1
Даже через несколько дней после осады солнце на небосводе так и не появилось. Единственным огненно-рыжим пятном в месиве землистого пейзажа по-прежнему оставалась армия графа Молдреса. Заметно прореженный отряд полз на запад от графства старика Тирала, в противоположную от Дотлендора сторону. Ветра не было, и птичьим знамёнам победителя не хватало сил реять: флаги висели как поникшие цветы. Зельбахар корпел над ранеными во время коротких стоянок и прямо в пути. Бегал от одного к другому: одной рукой задирал подол халата, чтобы не увязнуть длинными одеждами в грязи, а другой — зажимал подмышкой крепкий сундучок, не расставаясь с ним ни на минуту. Лекарь настоятельно просил сундучок не трогать либо, раз уж на то пошло, передвигать с осторожностью. Особенно рьяно Зельбахар стал беречь его после осады, как закончил обхаживать Бертада. Говоря о Бертаде — тот уже совсем поправился, и о разодранной в лоскуты руке напоминал лишь широко заштопанный рукав. Глаза — вполне человеческие, только цветом как лезвие меча, с волчьими точками зрачков — тускло блестели из-под серых волос, свободно падающих на лоб. Ни шлема, ни даже налобной повязки тот не носил. Будто нарочно не убирал волосы, чтоб прятать стальные глаза, умеющие превращаться в бельма. После успешного штурма Бертаду достался конь под стать ему самому: крупный, седогривый, без единой шерстинки другого цвета. Редкой породы, щепетильно улучшаемой семьёй Тиралов из поколения в поколение, которую теперь возьмут под покровительство Молдресы. Только увидев в крепости в стойле седого, взнузданного по-боевому (всерьёз воевать Тирал, может, не собирался, но коня графу приготовили по всем правилам), заглянув в его бесстрастные выпуклые глаза, Молдрес увидел в нём что-то Бертадовское. Не только в габаритах — но и по духу. Теперь Тираловский конь нёс всадника-великана поодаль ото всех, чеканя тяжёлый шаг. Шёл по грязи как по ровной дороге — огромные копыта едва тонули в ней по венчики несмотря на вес, пока пеший отряд с трудом месил разбухшую бедную почву. — Ц-ц, — цыкнул солдат с перебинтованной головой: на него вылили кипяток, пока он грыз киркой крепостную стену, благо успел присесть под подставленный щит. Он мрачно проводил взглядом всадника на сером коне. — Что граф даст ему следующим? Зáмок? Шедший рядом хромой юнец робко приложил палец к губам: — Вдруг слышит? У зверей отменный слух. — Пускай. Чужак впечатлил графа, и тот жалует ему самое лучшее... — Так он не берёт, — проворчал воин постарше с телеги для раненых. Он был похож на куль, свесив за борт руки, которыми не управлял. Руки качались и подпрыгивали, когда телега проходила кочки. — Ни ценностей, ни утвари, ни женщин... Радуйтесь, что крепость обнесли мы, а он взял только то, что обговаривал граф. — И коня, — проскрипел зубами облитый кипятком. — Просто замечательного коня. Не удивлюсь, что он его потом сожрёт. А следом — нашего гра... Телега, за которой он шёл, ухнула передним колесом в яму. Руки пожилого воина взметнулись вверх и застыли, торча вверх словно в умоляющем жесте. Телега встала намертво, комкая весь отряд. — У графа всё отлично, — бахнул голос Молдреса сзади, — а у вас — проблемы! Воины тут же кинулись кто толкать, кто тащить телегу. Солдат с замотанной головой, навалившись плечом на борт, косо взглянул на Молдреса; чтобы граф не увидел помесь страха и раздражения, он уткнулся лицом в собственное плечо. Граф уже скакал дальше, и рыжая прядь перед его лицом взметалась и опускалась как рваная лента. — Серый дьявол околдовал графа. — Брось, дурак! — послышалось из телеги. — Граф тебе платит, как и всем нам, так что заткнись. А ещё, благодаря сероголовому с нами