому вышло то, что вышло. Лисицын не оценил, конечно же. — Понятно, — коротко бросил тот, перебирая пальцами мои фотографии на пропуск и личное дело, что были прикреплены к анкете. — Я слышал, вы ходили в спортзал? — Да, ходила. — И вас всё устраивало? — Что вы имеете в виду? Тут меня осенило, что я догадываюсь о причине возникшего желания у Лисицына со мной побеседовать. Возможно, до него дошли какие-то слухи обо мне и Вите, и мне вот совершенно не нужно было, чтобы они всплыли на поверхность. Но кто меня спрашивал, чего я хочу, верно? Я снова напряглась, но не показала этого, а лишь почесала щеку, скрывая нервное сглатывание, сковавшее моё горло. — Ладно, ничего особенного, — Лисицын прямо посмотрел на меня и чуть откинулся на своём чёрном кожаном кресле. — Ко мне в строевое отделение вы, как я слышал, не хотите. — Не хочу, — подтвердила я, радуясь, что он переменил тему. — Я уже была документоведом, и хочется теперь попробовать что-то новое. К тому же, форма допуска к секретности нужна посерьёзнее, а связываться с этим… мне ни к чему, — я поморщилась. — Я понял. Хотите за границу, наверное? — Очень. — А куда, если не секрет? — В Германию. Я сейчас учу язык, чтобы мне было комфортнее, да и загранпаспорт уже сделала. Правда, так и не использовала ещё… — с сожалением изрекла я. — А я вот бывал в Германии, — мечтательно произнёс Лисицын, — несколько лет назад. Интересный опыт, мне очень понравилось. — Здорово, рада за вас. А я вот ещё нигде не была, — с вызовом в голосе сказала я. — И поэтому, клеймо на всю жизнь в виде первой формы мне помешает — это точно. — Ладно, как скажете, — полковник похрустел пальцами и снова взялся за мою анкету. — У вас тут указано ваше образование… Но с датами непонятно кое-что. Вот, смотрите… Мы обсуждали анкету, которую, как в итоге оказалось, стоит переписать. Я слушала, какие ошибки при заполнении наделала, но взгляд неотрывно следил за движениями губ Лисицына. Они были широкими и явно мягкими, но не пухлыми, а просто красиво очерченными. На какое-то мгновение я поймала в себе жгучий интерес: а как он целуется? Мысленно усмехнувшись тому, что я в своём репертуаре, вернулась к беседе, но временами всё же посматривала на ровные черты лица этого совершенно обыкновенного мужчины, и что-то во мне зашевелилось. Только я не понимала, что именно. Мы закончили разговаривать, и Лисицын проводил меня до оперативного отдела, где работал мой муж. К слову, он находился совсем недалеко — через один кабинет. Я попрощалась с полковником и пошла рассказывать всё Петру, который вряд ли успел соскучиться, но всё же ждал моего возвращения. — Только фотографии остались у него. Я спросила: а они не потеряются? И он так посмотрел на меня… пришлось извиняться на всякий случай, представляешь? Мы с Петром уже шли домой, рассуждая о моей будущей работе. Выходить нужно было через два дня, в следующий понедельник. Пока я передвигала ногами, с каждым шагом, словно отбойным молотком, в мою голову забивалось запечатлённое глазами лицо Лисицына. Это было так странно, что я терялась в своих предположениях: а что же, блин, будет дальше? Чтобы отвлечься, мельком проверила телефон — вдруг Карпов что-то написал мне, хоть что-нибудь. Но ничего не было — мессенджер оставался пустым. — У нас ничего не теряется, — засмеялся Пётр, — никогда. Если мы что-то не находим, то оно просто где-то лежит, завалялось, ну или не в ту кучу документов положили. — У нас так не бывало. Если потеряли, то потеряли. — А что ты хотела? Там у вас одни идиоты, которые даже не работают, а только бухают. — Здесь типа не так будет, что ли? — с сомнением спросила я, раздеваясь в прихожей. — В вышестоящем штабе все именно ра-бо-та-ют, — Пётр чмокнул меня в щёку. — И ты будешь больше упахиваться теперь. Поймёшь потом меня, почему я со службы вечно недовольный прихожу…

