1
Командир дотлендорской стражи щурился снизу вверх на детину в окровавленных лохмотьях и думал единственное: «Неужели это — он?!». Вид у того, и правда, мог быть угрожающим, не считая страдальческой складки, которая пролегла меж бровей, исказив широкое лицо в гримасе боли. Казалось, если бы целых четверо стражников не держали его, у него бы подкосились ноги от смертельной усталости. И даже на полусогнутых ногах этот парень возвышался над стражей — мужчинами не из низкорослых — почти на две головы. — Он перебил двадцать наших солдат! И разнёс пекарню! — выкрикнул один из стражников, всё ещё не оправившись от шока. — Голыми руками! — Ну и вздор! — рявкнул командир. Пару дней назад его подчинённые бросили в темницу полоумного городского священника, вопящего о том, что на славный Дотлендор надвигается серое проклятие. Этим утром несчастный святой отец стремительно зачах и умер, не дожив до допроса. А серый дикарь здесь. Вставать из-за стола в допросной — узкой каморке с низким закопчённым потолком — командир не спешил: неприятно чувствовать, что этот громила продолжит смотреть сверху вниз, даже когда вытянешься во весь рост. Тот глядел устало, почти скорбно. Это никак не вязалось с его грозным телосложением и суровыми низкими бровями. Внешность сама по себе определённо угрожающая — именно такими монахи рисовали в летописных книгах сероволосых дикарей с северных земель, разве что с перекошенными в ярости лицами: у всех одно и то же неизменное выражение оскаленной полузвериной морды. Только вот лицо задержанного было осунувшимся и землистым, как у пропойцы с очередного похмелья, а взгляд... Взгляд — словно он сам святой сын Триединого, полубог, скорбящий о грехах человеческих. И глаза у него светлые-светлые. Стальные. Или два ледяных осколка. Туксонцы поголовно обладали тёмными глазами. В крайнем случае, после сношения с кем-то из Вэнны, голубыми. А тут — почти бесцветные, жутковатые глаза. «Кто же ты такой? Что же ты такое?..» Командир постарался не меняться в лице, сурово сжал в кулак лежавшую на столе ладонь и спросил: — Итак, что случилось?.. Стой! — Он хватил по столу этим кулаком, когда стражники разом раскрыли рты. — Кто-то один. Стражник с красным следом в форме ладони на пол-лица поторопился заговорить: — Он отказался уйти из пекарни, хотя пекарь себя не помнил от страха! Повторял как заведённый, что умеет печь и добрый люд Дотлендора просто обязан пристроить его на работу! Мы захватили его, чтоб увести, и тут… у него глаза побелели, полностью! Он зарычал как зверь, клянусь Триединым! Он осенил себя трезубым знамением: ото лба к животу, оттуда влево до плеча и обратно, затем так же вправо. Серовласый на это громко и насмешливо цыкнул. — Он разломал прилавок одной рукой, а другой… — Стражник ткнул в свою пунцовую щёку. — А потом он махал прилавком направо-налево, чуть головы нам не поотшибал, — добавил второй, потирая затылок под шлемом. Сероволосый громила лишь утомлённо цыкнул снова и упёр взгляд куда-то в стену. — Потом он сел на одного из нас, и… — Третий стражник побледнел и надул щёки, словно сдерживал тошноту. — Теперь он у лекаря, его раздавило в лепёшку, клянусь Триединым! — Ладно, хватит сказок. У вас было оружие! Вы что, дали ему махать деревяшкой и рассиживаться на своих товарищах? — сердито проворчал командир, пряча волнение. Тут всё было не так просто… Вместо ответа первый стражник развернул детину спиной. Из правой лопатки торчал стержень стрелы. — И что? — хмуро спросил командир. У него самого зудели старые шрамы от стрел, эка невидаль. Тогда сероволосого повернули боком — тот устало, но протестующе рыкнул, как раненый волк, — и ткнули в три окровавленные дыры в рукаве рубахи. — В него всадили четыре стрелы. И три он