Дом из красного кирпича

Сад представлял собой нечто инородное в общей композиции особняка, но при этом дополнял его как часть необходимая и неотделимая. Попасть в него можно было прямо через главный вход, свернув в сторону к левому флигелю. Здесь открывался узкий проход через кустарники и невысокие деревья, служившие своеобразным коридором к клумбам. В действительности, садом считалась вся территория, засаженная яблонями, туями и разросшимися кустарниками. Он огибал здание с левого крыла, опоясывал со стороны внутреннего двора и плавно доходил до фасадной части правого флигеля. Но главной его частью, неким «сердцем», был цветник с левой стороны, надёжно укрытый плотной стеной деревьев и завесой изогнутых ветвей. Стоило преодолеть преграду, и случайный гость попадал в буйство красок и оттенков, выстроенных в непоколебимом порядке чей-то строгой рукой. Разнообразие цветов поражало взгляд, но от представившейся картины не веяло хаотичностью ни на секунду. Наоборот, клумбы представляли собой скрупулёзно выверенную композицию, каждый элемент которой шёл друг за другом в определённом порядке. От влажных после дождя бутонов исходил едва уловимый аромат, не слишком сильный, чтобы перебивать запах осенней свежести, но и не блеклый, окутывающий с ног до головы и растворяющийся в воздухе в одно мгновение. Прикрыв глаза, Антон вдохнул его полной грудью, чувствуя на языке привкус мёда. — Нравится? — спросил Арсений, подошедший к нему со спины. На улице со вчерашней ночи резко похолодало, и перед выходом он накинул на плечи чёрное двубортное пальто. Кузен аккуратно придерживал мокрую от капель ветку, склонившуюся к середине прохода, и заинтересованно поглядывал в сторону Антона. — Тут так…— он задумался, подбирая правильное слово, — Умиротворённо. — Да, я тоже так считаю, — согласился Арсений. Сделав несколько шагов к клумбе, он остановился около пышного куста роз, растущего чуть поодаль от остальных цветов, — Люблю бывать здесь, особенно ранним утром, на восходе. В рассветных лучах сад становится по-настоящему волшебным. Розовый куст скалился длинными и острыми шипами, способными оставить внушительный след при любом неосторожном касании. Но сами цветки распустились багровыми вспышками, заметно выделяясь на фоне изумрудной листвы. Насыщенная краснота била по глазам, пугала неестественной интенсивностью оттенка. Антону подумалось, что именно так выглядит пасть хищника, только что отведавшего плоти своей добычи. — Это ты за ним ухаживаешь? — Антон представил Арсения в окружении растений, согнувшегося с закатанными рукавами над цветником и старательно обстригающего засохшие листья. На удивление, картина, возникшая в его сознании, оказалась довольно гармоничной и естественной. — Нет, с садоводством я, к сожалению, не дружу абсолютно, — улыбнувшись, он покачал головой, — Цветы выращивает моя мама, это её страсть. Она может проводить часы в компании растений, ухаживать за ними, следить, чтобы каждый из них, в конце концов, зацвёл в отведённое время, — он протянул руку к шипастому стеблю, едва касаясь провёл пальцами по шёлковым на вид лепесткам, — Но главная её любовь — розы. О них мама заботится, словно о собственном дитя. Иногда, проходя мимо, я даже слышу, как она тихо разговаривает с ними. Наверно, именно поэтому они выросли такими удивительно прекрасными. — Мне они кажутся жутковатыми, — признался Антон, впервые поделившись с кузеном невольными мыслями, время от времени закрадывающимися в голову. — Правда? — если Арсений и удивился, то явно не подал виду, чтобы не смущать его, — Почему ты так считаешь? — Никогда раньше не видел настолько красных роз, — Антон тоже приблизился к кусту, наклоняясь над ним и внимательно вглядываясь в распахнутый бутон, — Издалека они вообще кажутся какими-то искусственными или покрашенными специальной краской. — Наверно, это особый сорт, — склонив голову набок, предположил Арсений, тоже рассматривая ближайший к лицу цветок. Один из лепестков