***

Что ж, мой муж оказался прав: мне действительно теперь работалось по-другому. Наступившая весна принесла с собой не только постепенную перемену погоды, но и моё, кхм… сезонное обострение. Я думала о том загадочном полковнике постоянно, и он даже начал мне сниться. Звали его Лисицын Даниил Вячеславович, и теперь я оценила каламбур с моим перепутанным отчеством, хотя это вряд ли в полной мере был он. Слава Богу, мои новые начальники (а их было целых три) оказались вполне себе адекватными. На бывшем месте мне даже сказали, что я вытащила лотерейный билет в виде них, и мне действительно со временем удалось оценить их заботу обо мне по полной. Было ли это из-за того, что я пришла на место ворчливой старой бабки, что была до меня, и в противовес ей была молода, свежа и весела — я не знала. Только определённо было хорошо то, что я ни разу не слышала ни одной скабрезной шутки в свой адрес или игривого флирта. Я работала и со мной работали — точка. Мне нравилось быть чем-то вроде младшего научного сотрудника, как говорил один из моих начальников, и в ответ на их доброе отношение я старалась их периодически подкармливать чем-то вкусным и домашним. В общем, мы сработались. Я лишь не понимала одного: почему вселенная так надо мной подшутила? Неужели, повеяло очередной моей влюблённостью? Было очень похоже на то. Только вот, вопреки моим вкусам, Лисицын не был откровенно красивым или накаченным, как Карпов. Он был приятным и симпатичным, но его фигура не была идеальной при наличии чуть выпирающего живота и непропорционально длинных ног, да и человеком он был… так себе, судя по рассказам. Им много кто был недоволен, но мне хотелось сделать свои собственные выводы о Данииле. Может, стоило узнать его получше, только как? Я внимательно наблюдала за ним каждый раз, как забегала к мужу в небольшие перерывы на работе, да и вообще по каждому маломальскому поводу я теперь обитала на втором этаже, хотя сама работала на четвёртом. Лисицын мне нравился с каждым днём всё больше — этакий спокойный, но харизматичный бунтарь, себе на уме. А ещё, он носил очки-половинки. Когда я первый раз увидела его в новом для себя образе, то одновременно умилилась до невозможности, и испытала трепетное возбуждение где-то под рёбрами. Осложняло ситуацию то, что подобраться к нему было намного сложнее, чем к Карпову когда-то — никаких точек соприкосновения я не находила, как ни пыталась. Даниил оставался для меня далёким и неизведанным. И это лишь подогревало интерес. — Ева-а, нужно сходить в двадцать пятый кабине-ет за телеграммами, поставить их на контро-оль у секретчиц, а затем сюда приволочь, — один из моих начальников, Юрий Сергеевич, сегодня был явно в хорошем расположении духа, а посему разговаривал он, немного нараспев. — Сбегаешь? — Сейчас надо? — спросила я, прикрывая рукой неестественный затяжной зевок. Пусть лучше думают, что мне не хочется лишний раз куда-либо носиться. Так спокойнее. К тому же, если моя трудовая активность (которая в мыслях была в разы выше) будет совпадать с забегами на второй этаж, то сначала заподозрят моего мужа в отвлечении меня от работы, а потом и до Лисицына обсуждение дойдёт. Не дай бог. Хотя, насчёт того полковника я погорячилась: я с ним только здороваюсь, и то не всегда, нас связать вместе мог бы только очень сильный телепат. Как бы там ни было, после посещения телеграфа и секретчиц на первом этаже, я привычно хотела по пути двинуться на второй, но задержалась у информационного стенда. Мне всегда нравилось их рассматривать — дурацкая привычка с детства, а конкретно этого я ещё не видела. Пробежав его глазами вдоль и поперёк, я остановилась на списке именинников грядущего месяца. И угадайте, чью фамилию я там обнаружила. Сколько-сколько ему исполнится?! Сорок четыре года? Да он же выглядит как чуть заматеревший вчерашний выпускник института! Возможно, я не рассматривала его лицо слишком близко, но я всё равно в