выдернул, одну за другой! В наступившей тишине, прерываемой лишь сердитым сопением стражников, чужеродно прозвучал глухой голос сероволосого: — Мешались. Удобней выдирать было. А из спины — трудно. Некоторые вздрогнули, словно ожидали от него звериного рыка, но уж никак не человеческой речи. — А швырял их в нас тоже потому, что мешались?! — Пытался вернуть. Неожиданно командир расхохотался, и сероволосый, явно не пытавшийся шутить, хмуро взглянул на него. — Чёрт подери, да кто ты же такой, негодяй? Вместо ответа сероволосый тряхнул руками, пытаясь сбросить вцепившихся стражников. Остальные тут же ощетинились копьями, и одно остриё оказалось в опасной близости к горлу. Командир вглядывался в его лицо, ожидая, что сейчас эти холодные глаза побелеют и он раскидает стражу одной левой. Но ничего не произошло. — Скажи, пусть отстанут. Не сбегу я, — буркнул тот. Без сигнала от командира стражники действовать не решились. Но, получив его, расступились с явным облегчением. Серовласый мотнул головой. Окровавленные мокрые пряди шлёпнули его по лицу. Он размашисто утёр нос, под которым запеклась тонкая струйка крови. — Так кто ты? — повторил командир стражи уже миролюбивее. Хотелось бы сказать, что он ничуть не боится этого чудовища. Только чего греха таить, если Триединый есть, то он всё видит: страшно оставаться с таким наедине. Да и не наедине тоже — справиться с кучкой стражи ему ничего не будет стоить, если он действительно так силён, как о нём говорят. Однако считается, что звери чуют страх и бросаются на тех, кто их боится. Спокойствие обескураживает их. — Пекарь я, — наконец неохотно ответил тот. — Работу ищу. Не местный. Да уж понятное дело, подумалось командиру. Тогда б его все запомнили, а слухи давно прокатились по всей Туксонии и утекли в дальние южные земли. — Пекарь? — удивлённо переспросил он. — Хочешь сказать, такая силища тебе для того, чтобы замешивать тесто? Даже перепуганная стража не сдержала смешков, но они быстро стихли, когда серовласый наклонил голову и ему на глаза упала глубокая тень. — Я пекарь, — повторил он с нудным упорством. — Верите или нет. — Хорошо, допустим, пекарь, — согласился командир. — И где пекарей учат так сражаться? Уголки губ сероволосого дёрнулись, будто стремились к оскалу. — Не твоё дело. Командир в ответ на дерзость лишь усмехнулся. Не бояться зверя. — Жаль. А то, может, я бы отправил туда поучиться своих ребят. Сероволосый ухмыльнулся — оскалился, показав крупные белые зубы. — Там их ждала бы смерть. Командир стражи продолжал смотреть на него, думая, не из преисподней ли он, в самом деле, вылез. Чем чёрт не шутит! — В темницу? — подал голос один из стражников. Именно его копьё метилось громиле в кадык. «Очень интересно, докатились ли слухи о нём до графа Молдреса... Боже, не хочу быть тем, кто принесёт ему эту весть! Но, видимо, придётся». Сероволосый ждал решения, глядя исподлобья куда-то поверх головы командира дотлендорской стражи. Тот вышел из задумчивости и попытался вновь быть суровым: — В самую тесную камеру его. И пустую, чтоб дверь ничем не вышиб. А я — схожу к графу Молдресу и узнаю, что со всем этим делать. Командир взглянул на громилу, чтобы отметить его реакцию на это имя. Тот так и стоял, тупо глядя мимо него, и со свистом дышал, гоняя воздухом туда-сюда прядь волос, висящую перед носом.2