поехал Зельбахар — не будь он тут, большинство не встало б на ноги! — Сперва Зельбахар и околдовал, — продолжил бубнить перемотанный, — и тогда уже граф свихнулся на сероголовом. Того гляди о нём пронюхает Орден, и полетят чьи? — верно, наши — головы... — Ради бога, заткнись, — процедили с телеги. — Тут «уши» у каждого колеса. Обсудишь сероголового в темнице Ордена, желательно сев с ним в одну камеру. Перемотанный воин в сердцах нарочито наехал на камень, чтоб телегу тряхнуло. Услышав из телеги пронзительный вопль, он удовлетворённо осклабился и потолкал её по грязи дальше. Молдрес заканчивал объезжать своих воинов вдоль отряда — получалось неважно: то и дело кто-то «вываливался» за пределы цепочки, пытаясь обойти яму и протащить мимо неё обоз. То и дело кто-то падал от усталости с ног или с лошади. Молдресу приходилось то объезжать, то переступать несчастных, катающихся в грязи с именем лекаря на устах. Его лошадь как раз занесла копыто — перешагнуть через солдата, который выполз из отряда, чтобы опорожнить желудок. Молдресу захотелось отпустить какую-нибудь издёвку, но к нему во весь опор уже мчал его генерал. Конь был вымазан грязью по колено, а на его лице, броне и плаще засыхали рваные брызги. — Граф Гренгросса получил ваше послание, граф Молдрес, — сообщил генерал. — Что сказал? — Тот нетерпеливо сверкнул глазами. — Что распахивает ворота перед вашей доблестной армией и готовит ангары под полные золота обозы. Солдат примут со всеми почестями во всех гостевых домах. Молдрес молчал в ожидании продолжения, но генерал лишь тяжело дышал, вытирая со лба пот и грязь. — Ну? — громыхнул граф. — Я тебя за этим, что ли, послал? Что там насчёт «сюрприза»? Генерал стиснул зубы, перевёл дух. — Граф Нилгренн будет ждать нас троих на аудиенцию в своём замке. — В зале для приёмов? — Нет. — А где?! Он должен был это уточнить! Ты не запомнил?! — В своём кабинете. Молдрес удовлетворённо хмыкнул. — Не заставляй меня ничего из тебя вытягивать. Таким темпом Бертад покажется разговорчивей. Лицо генерала вспыхнуло. Он обернулся туда, откуда приехал, и увидел спину Бертада на несколько шагов впереди отряда. Вышитые на плаще, за его могучей спиной хлопали крылья огненной птицы Молдресов. — Он самоуверен, граф. — Имеет право, — рявкнул Молдрес. — Слыхал, как приручают волков? — Их не приручают. — Вот именно. С ними договариваются. Станешь бить волка палкой и приказывать, брызжа слюной, — навсегда потеряешь его доверие. Генерал смотрел, как серый конь легко несёт могучего всадника, делая его вдвое выше остальных конных. — Так вы всё-таки тоже считаете его зверем? — Все мы звери, и лишь самонадеянные глупцы мнят себя подобием Триединого... Эй! Солдат, выкатившийся из отряда и всё это время корчившийся у копыт графского коня, умоляюще цеплялся за его стремя и глядел снизу вверх полоумными глазами. — Граф... Молдрес... прошу... задавите меня, я больше не протяну!.. — Ишь выдумал! Тебе мне ещё победу делать. Слышь, Зельбахар! — рявкнул Молдрес. — Помоги страждущему! — Сейчас! — отозвался тот откуда-то из хвоста отряда. — Подгони-ка отстающих, — велел Молдрес генералу. — А то король Гофрит Десятый успеет Гофритом Тринадцатым смениться, пока конец отряда до Гренгросса доползёт. Генерал молча пришпорил коня и скрылся за холмом, откуда полз красно-жёлтый отряд. Оставив несчастного позади на откуп лекарю, граф поравнялся с Бертадом. Кончики ушей его вороного едва доставали серому коню до глаз. — Мы едем к другу, — поделился Молдрес, как если бы беседовал с равным себе. Впору гордиться оказанной милостью, но Бертад только повёл бровью. Стальные глаза буравили горизонт. — Спорю на полкрепости Тиралов, он