1
Расталкивая Нилгренновских людей в чёрном, Молдрес рванулся к окну, в которое вывалился Бертад. «Почему не применил силу, твою мать?! Зря я тебя готовил? Я же рассчитывал на тебя!» — думал он, скрипя надтреснутыми зубами. Сзади образовался Нилгренн, будто чёрный призрак. — Ты чего так переживаешь? — прошелестел он. — Разве не должен он сейчас встать, взлететь по стене обратно и свернуть мне шею? Или свернул себе шею сам? Молдрес пялился на неподвижное тело Бертада, так и не вынувшего меч. Тот лежал на спине, на разметавшемся огненном плаще, и лицо его смотрело вверх с тем выражением, коего мечтают достичь при жизни ярые последователи Триединого. Правая рука была вывернута под неестественным углом. — Погоди, Нилгренн, — вдруг усмехнулся Молдрес. — Он просто так заскучал с тобой, что прилёг отдохнуть. «Если ты сейчас же не встанешь, этот блеф пустит мою репутацию коню под хвост». — Я весь внимание. Нилгренн упёрся локтями в подоконник, опустил острый подбородок на сплетённые пальцы и уставился пузырями глаз на переломанное тело сероголового. Молдрес переборол желание вытолкнуть его следом за Бертадом. Во внутреннем дворе уже стала собираться Нилгренновская прислуга. Кто-то стремился помочь раненому, но, увидев цвет его волос, шарахнулся назад. Никто больше даже не попытался попасть за загородку. «Оживай, скотина. Я поставил на тебя всё!» Узловатая рука-ветка легла на могучее плечо Молдреса. — Как думаешь, стоит подождать ещё или продолжить представление? — сладко прошипел Нилгренн. — Продолжить?.. — переспросил Молдрес. — Ответ принят! — обрадовался граф Гренгросса. Поднял другую руку и махнул в окно. — Время зверя! Прислуга тут же жадно прильнула к заборчику и заскандировала: — Зверя! Зверя! — Если кричать ему над ухом, что он зверь, он не встанет, — прорычал Молдрес. Нилгренн засмеялся: заскрежетал чем-то в горле. — На твоего зверя найдётся зверь покрупнее. — Что?.. Смех сколопендрового графа слился со скрежетом поднимающихся чернёных ворот, ведущих из низкого мрачного флигеля Нилгренновской усадьбы на тесный задний двор, где валялся Бертад. В глубине послышался лязг цепей и густое фырканье. — Чёрт возьми, Нилгренн, серьёзно?! — громыхнул Молдрес. — Яма с тиграми, как у каких-то ромарских мужеложцев? Их империя пала, будь она неладна, и не удивлюсь, если из-за всяких тупых развлечений, которые... Из тёмного зева показался зверь. Сперва тусклое солнце очертило голову с мощным лбом, увенчанную загнутыми вперёд рогами, затем — огромный мохнатый горб. Из бычьего носа вырывались клубы пара и брызги вместе с раскатистым рыком, сменившим раздражённое фырканье. Тело, мощное в груди и поджарое в задней части, несли тонкие для таких габаритов, но мускулистые ноги с раздваивающимся копытом. На тигра существо не походило даже отдалённо. Молдрес присвистнул: — «Вэнский исполин»... Мне уж пятнадцать было, а отец выпорол меня за то, что я на охоте прострелил такому башку! Вымирающий вид, их осталось всего трое на всей божьей земле... — О, так это был ты? — хохотнул Нилгренн. — Этого красавца нашёл мой кузен со стрелой в глазу, и тот не просто был жив — готов был биться до последней капли крови. А знаешь, что случилось с остальными двумя? — Хм? — Он их сожрал. Кузен обнаружил его глодавшим трупы своих сородичей. Зверь был настолько увлечён, что высунул голову из разодранного пуза собрата, лишь когда шестеро охотников окружило его со всех сторон. Истинное желание жить, ярость во плоти. Выжил мой кузен и один охотник. С тех пор зверь никогда не покидал своей «тюрьмы». Животное посмотрело вверх, будто бы на Молдреса, и тот увидел дырку у него в виске и слепое бельмо вместо глаза. — Надеюсь, твой воин окажется для него достойным противником.2