жизни не дала бы ему столько лет. Тридцать два-тридцать шесть максимум, как моему мужу. Это меня так позабавило и почему-то приободрило, что я совершенно забыла зайти к Петру, и дошла прямиком до своего кабинета с телеграммами в руках. Лисицын странно на меня влияет. Такая крохотная деталь, как ясность его возраста, завела меня с пол-оборота. Жаль только, что Даниила я сегодня ещё не видела, хотя обычно он тоже сам спускается за телеграммами. Такое упущение обязательно нужно будет исправить. Я доделала некоторые задачи по работе, предупредила Юрия Сергеевича, что отлучусь, и пошла к мужу. Сегодня я выглядела очень утончённо, с лёгким уклоном в классический стиль — я любила подобным побаловаться. Пётр даже говорил мне иногда в шутку, что на работу я хожу покрасоваться. Что ж, есть теперь для кого. Хотя, классика — она ж на все времена, верно? Забавно вспоминать, что изначально не была даже на такое настроена. Правда, тут стоит сказать, что Петру всегда нравилось, как я одеваюсь, и ни один наряд он не «забраковал». Да и я не выпрыгивала из штанов, чтобы казаться через чур сексуальной и развратной — мне не хотелось бы производить впечатление этакой шлюшки. Сама поняла, что сказала, пуританка недоделанная? Но соблазн всегда был. Есть у меня одно красное платье с вырезом на спине… Через мутное стекло дверей, ведущих в левый пролёт второго этажа, было не очень хорошо видно, есть ли кто-то в малоосвещённом коридоре. Тишина сначала напугала, но потом до ушей начали доноситься приглушённые звуки. И я пообещала себе: если вдруг увижу тут кое-кого с огоньком в глазах, но ровным вкрадчивым голосом, если мне и правда повезёт, то сделаю сегодня что-то хорошее. Ну, не знаю… Помогу с архивом Ольге Витальевне — она меня давно просила, или пожертвую приюту бездомных животных, или… Так, ладно, а то далековато уже начало уносить. Вообще, встретить Даниила — странная мотивация совершать социально важные поступки, но синдром навязчивых состояний с детства поддерживал на плаву мою жалкую душонку, а впрочем, и усложнял всё… в равной степени. Внушила сама себе с детства, что за везение надо заплатить, вот и страдаю теперь. По мере моего приближения к нужной рекреации, мужские голоса в ней стали явнее слышны. Ну-с… поиграем с удачей? Берусь за ручку двери и открываю её, слегка зажмурившись. А теперь широко открываю глаза-а-а… — Здравствуйте, Данил Вячеславович, — сдержанно поприветствовала я Лисицына, который с папкой в руке закрывал свой кабинет на ключ, и которого я увидела прям сразу же, едва ступила на нужную территорию. Неподалёку его ожидали два малознакомых мне полковника, и им я тоже приветственно кивнула. — Здравствуйте, Ева, — ответил Даниил мне, бегло окидывая взглядом. — Это не вы ко мне заходили? Снова отвернулся к двери, дёргая ключ — видимо, заело. Один из рядом стоящих полковников протянул руку и предложил перехватить папку с документами, чтобы та не мешалась Лисицыну, но тот отказался и запихнул её резким движением подмышку, и стал сосредоточенно бороться с дверью. Теперь в объёмной зимней полевой куртке спина Даниила занимала слишком много места в этом и без того узком коридоре. — Нет, не я, — такой вопрос вогнал меня в лёгкий ступор, я его не ожидала. — А должна была? — Мне сказали, что кто-то меня искал, а кабинет был открыт… какое-то… вре-мя! — Даниил с усилием выдернул ключ и пошатнулся назад. Блять, я еле сдержалась, чтоб руки не подставить под его спину. Но всё же слегка качнулась на носках ботинок — тело подалось вперёд раньше, чем я себя одёрнула. Да и Лисицыну помощь не нужна была, — он справился с замком и с невозмутимой серьёзностью посмотрел на меня, на пару мгновений чуть сомкнув губы. За напускным спокойствием, казалось, никто, кроме меня, не замечал его тихое прерывистое дыхание, и как серо-голубые глаза опасно блеснули в неуютном полумраке. А потом он снова