— И вот откуда мне знать, что этот рыжий порошок — настоящие волосы девственницы с Чаккских островов? Граф Молдрес — молодой, но лысеющий мужчина с жидкими, мышиного цвета волосами — потыкал толстым пальцем в мисочку, поднесённую алхимиком. — А вы понюхайте, — предложил тот с подобострастной улыбкой и чуть сам не утопил в мисочке крючковатый нос. Затем снова пихнул её в лицо графу. Молдрес поморщился. — Нет уж, я доверяю тебе, Зельбахар. Выходит, этот вот кислый смрад — вонь девственной крови? Я уж думал, это от меня! Несёт так, что все мои масла никак этот запах не перебьют! Он набрал в горсти воды из ванной, в которой сидел, и умыл лицо. Пока он отфыркивался, улыбка Зельбахара из подобострастной стала самодовольной. «Оксид железа и впрямь пахнет кровью, граф. Но тебе лучше об этом не знать». — Сколько грехов, по мнению Святого Ордена, я сейчас совершаю, Зельбахар! — воскликнул Молдрес и хохотнул. — Моюсь каждую неделю, — он загнул указательный палец, — крашу волосы порошком из волос дикарских девственниц, — загнул средний, — и прислушиваюсь к советам алхимика, — загнул безымянный, на котором блеснул здоровенный перстень. Стоя за спиной графа, Зельбахар снисходительно улыбнулся. А произнёс всё так же подобострастно: — Не видит Орден — не видит и Триединый, граф Молдрес. — Да! Всегда так говорю! Обожаю эту фразу! Граф, хохоча, заплескался в ванне, забрызгивая пахучей водой всё вокруг, в том числе длинный халат Зельбахара. — Жду того дня, когда Орден пришлёт сюда своего наместника, чтобы лишить меня графского титула. Этот дурак, святой отец дотлендорский, нашёл время и место его ругать! Теперь и гниёт в темнице... — Тут Зельбахар осторожно поправил Молдреса, и тот хмыкнул: — А, уже сгнил! Поделом. Надо будет найти нового. Он перевёл дух и продолжил с прежним ораторским рвением: — Так что пока — на площадях мы будем чествовать деяния Ордена и молиться за великого магистра, а в собственных ванных — костерить их так, что сам дьявол захочет заткнуть уши! Зельбахар тихо смеялся вместе с ним, и этот смех тонул в громогласном гоготе Молдреса. — Ну? — отсмеявшись, сурово спросил тот. — Ты будешь красить мне волосы? — Конечно, граф. Зельбахар лёгким прикосновением свободной руки заставил Молдреса поднять подбородок. Зачесал его жиденькую чёлку назад, к макушке, зачерпнул горстью воды из ванной и плеснул в мисочку. Порошок тут же превратился в густую коричневатую жижу. Алхимик успел нанести на макушку графа одну-единственную полосу чудесного раствора, как в дверь огромных графских покоев постучались. — Ар-р-р! — натурально по-звериному взревел Молдрес и плюхнулся так, что чуть не вызвал в ванной шторм. — Прочь пошли! — Граф Молдрес! — послышался из-за двери молодой голос. — Я командир стражи Дотлендора. Вам... — Пошёл ты, стражник из Дотлендора! Что из Дотлендора, что из Тавелора — посылаю всех одинаково! — бесновался граф. Зельбахар терпеливо ждал, пока тот перебесится, отведя мисочку подальше от его толстых рук, которыми он размахивал. — Граф Молдрес, вам надо это увидеть! — настаивал голос через дверь. — Заноси! И если это окажется какая-то ерунда... — У графа аж уши покраснели от ярости. Стражник из Дотлендора отворил дверь и вошёл осторожно, зная характер своего господина. Тот сидел в ванной, сжав руки на её бортах, а позади него тенью стоял алхимик в причудливом головном уборе, похожем на намотанное полотенце. Мелкие глаза графа липко ощупали вошедшего. — Ну?! Где та штука, что ты хотел показать?! — напустился на того Молдрес, не заметив ничего нового. — В темнице, граф. Идти туда, правда, через весь город с простолюдинами, но оно того стоит. С минуту Молдрес шумно дышал, рассерженно глядя на командира своей стражи, но затем произнёс неожиданно благодушно: — А-а-а! Ублюдок Теогард ожидает, пока его голову насадят на трезубец? — Увы, нет. Но то, что сейчас у нас в темнице Дотлендора, было бы интересно и ему. Пальцы Молдреса сжались на бортах ванны так, что на его пухлых красных руках побелели костяшки. — Как чую, что ты сейчас скажешь, что держишь в вашей самой тесной камере серого демона, — просвистел Молдрес. — Это будет ещё бредовее, чем