опустился ниже остальных и напоминал свесившийся изо рта язык, запачканный чем-то алым, — А может, всё дело в уходе. Мама очень дорожит этими розами, намного больше, чем остальными цветами. Их она высадила в первый раз после смерти папы, и с тех пор они занимают почётное место в саду. Мама обновляет их каждые лет десять, но и новые кусты всегда вырастали такими — пышными и яркими. — Слушай, а что случилось с твоим папой? — оторвавшись от созерцания цветов, осторожно поинтересовался Антон, повернув к нему голову, — Ты ведь говорил, что наша члены ваш... нашей семьи не умирают. Как же так получилось, что его не стало? Кажется, Арсений заранее ожидал от него подобный вопрос. Потому как в ответ на слова Антона на его лице не дрогнул ни один мускул. Он облизал губы и поправил сползшее с плеч пальто, прежде чем начать говорить. — Он умер через несколько недель после того, как вернулся дедушка. Ему постоянно приходилось ездить в Москву, чтобы показаться начальству: обычно такие поездки длились не больше пары дней. Он проводил ночь в гостинице, а наутро возвращался домой, но в тот раз он сильно задержался и выехать удалось только к вечеру. Сам понимаешь, автомобилей тогда не было, все путешествия совершались на лошадях. И три часа пути в те времена превращались в семь-восемь. А совершать длительные поездки ночью было не только утомительно, но и опасно, ведь на дороге тебя могли подстерегать разбойничьи банды. Что и случилось с отцом: он не доехал до дома несколько километров, когда на него напали. Утром его нашли на обочине жители деревни: ни лошади, ни кошелька при нём не было. — О боже, — выдохнул Антон, — А нападавшие? Их в итоге нашли? — Нет, — Арсений горько усмехнулся и поджал губы, — Они скрылись бесследно, а никаких свидетелей поблизости не было. В тот момент я тоже был в отъезде, гостил у знакомых. Когда я приехал, его уже два дня как похоронили. — Мне жаль, — тихо сказал Антон. Теперь он понял, почему Арсений так болезненно реагировал на попытки сбежать. Нет, не принял, но отчасти понял. — Всё в порядке, — Арсений, видя как Антон разделяет его печаль, притянул его одной рукой ближе и приобнял, на несколько мгновений прижав к своему телу, — Важно помнить и оплакивать ушедших близких, но не стоит позволять скорби брать над собой верх и перечёркивать настоящее. — Да, наверно, ты прав, — задумчиво протянул Антон, поднимаясь на ноги и отряхивая низ брюк о прилипших влажных травинок. Сзади послышалось шуршание веток, и на тропинку вышла Екатерина, как всегда прямая и собранная. Тёмные волосы были перетянуты в тугой пучок на затылке, плечи укрывал шерстяной палантин с персидским орнаментом. В руках мать Арсения держала небольшую плетёную корзинку, внутри которой виднелись ножницы и перчатки. — Гуляете, мальчики? — без особой заинтересованности спросила она, чуть вздёрнув подбородок, что придавало её виду ещё большей надменности. — Да, мама, — ответил за них обоих Арсений, — Мы решили полюбоваться цветником, я показал твои любимые розы. — Вот как, — негромко отозвалась она, переводя цепкий взгляд на Антона, — И как они тебе? — Очень… впечатляющие, — с запинкой отозвался Антон, по привычке смотря куда угодно, но только не в глаза Екатерины. Резко захотелось оказаться где-нибудь в другом месте, а не под свистящими порывами ветра и пронизывающим взглядом тёти. — Ладно, не будем тебе мешать, — учтиво проговорил Арсений и, взяв Антона под руку, повёл в сторону главного входа. Екатерина ничего не ответила, только проводила их нечитаемым взглядом и, только когда они скрылись за деревьями, принялась за работу. Они вернулись в дом, и Антон заметно расправил плечи, стягивая с себя пиджак. Он не мог определить, от чего озяб больше: от ледяного дыхания ветра или интонаций Екатерины. Но, стоило вновь оказаться наедине с Арсением, как в груди разлилось робкое тепло. — Часа через два мы планируем собраться в гостиной, — сообщил Арсений, приглаживающий растрёпанные