бы и так примкнул ко мне со своим войском — а он нанимает элитнейших воинов. У моих друзей вообще есть вкус, как и у меня. Бертад молчал. — Я подумал, что сразу идти на виноградники Соулюса будет неинтересно. Да и мой друг давно хотел поквитаться с «болотным графом» Ла Фэнем. Особенно — с одной кикиморой. — Опять словно коротко прокатились булыжники: Молдрес раскатисто хохотнул. Бертад молчал. Молдреса это не задевало: напротив, всё будто бы шло по его плану. — Однако мой друг любит сюрпризы, и я хочу представить ему один. Бертад чуть повернул к Молдресу голову — как тогда, в темнице. Только теперь граф смотрел на него не через решётку, а снизу вверх. — Продемонстрируй ему силу. Брови Бертада едва заметно дёрнулись. — Надеюсь, ты не счёл это оскорблением? У моего друга большая армия, которую время от времени надо вдохновлять и поощрять. Зрелищами, знаешь. И хлебом. Но это не твоя забота. Молдрес вновь «грохнул булыжниками» сквозь зубы. — Хлеб у них уже есть, так что дай зрелищ. Покажи, на что ты способен в мире, прежде чем они увидят тебя в войне. Внуши доверие друзьям и устраши врагов. Бертад вновь обратил взор к горизонту. Молдрес видел его профиль, похожий на точёную ветром скалу. И чувствовал себя так, будто с ней же и разговаривает. — Ах да. Чего бы странного ты там ни встретил — не останавливайся и делай что должен. Только сейчас Бертад наконец-то кивнул. Граф действительно был уверен, что прохвост Нилгренн и так охотно поддержит его кампанию, лишь бы хватило простора для мародёрства его наёмникам, а земля Ла Фэня подходила для этого лучше всего. Молдрес понимал, что сам хочет увидеть, как работает сила Бертада. Как он призывает её из глубин своего исполинского тела... и можно ли в случае чего его остановить. А в таком испытании пусть лучше участвуют не его солдаты.2
Гренгросс распахнул ворота перед армией Молдреса, и худо-бедно пришедший в себя отряд проник за крепостную стену. — Боюсь, граф, мы не очень-то похожи на победителей, — прошептал генерал ему на ухо. — Тогда вели своим солдатам подправить фасад и натянуть улыбки, раз боишься пересуд чужих горожан, — прорычал тот. — Разве телеги с добром, крошащие мостовую под своим весом, сами за себя не говорят?! Перед самым въездом в город Бертад накинул капюшон и как можно ниже надвинул его на лицо. — ...А если после битвы у тебя блестят латы и кони вприпрыжку скачут аки жеребята, — продолжил Молдрес, — значит, не выложился в бою на полную, ленивый ты негодяй! Сквозь стук копыт, скрип тележных колёс, шарканье и кашель солдат Молдресовской армии они различили завывания, прерываемые ударами хлыста. Звуки доносились с главной площади — пугающие, неприятные. Впрочем, для кого как. — О, любопытно, что стряслось в славном Гренгроссе? — живо осведомился Молдрес, лихо зачесав назад рыжую чёлку пятернёй в железной перчатке. — Пьянчуга обоссал священный трезубец или строптивая шлюха кому достоинство откусила? Генерал покосился на Бертада — ухмыльнётся ли на искромётную шутку графа. Судя по одному лишь мощному подбородку, видневшемуся под капюшоном, лицо Бертада не дрогнуло. — Вам не стоит ехать туда, граф! Там... — Тощий стражник с редким частоколом зубов встал перед его конём, подняв вверх руки. Что «там», он не договорил. — Придётся добираться окольными улицами, я вас провожу... Молдрес коротко дёрнул поводья, заставив коня шагнуть, и толкнуть стражника в грудь коленом. Тот попятился, всё ещё держа руки поднятыми. — Что старина Нилгренн скрывает от лучшего друга? — прогрохотал Молдрес. — Забыл, когда мы мальчишками сбегали из поместий в город смотреть публичные порки? С дороги, парень, я всё равно пройду, а вот ты — растеряешь