то, что магистр Ордена кукует в дотлендорской темнице. Так что обрадую заранее: смешная шутка! Но и огорчу: она предсказуемая. Тем не менее, взволнованное, но почти торжественное молчание застигнутого врасплох командира заставило графа на миг пустить в свою голову шальную мысль: «А что, если?..». Как раз в этот момент, набравшись смелости, командир стражи коротко кивнул. Зельбахар так и остался стоять с равнодушным видом, и только ему самому было ведомо, как он насторожился. Граф поднялся из ванны, словно древний гигант из иноверческих легенд восстал из бездонного моря. Вода обрушилась обратно в ванну и на пол, заливая всё вокруг. — Платье! — потребовал он, властно выкинув вправо руку. — Платье, кому говор-р-рю! Командир стражи и Зельбахар одновременно метнулись к разложенной на диване одежде графа и оба принялись кутать его в исподнюю рубаху и красно-золотой кафтан — любимые цвета династии Молдресов. Пока командир стражи натягивал на мокрые ноги графа штаны, тот, прыгая то на одной, то на другой ноге, хватался за его волосы. Садиться Молдрес принципиально не хотел, изводясь от нетерпения. — Пойдём, мальчишка, пойдё-ё-ём! — нараспев приговаривал граф, будучи наконец одет. На его спине раскинула крылья огненная гербовая птица. — Посмотрим, кто это такой неубиенный добрался к нам с севера! Но если ты перепутал с сероволосым чёртом простого старика... я тебя самого за сутки седым сделаю! Командир стражи только-только вставал с колен, борясь с головокружением. Он отчаянно подумал, не настигла ли его старость. А потом решил, что скорее всего это лишь пáрит от ванны. — М-м... Граф? — подал голос Зельбахар. Он стоял в полупоклоне и заискивающе смотрел снизу вверх. — Смесь успеет засохнуть, и... Молдрес окинул его въедливым взглядом с ног до головы, шумно выдохнул носом, словно разъярённый кабан, и бросил: — А знаешь, пошли-ка с нами! Думаю, тебя как учёного, — он выделил голосом это слово, — это заинтересует.3
Наблюдая за зверем в клетке, сначала боишься: держишься на расстоянии, не зная, насколько длинны и ловки его лапы, чтобы зацепить тебя когтём. Со временем, убедившись, что лапы эти едва пролезают сквозь прутья, смелеешь и подходишь ближе. А когда зверь, измотавшись, забьётся в угол, свернётся, поблёскивая оттуда глазищами, — тогда можно подойти, а то и потыкать палкой. В висок сероволосого пленника ткнулось древко копья. — Да прекрати ты! Он кинется! — Пусть кидается! Для него тут слишком тесно! Стражники толпились у решётки, и особо смелые просовывали сквозь прутья свои копья, тыкая дикаря то в бок, то в живот, то, если повезёт, в ухо. Тот не реагировал: сидел в углу, обхватив колени руками, а на лицо падали длинные серые волосы. Из лопатки по-прежнему торчала стрела. Веселье стражников прекратилось, когда заскрипела и грохнула дверь в темницу, а по лестничным пролётам прокатился бас графа Молдреса: — И если я только увижу, что его изрядно покоцали, я сам вас покоцаю, лично! Стража тут же заняла позицию у тесной камеры, вытянувшись по стойке смирно. Граф Молдрес едва вписывался в узкие коридоры темницы. Единственная ярко-рыжая прядь волос моталась у него перед лицом. За ним следовал командир стражи, а последним, шурша халатом-мантией, ступал человек в причудливом головном уборе. Его тёмное лицо терялось на фоне ткани, отчего казалось, что он — лишь силуэт в темноте. Даже когда они приблизились, сероволосый не поднял головы. Молдрес растолкал стражу локтями и животом и припал к решётке. Его перстень звякнул, когда он схватился за прутья. Тёмный человек в мантии подлез ему под руку и взглянул на пленника во все свои чёрные блестящие глазёнки. Молдрес потребовал, чтобы ему доложили, что случилось. И чтобы это было в как можно более