заговорил. — Возможно, видели кого-то? Вы же часто здесь бываете. — Сегодня вот первый раз захожу, — я скромно улыбнулась уголками рта. — А надо бы почаще, — хохотнул майор Якушев, котому я, оказывается, приписала звание повыше. Я позволила себе лишь сдержанную гримасу добродушия в ответ. Ни к чему флиртовать с посторонними, когда рядом тот, на кого я засматриваюсь. — Хватит пиздеть, пошли работать, — осёк его Лисицын. Тот попытался что-то ответить, но Даниил резко вскинул рукой. И тут же буркнул мне: — извините. Я с глазами шире пятирублёвой монеты провожала, как он утопал вместе со своими боевыми товарищами. Даниил Вячеславович не божий одуванчик, конечно, но матерщину от него услышать было... странно? Лёгкая агрессия прорвалась в настолько неожиданный момент, что я, нахмурившись, оценила это как что-то не очень приятное. Но, походу, краешком задницы присела на ещё одни эмоциональные качели! Потому что, блять, теперь я с ощущением невероятной радости от встречи стучалась в кабинет к мужу. К счастью, он был пока что один, и даже налил мне чай, чтобы я посидела с ним какое-то время. Я пила обжигающий напиток, посматривая включенный телевизор, и всё думала, думала, думала… и вспоминала о том, какая у Лисицына аккуратная форма головы. Широкий открытый лоб, редеющие светло-русые волосы. Теперь это было похоже на облик мужчины старше меня на семнадцать лет. Почему именно это пришло мне на ум, блин? Господи, ну и дура же я. И почему Даниил задал мне такой вопрос? Я с ним по работе никак не соприкасаюсь, от слова совсем. Возможно, его заинтересовал мой внешний вид, ведь странный взгляд, которым я была удостоена, явно говорил о чём-то. Ох уж эта моя идиотская привычка цепляться за малейшие знаки внимания, исходящие от других людей. Меня всегда тянуло к недоступным — прямо мания какая-то. Влюбляться, страдать, добиваться — неизменная последовательная цепочка, тянущаяся через всю мою жизнь. Хотя я, кстати, даже не помню, если ли у него возрастные морщины. Вроде нет... Мне всегда неловко смотреть на Даниила столько, сколько мне хочется, и частенько приходилось через силу воскрешать в памяти что-то, связанное с ним и черты его лица. Очень красивые, как теперь мне казалось. — Тебе премия здесь какого числа обычно приходит? — спросил Пётр, присаживаясь со своей кружкой рядом на диван. — А то деньги потихоньку заканчиваются. — Не знаю, кстати. Вроде бы, в конце месяца, а вроде бы — до аванса должна приходить… кого ни спрошу — все по-разному говорят. — А ты Лисицына не спрашивала? Он же с кадрами тесно контачит. — Нет, не спрашивала, — пожимаю плечами. Кажется, появился прекрасный повод зайти к Даниилу сегодня. Или завтра. В общем, когда буду вот прям готова-готова. — Ну, в принципе, ему уже похер, наверное. Может, забил уже на гражданских. — Почему это? — Скоро новый начальник АПГ приходит. — Да? А этот куда? Изображаю равнодушие, а внутри что-то заволновалось и нервно забилось. Сердце, наверное, будь оно неладно. — Переводится в другую часть, чтобы потом скакнуть оттуда повыше. — И сколько ему осталось? — Думаю, скоро уже — отношение же пришло, значит, месяц, максимум. — Ясно. Хах, и правда, что же могло пойти не так? Неужели я всерьез рассчитывала на то, что всё сложится красиво и гладко? То, что мне повезло и я сумела закадрить Витю, не значит, что так же получится и с кем-то ещё. Мало мне того, что я в принципе не вызываю у Лисицына интереса, так он ещё и сваливает куда-то, и я даже не смогу просто видеть его и наблюдать за ним, вдохновляться вспышкам моих дрожащих эмоций, мечтать и испытывать вновь это волнительное чувство, когда тебе кто-то небезразличен. Я не знала его как человека, женат ли он вообще (хотя, наверняка да), что он любит и чем интересуется. Я ничего не знала. Но горечь от грядущей потери того, что и так мне не принадлежало, всё равно нахлынула на меня. Идиотка, не меньше.