последние зубы, если решишь препятствовать. Три удара кнутом по голому телу. Пронзительные крики — унисон женских и мужских. Фон непрерывных стенаний, как гул невидимого улья. Вдруг Бертад тронул коня. Стражник взвыл и отпрыгнул с дороги в канавку, брызнув из-под сапога нечистотами. Он взглянул снизу вверх на всадника гигантской седой лошади и больше препятствовать не стал. Молдрес наклонился и звонко дал ему щелбан стальной перчаткой по шлему. — Граф, — зашептал генерал, наклонившись к самому уху Молдреса, — куда он прёт впереди вас?! Тот отмахнулся той же перчаткой, заставив генерала вздрогнуть, но всё же поспешил обогнать Бертада. Удары становились всё громче, отлетали от стен домов с плотно закупоренными ставнями. Все, кто мог, заперся, чтобы отрешиться от происходящего, оставить его извне. Так, хоть и совсем рядом, оно будто не проникает в дом. Хлесь, хлесь, хлесь. Наконец в гуле людского «улья» стали различимы отдельные слова на исковерканном церковноромарском: ...Если ты прелюбодей — то получишь сто плетей! Ну а если мужелюб — двести пять, и будешь труп!.. — Дьявол меня раздери, это что, мотив исповедной? — бросил сквозь зубы Молдрес. — Что там происходит? В проёме, ведущем на главную площадь, были видны лишь спины зевак, над головами которых то и дело змеями взмывали извивающиеся хлысты. На третий раз с одного из них сорвались капли крови и брызнули в ликующую толпу. Бертад, Молдрес и генерал выехали на площадь и тут же утонули в рёве и парý человеческого пота. В центре площади в безумной пляске сплетались обнажённые люди. Слившись в бледно-кровавую цепочку, они показывали небу стенающие рты и двигались кружком, качаясь из стороны в сторону. За пределами круга, между ним и толпой, несколько человек в одних рубищах беспорядочно стегало хлыстами живой человеческий круг и пело на искорёженном ромарском хулиганские куплеты. Бичуемые вскидывали головы, разбрызгивая слюну, и горестно вскрикивали, но продолжали идти, впившись в потные плечи впереди идущих. Кнут обрушивался на спины, затылки, руки, бёдра; те, кого успело разодрать до крови, выли ещё неистовее. И улыбались. Все они посылали небу широченный оскал. — Флогеланы, — краем губ сказал генерал. — Что бормочешь? — рявкнул Молдрес. Толпа не обратила на него внимания, хотя его рык не заставлял вздрагивать только глухого. — Флогеланы, — повторил генерал громче. — Радикальные верующие. Ходят по улицам, распевают частушки на псевдоцерковном и лупцуют друг друга, якобы вышибая грехи. Впадают в такое состояние, что не чувствуют боли и страха, только экстаз в единении с Господом. Оба покосились на Бертада, но тот остался безучастен. — Какую мерзость развёл под носом дружище Нилгренн... Совсем с колокольни рухнул?! Взвизгнула девушка: один в кровь избитый флогелан на миг разорвал круг и выхватил её из толпы. Круг тут же сомкнулся, поглотив её. Двое других — полная женщина и старик — накинулись и стали рвать на ней одежду. Треснула ткань; послышался женский визг, тут же переросший в смех. Тётка со стариком отпрянули, и в центре круга осталась обнажённая девушка. Она беззастенчиво выпячивала грудь, сведя за спиной руки, чтобы крупные соски пялились в толпу, и хохотала, глядя в мрачное небо опустошёнными глазами. Её тут же подхватили под локти и заставили втиснуться в круг. Хлысты работали как жернова — ритмично и неотвратимо. Первый удар пришёлся девушке по груди, отпечатался красной полосой. Она словно опомнилась — зарыдала, повисла в круге, — но «соседи» вздёрнули её обратно и толкнули в спину. Сильные руки следующего за ней направляли её, задавая ритм. Влево-вправо. М-м-м, м-м-м-м-м. Хлёсткий удар подгоняет сзади. Впереди неумолимо работает хлыст. Толпа проскандировала: ...