простых выражениях. Пока командир стражи и его подчинённые наперебой пересказывали события в пекарне, граф зачарованно всматривался в согбенную фигуру дикаря. Пытался разглядеть его лицо за спутанными, с остатками сажи, мокрыми волосами, падающими на лоб, но видел только широкий прямой нос, не похожий на носы большинства туксонцев. — Я знаю о твоей силе, парень, — вдруг заговорил с ним граф Молдрес, оборвав командира стражи на полуслове. — О том, что она накатывает лавиной, и мир вокруг замирает. О том, как твои руки наполняет сила тысячи рук, а тело становится крепче и бесчувственнее брони. Для графа Молдреса, грубого не по статусу мужлана, это была очень поэтичная речь. Сероволосый наконец дёрнул головой, смахнул волосы — те всё равно упали обратно, — и посмотрел на него долгим немигающим взглядом. — Этот дар должен приводить тебя к победам, а не в темницы, — продолжил граф. — У меня есть способ сделать так, чтобы ты больше не опасался ходить по улицам моих владений и посещать лавки, которые хочешь. Граф Молдрес, то есть я, будет защищать тебя. А ты в свою очередь — будешь защищать графа Молдреса. Сероволосый хмуро глядел на него — так же, как и на остальных. Граф, не граф — какая разница? Вот если отпустишь — другой разговор. Наконец он разлепил губы и произнёс глухо и хрипло: — Ну, защити. Стрелу, вот, для начала достань. Мешается. Граф среагировал мгновенно привычным басом: — Зельбахар, ты тут знахарь или кто?! Достань из него стрелу! Стража отворила перед Зельбахаром решётчатую дверь клетки, и тот бесстрашно ступил внутрь. Агрессии сероволосый не проявил, лишь охотно повернулся нужной лопаткой. Зельбахару даже не пришлось присаживаться — настолько дикарь был огромен, когда сидит. Опустив рядом свою суму, он принялся рыться в ней в поисках лекарств и инструментов. Молдрес заворожённо смотрел на сероволосого, пытаясь увидеть хотя бы намёк на то, что он сейчас чувствует. Только тот даже не дёрнулся, не цыкнул во время операции, которую со всем рвением проводил ему Зельбахар. Лишь длинные губы сжимались крепче, когда алхимик-врачеватель ненароком шатал несчастную стрелу. — Вышла! — возвестил Зельбахар, когда стрела с чавканьем и хлюпаньем покинула лопатку жертвы. Алхимик продемонстрировал её всем, подняв повыше. В неверном и тусклом свете тюремных факелов стержень блестел свежей кровью аж на треть. — Дайте сюда, — протянул руку командир стражи. — Это наша собственность. Зельбахар поколебался дольше мгновения, и это заметил граф. — Верни стрелу, казённая! — заорал он. Алхимик посмотрел на стрелу с сожалением и неохотно передал командиру стражи. Ещё скорбнее он наблюдал, как тот обтирает её от крови. Мотнув головой, Зельбахар вернулся к ране и обработал её резко и свежо пахнущими средствами из своих причудливых бутылочек, прежде чем замотать через всё могучее плечо сероволосого детины. — Тебе лучше? — осведомился граф. Сероволосый неопределённо дёрнул другим плечом. Граф счёл это за согласие. — Обстановка, конечно, не располагает к деловому разговору, но уж прости, — начал Молдрес. — Ты ведь осознаёшь, какую степень протекции я тебе могу дать? Дикарь наконец повернулся к нему лицом. Стальные глаза впились в тёмные глаза графа. Вместо ответа сероволосый снова повёл здоровым плечом. — Хм... А кто сейчас стоит перед тобой вообще — хоть знаешь? Тот дёрнул плечом уже раздражённее. Графу Молдресу пришлось признать, что разговор пошёл не по тому сценарию, который он предполагал и которого до сих пор старался придерживаться. Взяв себя в руки — для этого он проявил невероятное самообладание, — сказал: — Хорошо, я поясню. Дотлендор всегда был владениями рода Молдресов. То бишь, моего рода. Южнее — Тавелор, но его духовные идеи как монструозные щупальца