Бертад зашевелился, как раз когда его лицо обдало жарким бычьим дыханием: зверь навис над ним, погрузив копыта в землю у самых его ушей. Он поднял вверх сломанную руку, и Молдрес с Нилгренном отчётливо услышали, как потрескивают в ней кости, словно дрова в камине, после чего локоть резко встал на место. Рука, неестественно выгнутая, выпрямилась прямо у морды зверя. Бык вскинулся на дыбы и свёл копыта так, чтобы пробить Бертаду голову ударом прямо в лицо. Тот мощно оттолкнулся и проехался на спине прочь от зверя. Копыта в цепях успели ударить лишь землю между вовремя разведённых в сторону ног. Молдрес с триумфом взглянул на Нилгренна, удивлённо выпучившего глаза. А у самого по спине пробежал холодный пот. — Видал? Он был уверен, что глаза Бертада в этот момент стали абсолютно белыми. — Он ещё не встал, — холодно произнёс Нилгренн. Молдрес пригляделся: Бертад стремительно уворачивался от новых и новых попыток быка попасть по нему копытами, но лишь ползал на спине. Бык смекнул, что так вёрткого человека не одолеть. Встал, расставив ноги, и пригнул голову к земле, целясь в него рогами. Наконец Бертад потянулся за мечом. Но, когда бык рванулся на него, он не выхватил клинок, а сорвал с пояса ножны и выставил горизонтально перед собой. Рога врезались в ножны, но бык всё равно проехался вперёд под своим весом, протащив Бертада по земле. — Его рука ведь была сломана, не так ли? — еле скрывая недоумение, уточнил Нилгренн. Молдрес резко пожал плечами. Бык давил Бертада едва не до треска собственных рогов. Плевал ему в лицо густой слюной, горячо дышал прямо в глаза и буравил взглядом бешено выкаченного бельмá. Вдруг руки Бертада поддались и согнулись в локтях, но лишь затем, чтобы мощным ударом оттолкнуть рогатую башку. Бык попятился и сразу получил ножнами в зрячий глаз. Пустое бельмо, непонятно куда устремлённое, осталось бесполезным уродством на мощной морде убийцы. Из старой дырки в виске засочилась слизь. — Для твоего воина это дурной знак, — нервно усмехнулся Нилгренн. — У быка давно течёт мозг, и с каждым разом он всё больше свирепеет. — Мозг? Течёт? Да ну! Без мозга же невозможно... Молдрес не договорил: бык издал потусторонний рёв и рванул цепи так, что те хрустнули, но всё же удержали массивного зверя. — ...Ладно, спрошу у Зельбахара позже. Бертад потихоньку отползал назад. Нилгренн продолжал улыбаться, не сводя взгляда со своей личной «арены». — На сколько хватит цепей? — спросил Молдрес. — До нас ему не дотянуться, если ты об этом. Вдруг к забору хлынула свежая толпа из разношёрстных, неоднородно вооружённых людей. Среди них Молдрес узнал и своих красно-жёлтых солдат. Все скучились у забора и начали кричать, скандировать и улюлюкать. — Кто их пустил? — раздражённо прошипел Нилгренн. — Всё бы им только зрелищ... — Брось, дружище, пусть прогреют себе кровь, им же совсем скоро идти с нами в болота! Бертад пугал быка, выбрасывая вперёд руку с ножнами. Зверь действительно распалялся, суетился, метаясь туда-сюда, пока его дыхание не стало совсем уж хриплым. — Пытается его загонять, — констатировал Молдрес и приосанился. — Твой бык-убийца кушал сегодня кашку