Если будешь сильно грешен, путь один — станешь повешен! Взмыленный, кровавый, безумный круг, перекрикивая хлысты, ответствовал: Варианты есть ещё: если каешься — прощён! Новая девушка качалась, и болталась её грудь с набухающим кровоподтёком. Хлыст всколыхнул ей ягодицы, оставил такую же багровую метку и пошёл гулять по чужим спинам и задницам. Бертад рыкнул сквозь зубы и резче, чем до этого, дёрнул поводья седогривого. Конь тяжёлым шагом направился прямо в толпу. — Безумец! — воскликнул генерал. — Что он задумал?!.. — Не знаю, — рявкнул Молдрес и тронулся за ним. — Проложить нам путь? Конь Бертада жарко дыхнул в затылки зевак, с одного даже сдул головной убор. Те обернулись, ахнули и расступились. Длинный серый хвост напоследок хлестнул их по изумлённым мордам. — Прочь, прочь! — разгонял людей Молдресовский генерал, чтобы пройти вместе с графом следом за своим воином. Бертад подъехал прямо к пляшущему кругу мокрых кровавых тел и двинулся по его краю в сторону, противоположную той, в которую кружился неистовый хоровод. Он приближался к плотному мужчине в пропитанной пóтом рубахе — тот методично работал хлыстом. На лице не было извращённого удовольствия — было блаженство, какое может испытывать человек, получив откровение всей своей жизни. Глаза Молдреса нервно впились в спину Бертада с вышитыми красно-жёлтыми крыльями. — Проклятье, он вознамерился проучить их? Я велел ему ко всему относиться как к должному! — процедил он. — Не время и не место, зверюга... Граф резко вобрал в лёгкие вонючего воздуха, чтобы окликнуть воина. Вдруг из круга рванулись люди. Бертад заметил их, только когда они впились в его красно-жёлтый плащ. Они тянули за подол, норовя стащить Бертада с коня и утянуть в свой безумный пляс. Снизу вверх на него таращились мутные глаза, а рты с изувеченными зубами зияли зловонными пещерами. — Нам его не сдержать, — в отчаянии произнёс генерал. Но Бертад продолжил ехать вдоль круга, и конь его был так же равнодушен, как и он сам. Бертад объехал хлеставшего толпу мужчину, легко увернулся от отлетевшего назад хвоста плети и скрылся от Молдреса и генерала за танцующим кругом. Он всё ещё тащил людей на своём плаще. Те семенили за его конём, комкали в руках красно-жёлтую ткань и взывали к нему, умоляя открыться Господу. — Пророк снизойдёт! — раздался отчётливый крик, перекрывший монотонное стенание с нестройным пением. — Откройте ему свои лица, полные покорности и блаженства! Статный мужчина вывалился из толпы. У него был прекрасно поставленный, сильный голос. Только глаза его — такие же затуманенные, как у обнажённых фанатиков, а рубаха разорвана на груди. Он бросился наперерез седогривому коню. Бертад дёрнул поводья, чтобы увести коня в сторону. Голосистый мужчина, поравнявшись с ним, подпрыгнул и схватил его за плащ выше, чем цеплялись фанатики, и крепче — так, что ткань с треском разорвалась. Конь вскочил на дыбы, и с Бертада свалился капюшон. Голосистый отпустил красно-жёлтый плащ, попятился и захватал ртом воздух. Зеваки шарахнулись назад, расширяя неровный круг. Хоровод поменьше взвился в ещё большем неистовстве, но удары хлыстов прекратились. — Серый зверь! Бертад бросил мрачный взгляд сверху вниз на тех и на других. Конь бахнул передними копытами по мостовой, едва не высекая искры. Фанатики, висевшие на Бертадовском плаще, посыпались на землю, закрыв головы руками. Молдрес не моргая смотрел на Бертада. На его зрачки. Тот направил коня вперёд, и Молдрес рванул за ним через толпу, не глядя, попадают ли копыта его скакуна по чужим лбам и животам. Когда толпа осталась позади, песнопений больше не слышалось. И хлыстов тоже. За спинами Бертада и Молдреса, остановившимися перед ратушей, шелестел шёпот и отрывисто взрывались рыдания. — Коль представится следующий раз, не вздумай нигде меня обгонять, — процедил Молдрес. Бертад поднял голову, будто почувствовав, что за ним наблюдают. Граф проследовал за его взглядом и увидел на балконе под самой башенкой своего давнего друга. Тот улыбался во весь длинный рот. Он махнул рукой, приглашая их внутрь, развернулся и растворился в темноте.3