протянулись на север, к Дотлендору, принизив графский статус и воздвигнув над ним целую церковную эгиду. И я очень, очень хочу избавиться от неё. Сероволосый равнодушно отвернулся, глядя в буйно цветущий плесенью угол темницы. — Совсем скоро они доползут сюда за тем, что они в своё время отгрызли у северных графств, чтобы приструнить их и снова сделать своими вассалами. Дотлендор до сих пор под ведением Святого Ордена, если тебе это о чём-нибудь говорит. Только тогда сероволосый вздрогнул всем телом и вскинул на графа заледеневший взгляд. Молдрес понял, что наконец нащупал правильный курс. Он был отнюдь не дурак, несмотря на губившую благородный образ вспыльчивость. — Тавелор и земли далее на запад — самый крепкий оплот святого воинства, которое, если верить легендам, очень не радо твоему появлению. Так вот, к чему я веду: оставайся служить мне, и никакой Орден, приди они хоть с самим Триединым во главе, не получит с тебя и волоса. При этих словах парень побледнел и выдохнул сквозь оскаленные зубы. — Добро, — выдавил он. — Могу у вас пекарню отстроить. Мирно работать там. Пекаря не обижу. Стражники недоверчиво посмотрели на него. Граф цыкнул и мотнул головой. — Мне нужно, чтобы ты служил мне иначе. Во взгляде, который сероволосый кинул на графа, даже не читалось вопроса. — Я предлагаю тебе сражаться за меня. Самое главное — не безвозмездно. Благодаря твоей чудовищной силе и моему стратегическому гению мы загоним Орден обратно в его вонючий Тавелор, а Дотлендор станет тебе приютом. Пленник резко мотнул головой, шлёпнул себя мокрыми волосами по лицу. Сверкнул ледяными глазами, глядя на Молдреса совсем чуть-чуть снизу вверх. — Сражаться? Это значит — убивать? Стражники вжались спинами в стену, ожидая бури. Руки Молдреса с толстыми красными пальцами действительно сжались на прутьях решётки. — А ты что, хочешь растратить себя? Корчить лицо в подобии улыбки, протягивая хлеб ряболицым бабам и чумазым ребятишкам? Да вместо улыбки у тебя всё равно выйдет только оскал. А твоя сила? Будешь давить её в себе, подогревающую саму себя изнутри, словно никогда не гаснущий пламень? Да ты не сможешь. А знаешь, что? Ты понимаешь, что не сможешь. Сероволосый поднял скованные руки, звякнув цепью, и все отшатнулись, опасаясь, что даже закованным он может быть опасен. Не дёрнулся только Зельбахар. Но всё, что сделал пленник, — взглянул на свои ладони, прежде чем сжал их в дрожащие кулаки. — Сколько бы ты от себя ни бегал, — вкрадчиво произнёс Молдрес, — ты придёшь к тому, для чего природа — заметь, я не говорю «господь» — сделала тебя таким. Нам всем написан свой путь. Я даю тебе шанс пройти твой. Сероволосый мучительно долго молчал. — В конце своего пути я вижу дом. И жену, — наконец сказал он, всё-таки подняв голову. — И путь этот будет короток. Молдрес жадно смотрел на него через решётку. Зверь ставит условия, зная, как вожделеют его силу. Граф считал себя хорошим охотником и не хотел спугнуть зверя. — Насколько короток? Молдрес ожидал, что сероволосый нелюдь, живущий на пределе возможностей, назовёт недельный, максимум — месячный срок. Но он озвучил другой: — Три года. Или два, коль от меня нужен мой... дар. Он произнёс это — будто выплюнул. — Три года нам хватит с лихвой! — облегчённо хохотнул граф — громыхнул в каменной темнице. — За три года подыщем тебе и землю, и женщину. Может, и не одну — наберёшь пленниц сколько пожелаешь, чтоб утолили твой «аппетит». Сероволосый осклабился, и от этого оскала словно повеяло холодом. Даже Молдресу стало не по себе. И он понял, почему пообещал тому и дом, и землю, и женщину, и не одну... — Дом. И жена. И чтоб меня никто не трогал до конца моих дней, коль скорым он будет, — твёрдо сказал сероволосый. — И я послужу.