с утра? Нилгренн не ответил: сжал губы в линию, хотя сделать это ещё сильнее выглядело невозможным. — Давай, зверюга! — кричали в толпе. — Подними его на рога! — Зубр против волчьего сына! Бык оббегал Бертада, то расширяя дистанцию, то сокращая, когда убеждался, что ножны Бертада не долетят до морды. Бертад вращался на земле вслед за ним. Он с трудом шевелил ногами: Бертад делал усилие, чтобы оттолкнуться или неловко повернуться. Теперь было очевидно, что с его ногами что-то не так. Молдрес нервно сжал руку в кулак и начал цеплять ногтём большого пальца перстень на мизинце. Нилгренн это заметил. Тогда его губы изобразили подобие улыбки. — Седой! — вдруг крикнули из толпы. — Левая нога! Бертад взглянул пустыми белыми глазами на левую ногу, вокруг которой уже свернулась в кольцо цепь. В тот же миг бык рванул её, и звенья крепко впились Бертаду в лодыжку.3
Бертад вовремя схватился за цепь и удержал её, чтобы та не сломала ему щиколотку. Бык поволок противника за собой — описывать круги почёта по дворику, попутно сшибая головой забор. Кое-где, куда врезалась седая голова Бертада, остались вмятины и летели щепки. Бертад издал жуткий гортанный рык, и толпа зевак шарахнулась назад, когда тот схватился за забор, чтобы удержаться, но вместо этого вырвал деревяшку и полетел вслед за быком. Его вращало вокруг своей оси, запутывало в порванном плаще и вытягивало колено из сустава. Давно оброненные ножны валялись в центре «арены», но до них было не дотянуться: Бертада крутило по самому дальнему радиусу. — Любой другой бы уже отрубился, — заметил Нилгренн. — Это и есть его сила? Она включается, когда он готовится вступить в бой? Молдрес не знал. Но и не мог признаться в этом Нилгренну. — Да, — сказал он очень уверенно. Тем временем бык, кажется, развлекался: пошёл на третий круг, стирая одежду и кожу Бертада о бугристую землю, поломанный забор и каменную стену своего обиталища. Соскучившись в заточении, «вэнский исполин» наслаждался свободой и, как и прежде неуёмной, мощью. Широкие ноздри втягивали запах крови Бертада, размазанной по двору. — Эй! — крикнул тот же голос. Из толпы полетел камень и врезался быку прямо в истекавшую слизью дырку в виске. Бык взревел и остановился, вскинул передние ноги и лихо развернулся в сторону, откуда пришёлся удар. Бертад по инерции прокатился ещё полдвора застыл лицом вниз, раскинув в стороны руки. Красную Молдресовскую птицу на разодранном плаще уже было не узнать. — Сейчас он тоже отдыхает, да, друг? — насмешливо спросил Нилгренн. Бык уставился куда-то в толпу бешеными глазами: полуслепым и совсем слепым, — вогнал копыта в землю и мощно оттолкнулся для прыжка. Зверь рванулся вперёд, когда его переднюю ногу с хрустом дёрнуло назад. Бык рухнул, перекувырнувшись через голову, и повалился набок. Вверх, в серое туксонское небо уставился слепой белый глаз. Бертад подтянулся к быку на локтях. Почуяв его, исполин дёрнул рогатой башкой, попытался опереться на сломанную ногу и вновь завалился обратно. Бертад схватил цепь, тянущуюся от другой ноги, и свёл их воедино, крепко обмотав руки от кулаков до локтей. Кольцо цепи на его лодыжке при этом ослабло. Человек и бык лежали головой друг к другу и пялились друг другу в абсолютно белые глаза. Бык дёрнулся первым, отчаянно пытаясь забить человека рогами. Он наносил беспорядочные удары, которые Бертад отбивал предплечьями, защищёнными намотанной цепью. Наконец он накинул цепь