Будь такое возможно, могло бы показаться, что Молдрес в своё время высосал своего дружка, оставив от него одну оболочку. У графа Нилгренна был вид восставшего из мёртвых: глубоко запавшие глаза поблёскивали чернотой на землистом лице, обрамлённом длинными волосами угольного цвета. В отличие от Молдресовского красно-жёлтого крылатого плаща вороновы перья Нилгренна топорщились на плечах и концах подола, вьющегося у кресла, на котором восседал граф Гренгросса. Даже это самое кресло было будто бы сплетено из чернёных костей. Графа Нилгренна обрамляло множество членистых ног бело-алой сколопендры, вышитой поверх родового знамени, словно росли из его собственного тела. Молдрес и Бертад выглядели неотёсанными, выдранными с корнем могучими пнями по сравнению с ним. Граф Нилгренн поднялся навстречу — длинный, ростом практически с Бертада, только почти вдвое у́же. Сколопендровы ноги остались на знамени за его спиной. Огненная птица расправила крылья: Молдрес развёл руки в стороны, взметнув по́лы плаща, и сомкнул их вокруг тощих плеч старого друга. Бледные кисти Нилгренна, с пальцами, похожими на ветки, оплетенные венами, как вьюном, легли на его лопатки. Расцепив объятия, Молдрес уселся на крепкий стул, а явившийся с ним чужак в капюшоне остался возвышаться за его левым плечом. Генерал Молдреса почтительно согнулся в поклоне, вытянулся по струнке и занял место по правую руку своего графа. Громила по левую руку даже не шелохнулся повторить его жест. Стражи у Нилгренна не было; кроме символичных доспехов в нишах по углам графа Гренгросса никто не окружал. — Что за чертовщина, Нилгренн?! — вдруг взревел Молдрес. Зазвенели фужеры на столике между графами и оконные стёкла. Звякнули даже доспехи, расставленные по углам. Нилгренн выгнул несуществующую бровь, обозначенную лишь морщиной. — Кто эти... — Молдрес обернулся к генералу по правую руку от себя. — Проклятье, как ты их там обозвал? — Флогеланы... — Кто эти фокеланы?! Нилгренн невозмутимо ответил: — Люди молятся. Оставим их говорить с богом на своём языке. — Да с каких пор ты терпим ко всяким извращенцам? — С тех, когда их стало большинство. Чёрные пузыри глаз, наполовину прикрытые веками, взглянули поверх плеча Молдреса на детину в капюшоне. На Бертада. Хорошо зная Нилгренна, лишь Молдрес углядел в этих равнодушных омутах едва сдерживаемое любопытство. — Привёз мне сувенир? — скрежетнул Нилгренн. — Целая телега твоя! Видишь, какой я щедрый? Разумеется, Молдрес понял, что старый приятель говорил о другом «сувенире». Но эффект, который он готовился произвести на холодного Нилгренна с вечно недовольно поджатыми губами («Ещё немного, и они у него в рот всосутся», — думал про него Молдрес), стоил нескольких мучительных минут дипломатии. Для этого Молдрес залпом выпил то, что прислуга плеснула ему в кубок размером с хороший кувшин. — Гр, кислятина! Куда задевал нормальное вино, Нилгренн? Пора наведаться к Соулюсу! — Мы не торгуем с орденскими прихвостнями, — прошипел тот. — Обижаешь! Я и не предлагаю. Мы нагнём этого белоручку и обложим оброком. Когда в последний раз было по-другому? — Твоя армия... поредела, Молдрес. — Оставь армейские дела себе, Нилгренн; я