***

Я курила на балконе поздно ночью, пока муж решил пойти к соседу пропустить пару бутылок чего-нибудь, и разговаривала с Полиной по видеосвязи. Передо мной стоял начатый вермут, а подруга выбрала фруктовое пиво. Мы не созванивались уже довольно долго — у всех были свои дела и заботы, Алиса тоже пропала с радаров и про Лисицына она ничего не знала. Она и так еле выдержала моё нытьё про Карпова, и с шокированием её очередным мужиком я решила повременить. Вместо этого я пока что компостирую нытьём мозги Мурашовой. — Я просто не понимаю, чё делать-то теперь. Бля, точно ёбнулась. Мне же ничего не светит вообще. — Может, предпримешь уже что-нибудь? Ты же раньше никогда не стеснялась знакомиться и прочее, сейчас-то что изменилось? Я тебя не узнаю. — Может, то, что Петя работает почти через стенку? — Ну, да, точно. А если вне работы? — Я не знаю, куда он ходит. Да, блин, ему сорок четыре — по-любому он женат… и тут я. Даже поговорить о чём с ним, не знаю. — А номер у тебя его есть? — Есть. — Ка-ак? Сам дал? — Да не… я у Петра с телефона стащила. Когда на заправке стояли, я быстренько залезла и списала, пока он оплачивать ходил. Только, и что с того? Не буду же я ему смски строчить по ночам. Любовные, — я усмехнулась, вдыхая сигаретный дым. — Так вконтакте напиши. — Ещё лучше. На деревню дедушке? Я страницу как найду? Уже всё прошерстила, все имена и фамилии скомбинировала, а он хер знает, где. — Ев, так через «возможных друзей» же можно найти. Ты что, не знала? Опаньки. А вот про эту чудесную функцию я и забыла совершенно. Вот и номер пригодился, молодец, Полина! Если и было что-то в моей жизни, чем я безумно дорожила помимо собственной семьи, так это мои девочки. Иногда, когда мне казалось, что радость из меня безвозвратно уходит, они её неведомым образом возвращали на место. Я могла бы болтать с Мурашовой ещё долго, но, сославшись на то, что я слышу какую-то возню из Кириной комнаты, я пообещала перезвонить попозже и отключилась. Мне, конечно, не терпелось начать расследование. Я убрала вермут в холодильник, прочистила пепельницу, будто слегка оттягивая и откладывая момент сближения с новой истиной относительно Лисицына. Но душа поэта не выдержала, и я вновь вернулась к телефону, начав заново перебирать людей в соцсети. Я пролазила меньше пяти минут, потому что знала теперь, куда именно мне стоит зайти. Я нашла его. Совсем неприметная страница с чужой фамилией и какой-то пёстрой картинкой на заставке, но в немногочисленных друзьях указаны верный город и почти десять однофамильцев — Лисицыных. Хах. Штирлиц ещё никогда не был так близок к провалу, Даниил Вячеславович. Его собственные фотографии отсутствовали, и я подумала, что стоит проверить, есть ли они у его родственников. Хотелось показать подругам предмет моих бессонных ночей (ну, ладно, это я преувеличила), выставить на оценку, так сказать — тем более, Полина уже спрашивала о нём. Мне ничего не попадалось, но я не унывала больше — алкоголь в крови не давал. Пальцы лениво скользили по экрану телефона, и я открыла очередную страницу из списка друзей Даниила — Мирослава Лисицына. Интересно, кто это? Может, сестра или дочь? Я разглядывала фотографии совсем юной девушки в некотором недоумении. Она была как две капли воды похожа на Даниила, и стало понятно — точно дочь, никак иначе. Тот же разрез глаз, та же форма лица и цвет волос, та же форма губ, но у Мирославы они были идеально пухлыми, изогнутыми на каждой фотографии в манящем жесте. Она закусывала их, облизывала, и я откровенно засматривала каждое изображение до дыр. Она охрененно красивая. Похоже, Лисицын в молодости выглядел именно так, если сейчас он тоже вполне себе сохранил привлекательность. Сначала под впечатлением мне захотелось переслать пару фотографий Полине, которая уже настрочила мне вопросов: «ну как? нашла?», »ты там живая вообще?», но в последний момент рука так и не дрогнула этого сделать. Почему-то, приятнее было оставить этот момент лишь для себя одной пока что. В информации о себе у дочки Даниила был указан профиль в инстаграме и больше ничего. Я, конечно, не захотела лишать себя эстетического удовольствия, и моё непомерное любопытство останавливало лишь сомнение, что профиль мог быть закрытым, и я ощущу просто вселенский облом. Но нет, я без проблем снова просмотрела всё, что было мне нужно. Теперь я была уверена в одном: моё нутро немного успокоилось и нашло новый якорь, чтобы держаться за дно своё жалкое бытие. Каждая улыбка Мирославы, что была адресована мне с экрана телефона, подтверждала это. Наверное, и ухажёров у неё хоть отбавляй… Хотя, стоп. Мне-то какая разница? Я зашла лишь затем, чтобы найти фотографии её драгоценного папочки, к которому была неравнодушна. Тогда почему я всё ещё рассматриваю фотки чужой мне милой девчушки? Она же — не он. Господи, как это звучит-то коряво, даже в голове. Я уже лежала в кровати с выключенным светом, поэтому закрыла все соцсети, отложила телефон и закрыла глаза. Потом снова открыла, встала, взяла наушники и снова легла. Я так и не ответила Полине… ну да ладно, потом это сделаю. Музыка сейчас как нельзя кстати улучшила бы моё самочувствие. Плейлист остановился на песне, ассоциирующейся с Карповым — её взрывная мощь до боли напоминала его дерьмовый, но всё же полюбившийся мне, характер. Я соскучилась, но ему не стоит знать об этом, конечно же. Уже говорила, что дура? Наверное, стоит почаще об этом напоминать даже самой себе. Трек переменился. Музыка робко скользила мне в уши, словно капая крохотными каплями свои аккорды. Голоса поющих парня и девушки смешивались, отдавались где-то в глубине расслабленного сознания, и я ясно видела в голове приятные сердцу картинки. Тянуло в нежный возраст, навсегда запретный для меня теперь. Сейчас бы путешествовать по крышам, всматриваться в ночное небо, затягивающееся рассветом, беззаботно хохотать от любого бреда, носить не каблуки и платья, а кроссовки и свободную одежду, не особо заботясь о том, как ты выглядишь. Что это со мной? Нежданная грусть от навсегда недоступной для меня свободы, заполнила всю грудь. Что я вкладывала в понятие «свобода» так же было слабо уловимо сознанием. Как будто, я куда-то опоздала или просто мне грозит упустить что-то важное. Наверное, алкоголь не стоит пить в таких количествах перед сном — вон уже, что творится — философствовать начала вдруг. Я засыпала под музыку и собственные мысли, что мне хочется впустить это что-то важное в свою жизнь. И, уже на границе сна и бодрствования, туманность в виде образа смеющейся Мирославы почти незаметно проскочила ко мне в голову.