быку на рога и попытался прижать его голову к земле. В ответ на это зверюга из последних сил вскинулась на раненые ноги, припав на колени, и забросила голову назад, стремясь избавиться от пут и от человека. Вместо этого бык запрокинул голову вместе с Бертадом. Тот повис на нём, путая голову быка в цепи. Она обвила его шею, зацепилась за рога, и из чудовищной хватки Бертада бык уже не мог вырваться. Слизь плескала из дырки мощными толчками. Бертаду оставалось совсем чуть-чуть, чтоб задушить быка, но руки его застыли намертво. Придя в ярость, исполин попытался вскочить и совершить несколько прыжков, чтобы скинуть «наездника», но сломанная нога подводила зверя, и он с воем припадал на неё, то и дело грозясь завалиться вновь. Бык ползал по двору на груди, отталкиваясь задними ногами. Тряс мощной шеей, но человек сидел прочно, держась за цепь, опутывающую голову зверя. Бык распластался на земле и завыл почти по-людски, словно умирающий могучий воин. Тело его обмякло. Бертад моргнул, и под бельмом проступил мутный зрачок. Моргнул снова — вернулась серая радужка с точкой зрачка. Он взглянул вниз, на израненные руки, держащие цепь, на шкуру быка, тяжело дышащего в землю, на слизь, вытекшую из дырки. Человек прошептал что-то зверю прямо в ухо, бесстрашно наклонившись прямо к залитой слизью ране, и разжал дрожащие от усилия пальцы. Все наблюдатели — даже графы на балконе — дёрнулись, ожидая, что бык скопил силы, чтобы нанести последний удар. Но «вэнский исполин» не шелохнулся. Прикрыл глаза и склонил рога, позволяя Бертаду стянуть с них цепь. А затем Бертад совершил немыслимое: погрузил пальцы в плотную шкуру на лбу и провёл по ней ладонью. Зверь-убийца остался недвижим, не издал ни звука и, даже почувствовав свободу, не попытался навредить. Он полулежал в позе, напоминающей позу преклонения, и не шевелился. В воцарившейся тишине Нилгренн пронзительно зашипел и дёргано вскинул руку. С бойницы на стене флигеля сорвался арбалетный болт и пробил бычью голову насквозь, пригвоздив к земле.4
Чернёный кинжал вошёл в румяный жареный бок и разделил грудную клетку на две части. Узловатые пальцы утонули в жире, вытаскивая из нутра запёкшуюся кровь. Тонкий рот всосал деликатес, и острый синеватый язык слизнул остатки с несуществующих губ. — Аппетитно ешь, что я еле держусь, дружище! — воскликнул Молдрес. — Даже твоё вино не кажется теперь таким гадким. Надо подготовить брюхо к угощению! Жрать своего давнишнего врага, да ещё последнего в своём роде... ну рехнуться ноги гнутся! Он сам плеснул себе в кубок, залпом выпил и отрыгнул в кулак. — Эй, Бертад! Тот сидел поодаль от господ, за низким столом, один, на краю лавки, будто стремясь уйти. Его кубок и блюдо были пусты. — Подойди и возьми, что тебе причитается. Нога, которую ты сломал этому чудищу, по-моему, тебя удовлетворит. Нилгренн наблюдал молча, щуря выпуклые глаза и ухмыляясь в ожидании. Бертад медленно поднялся и подошёл на плохо гнущихся ногах. Нилгренн взглянул на него снизу вверх: несмотря на то, что стол господ находился на возвышении, стоя Бертад всё равно оказывался выше. — Хм? — Нилгренн выгнул невидимую бровь. — А ты кажешься взрослее, чем был, парень. Граф Молдрес сказал, тебе всего тринадцать. Бертад не ответил. — Быстро ты оправился от перелома позвоночника. У Зельбахара впрямь золотые руки. — Тот клянётся и божится, что ничего не сделал и на нём само всё срослось как на собаке, пока дрых! — прогромыхал