знаю, у тебя отменные наёмники! А вот у меня есть кое-что позанятнее. Нилгренн, догадавшись, к чему тот клонит, снова поднял глаза на мрачного громилу, прячущего лицо. Лишь одна седая прядь выбилась из-под капюшона. — Один заменит двести? Молдрес ёрзал от предвкушения как юнец. — Ещё как! А ведь, по сути, он и был вчерашним юнцом — Молдресу-младшему едва стукнуло восемнадцать, а замещал безвременно почившего отца во главе Дотлендора он целых пять лет. И сам уже совсем не по-юношески лысоват. Со всё так же непослушно болтающейся рыжей прядью перед лицом. — Сколько битв он прошёл? — Под моим командованием — одну. Но я удивлюсь, если этот зверюга никогда раньше не воевал, хоть и утверждает обратное. Молдрес знал, что Бертаду хватит ума не спорить. Либо тот, как обычно, просто не захочет раскрывать рот. — Видимо, не на стороне моих соперников. И уж точно не на моей, раз я про него ничего не знаю, — отметил Нилгренн. — Чем он так хорош? Молдрес поднял руку и дважды коротко махнул ладонью. Бертад обеими руками взялся за края капюшона и медленно потянул его с головы. Нилгренн увидел его густые серебристые волосы и серые глаза, блеснувшие из-под чёлки. Удивление граф выказал, опять же, лёгким движением бровей-складок. — Думаю, в более подробном представлении его способности не нуждаются? — довольно хохотнул Молдрес и устроил на животе руки, сложенные в замо́к. Вот теперь он старался не выдать своего нетерпения, смешанного с волнением: Молдреса раздражало, когда что-то зависело не от него. Но он уже положился на Бертада, предложив ему работу, и отступать поздно. Лишь бы Нилгренновы воины смогли того унять, если сила Бертада выйдет из-под контроля. Главное — самому увернуться, ведь Бертад стоит прямо над ним. — Серый воин с севера... — прошелестел Нилгренн: словно сколопендра пробежала по осенней листве. — Выживший... Его узловатые пальцы обхватили подлокотники. — Ты чего, дружище? Не боись, он же со мной! — Молдрес самодовольно задрал подбородок. — Я не боюсь, — прошипел тот. — Но, признаю, ты нашёл, чем меня удивить. Я успел услышать, что он объявился в Туксонии и ты даже перехватил его... Впрочем, я в тебе не сомневался. — Надеюсь, не сомневаешься ещё и в том, что теперь поход на Соулюса превратится в зрелищную увеселительную прогулку? — громыхнул Молдрес своим хохотом. Нилгренн откинулся на резную спинку и положил ногу на ногу. Но напряжённых рук на подлокотниках не расцепил. — Почему тогда ты потерял половину своей армии, друг мой, раз с ним ты ещё непобедимее? — Пф, тебя волнуют негодяи с самого дна общества? — фыркнул Молдрес. — Набрал для отвлечения внимания старого хмыря Тирала! Никто не сможет победить его! В нём — сила настоящего зверя. В глазах Молдреса читался вызов. Нилгренн равнодушно смотрел в эти глаза, хотя боковым зрением наблюдал за сероголовым. Телосложением он, безусловно, могуч... Но стóит ли он двухсот воинов? Даже если отбросов? Нилгренн поманил сероголового длинными пальцами. Тот угрюмо покосился на Молдреса. — Мои друзья — твои господа, — пробасил «огненный граф». Медленно, словно нехотя, Бертад сделал пару шагов вперёд и встал между Молдресом и Нилгренном, перед столом с винными кувшинами. Руки он держал за спиной в отличие от многих, носящих меч, — те предпочитали класть ладонь на рукоять. Теперь Молдрес видел только его спину с огненными крыльями, но знал, каким ледяным взором тот смотрит на Нилгренна. Втайне ему хотелось, чтобы приятелю стало не по себе — как и всем, на кого падал этот взгляд. Тут Нилгренн привстал, всё ещё держась за подлокотники — и без того бледные руки побелели на костяшках. Живот Нилгренна втянулся; граф Гренгросса выгнул спину дугой, и из самого его нутра вместо человеческой речи вырвалось зловещее хриплое шипение.4
Нилгренну вторил его за́мок: в ответ зашипели стены. Камень заскрёб по камню; застрекотал механизм, и несколько равных частей стен по всему периметру отъехали в сторону, открывая мрачные ниши. Из них брызнула сама тьма. Чёрные безмолвные силуэты рассыпались по залу, скрывая за собой Нилгренна. Бертад, Молдрес и генерал оказались в самом центре живой темноты. Бертад развернулся, и прядь волос попала под тонкое лезвие, что мелькнуло у сáмого лица. На миг он даже увидел там отражение своих глаз. Лезвие свистнуло уже над ухом, и Бертад увернулся, метясь локтем в чёрную тень — в место, где у людей находится живот. Промахнулся: тень пригнулась, и Бертад увидел за ней остальные, беззвучно надвигающиеся на них. Генерал выхватил меч и закрыл собой Молдреса. Тот попытался отпихнуть его, но чернота в человеческом обличье уже сужала кольцо. Сосчитать противников Бертад не успел, да и все они казались единым живым организмом — дышащим, перебирающим лапками со смертоносными жалами. Для них он был слишком неповоротлив: почти вполовину его роста, тени выигрывали в скорости, уворачиваясь и пружиня на тонких ногах, как насекомые. Тут и там сверкали их тонкие стальные лезвия будто паучьи нити. К мечу Бертад не прикасался. «Эти мерзавцы сто раз успеют прикончить меня! Ты чем думаешь?!» — в отчаянном бешенстве осознал Молдрес, утопая со своим генералом в тесной человекоподобной тьме. Несколько «пауков» сделало выпад в сторону Бертада, но тот уклонился, не сделав ни одного лишнего движения. Он пропустил пару таких бросков, будто дразня противника, хотя лицо его оставалось не выразительнее камня. Молдрес заметил, что в выпадах «пауков» начал читаться ритм. Кажущиеся беспорядочными, прыжки на пружинистых ногах вынуждали Бертада с каждым шагом и поворотом двигаться в центр комнаты. А вихрь взмахов сверкающих лезвий-«нитей» больше отвлекал, чем стремился ужалить. Граф Дотлендора взглянул на старого приятеля. Тот облизнул невидимые губы, перебрал узловатыми пальцами на подлокотниках костяного кресла, а затем резко дёрнул их вверх. С лязгом вскинулись забрала пустых доспехов за плечами Нилгренна. По-звериному чуткий слух заставил Бертада обернуться на звук, когда в него из чёрных зевов вырвались дротики. «Пауки» отточенным движением кинулись врассыпную. Бертад всё-таки потащил из ножен меч, но из-за габаритов промедлил и поймал жала в предплечье, выпустив рукоять. Из его глотки вырвался короткий стон; Бертад зажмурился и замотал головой. «Сила? Сила наконец просыпается? Ему для этого понадобилась боль?..» — только и успел предположить Молдрес. Но, когда Бертад открыл глаза, он увидел всё те же серые радужки с точками зрачков. — Твой зверь слишком ручной, — сказал Нилгренн Молдресу, глядя поверх седой головы Бертада. — Пора превратить собачку назад в волка. «Пауки» всё так же, будто наперёд знали каждое действие своего графа, дружно пригнулись. Нилгренн повернул левый подлокотник словно рычаг. С потолка посыпалась каменная крошка, и Молдрес, скорчившись, накрылся плащом. В то же мгновение над самой его макушкой ухнуло что-то тяжёлое, лязгнув цепями, и пронеслось через всю комнату. Высунувшись из-под плаща, Молдрес увидел, как в Бертада летит бревно, подвешенное на цепях, как детские качели. Бертад тяжеловесно развернулся навстречу орудию, и оно ударило его в солнечное сплетение. Даже не замедлившись, бревно протащило его, безвольно распластавшего руки по поверхности, и швырнуло в распахнутое окно. Он приземлился на пыльный камень заднего двора под хруст собственного позвоночника, с хрипом выдохнул и закрыл глаза.