Молдрес. Бертад не двигался, пока стоял перед графами, даже будто бы не моргал, слушая, как они обсуждают его в его же присутствии будто со стороны. Нилгренн кивнул на оставшуюся от туши ногу. Кость в ней торчала из мяса как остро заточенный клинок. — Нет, — бесцветно сказал Бертад. — Прости? — скрипнул Нилгренн и выгнул складку вместо брови ещё сильнее. — Этот зверь... Он соперник, которого я победил. Не еда. — Он зверь. Животное. А их едят. Особенно когда побеждают. — Он последний в своём роде, парень, — прочавкал Молдрес. — Когда ещё доведётся попробовать зубра, м-м? Дают — бери! Бертад взглянул на своего нанимателя исподлобья. — Даже если б не был последним. Мы сражались на равных. И он мёртв. — Да, мёртв. И поразительно вкусен. — Нилгренн напряг уголки впалых губ. Молдрес прекратил жевать, дунул на вновь выбившуюся крашеную рыжую чёлку. Бертад произнёс таким тоном, что было ясно — больше он повторять не намерен: — Не я убивал его, не мне его есть. Нилгренн и Бертад смотрели в глаза друг друга: чёрные впивались в серые, серые обжигали холодом чёрные. Молдрес громыхнул кашлем. — Знаешь, Бертад больше любит оттянуться в компании после того, как завалит кого-нибудь. А его соратники и новобранцы как раз собрались гульнуть внизу города перед походом на болота. Я столько ему плачу, что он может себе позволить ужин из целого барана в одно рыло. Пусть идёт. Нилгренн сдержанно кивнул. Бертад деревянно развернулся и покинул господ, распугав дежурившую под дверью стражу. — Не сочти за неуважение, — недовольно пробурчал Молдрес. — Я и сам не рад его характеру. Говорю как со стенкой, ничего ему не интересно и не важно. Будь ты хоть графом, хоть чёртом лысым — его отношение будет одинаковым. Более того, если ты поступишь не по его, он предпочтёт этого самого чёрта лысого. Нилгренн медленно вырезал из бока ребро и начал посасывать, стягивая с кости жир и тонкую прослойку мяса. — Как ты его контролируешь? — спросил он. — Он ведь тебя уважает. За что? — Я ему плачу. — А ещё? — Я много ему плачу. Нилгренн утомлённо вздохнул. — Ты видел, чтобы он это тратил? — Вот ещё я в кошель ему буду заглядывать... Мне всё равно! Больше не просит, и ладно. — С его силой он смёл бы и этого зубра, и тебя, и меня, и Гофрита Десятого с выводком потомков, и кого хочешь ещё. Его не напугали мои ручные «паучата», не зашибло бревном, и зубр был последним испытанием, на которое я уже не рассчитывал. Даже смертельные раны на нём заживают без всякого лекаря. Как ты его сдерживаешь? Тут уже, как и Бертад, промолчал Молдрес. — Я иду с тобой в военный поход. Я объединяю с тобой свою армию. Я рискую привлечь к Гренгроссу внимание Ордена, в конце концов. Особенно тем, что в объединённом отряде, а значит, и в моём отряде, будет последний из серебровласого народа — человекоподобный зверь со сверхсилой. Мне нужна гарантия, что он сокрушит великий Орден, сожрёт короля Гофрита с потрохами и закусит его новорождённым сыном, но не тронет меня и мою армию. Я никогда не ввязываюсь в бой, который могу проиграть, Молдрес. Так что... — Нилгренн отхлебнул из кубка, к которому едва притронулся за ужин. — Я должен знать, как с ним совладать. И, в первую очередь, ты должен знать. Избегая пристального взгляда, Молдрес утопил нос в своём кубке, но он оказался пуст. Пришлось отставить его и встретиться с насекомоподобными глазами Нилгренна. — Как работает его сила? Мы должны знать о ней всё!