волосы, — Я сыграю какую-нибудь пьесу, Мария тоже обещала спеть. Я понимаю, тебе сейчас хочется больше времени проводить в одиночестве, — придав тону как можно больше невыразительности, он отвернулся, произнося слова куда-то в сторону, — Но ты всё равно приходи. Возможно, это поможет немного развеять скуку. — Да, хорошо. Я приду, — откашлявшись, пообещал Антон и добавил, — Кстати, я тут хотел спросить кое-что, — он нахмурился, будто сопоставляя в голове некие факты, — Как только я попал сюда, то перестал есть. То есть… вообще. И жажды никакой не чувствую. Это нормально? — Да, вполне, — успокоил его Арсений, в глазах которого отразилось понимание, — Дом принял тебя, и теперь тебе больше не нужно восполнять силы привычным путём. Главное, оставаться здесь, рядом со всеми. — Хочешь сказать, если я уйду, всё станет, как прежде? — вскинул брови Антон, плохо представляя, как работает родовое проклятие, — Голод и жажда сразу вернутся? — В каком смысле, если ты уйдёшь? — вздрогнув, Арсений круто развернулся на пятках, изумлённо глядя на него, — Антон, о чём ты говоришь? Осознав, какую ошибку он только что совершил, Антон замолчал, упорно сжав губы. Потрясённо помотав головой, Арсений приблизился, неуверенно положив руку ему на плечо: — Почему ты опять говоришь об этом? — спросил он, и в голосе его послышались болезненные нотки, — Я думал, мы уже обсудили эту тему. Я рассказал тебе всё, что и сам знал. Разве теперь осталось ещё что-то, что держит тебя там? — не дождавшись никакой реакции, Арсений отчаянно сжал пальцы на его плече и несильно тряхнул, — Зачем ты так говоришь, Антон? — Да потому что я так не могу! — вспыхнул он, неосознанно повысив голос. Вовремя вспомнив, что их разговор могут подслушать, а лишние уши ему сейчас были вовсе не нужны, Антон приказал себе успокоиться и сделал глубокий вдох, понизив тон, — Потому что меня здесь ничего не держит. У меня была обычная жизнь: учёба, друзья, цели, в конце концов! Я не могу до скончания веков гнить в четырёх стенах с людьми, с которыми у меня нет абсолютно ничего общего кроме родственных связей! Видя, что кузен отшатнулся от него, будто ошпаренный, Антон мигом пожалел о сорвавшихся с губ фраз. Он не хотел, чтобы его слова звучали так резко и грубо, но, очевидно, для Арсения они были подобно удару хлыста. Он сделал несколько шагов назад, глядя на Антона потерянно и загнанно. Сердце резануло острой болью, сбившей дыхание от одного взгляда на исказившееся отчаянием лицо. Мысленно прокляв себя за несдержанность, он попытался исправить ситуацию: — Прости, я не имел в виду тебя, — набрав в лёгкие побольше воздуха, сказал Антон, — Ты, если честно, единственный, с кем мне комфортно находиться. Мне просто очень плохо от мыслей о том, что я оказался заперт здесь. — Тебе придётся научиться жить с этой мыслью, — искреннее раскаяние, звучавшее в голосе Антона, успокоило Арсения, и он снова приблизился к нему, — Ведь мы — твоя семья, а здесь всегда был твой дом. — Ты — моя семья, — с какой-то совсем уж жалобной интонацией возразил Антон, опуская голову, — Все остальные для меня — чужие люди. Ненавязчиво приподняв пальцами его подбородок, Арсений, воровато оглянувшись, потянулся за поцелуем. Вцепившись в воротник его рубашки, Антон отвечал поспешно, жадно, словно у него вот-вот отнимут согревающее тепло близости. По которой он так скучал в этих промозглых до ледяной корки коридорах. Арсений всё-таки отстранился спустя несколько мгновений, но продолжал аккуратно придерживать его, уложив ладони на поясницу. — Всё будет хорошо, Антош. — Не будет. Вы меня не отпустите. — Прекрати. — Как скажешь, — вздохнув, с бесконечной усталостью отозвался он, окончательно прервав объятия.

***

Антон возвращался в свою комнату после «семейного вечера», на который всё же пошёл. Расположившись на креслах и диванах, они слушали импровизированную концертную программу в исполнении Арсения и Марии. Вслушиваясь в звонкое сопрано, Антон незаметно разглядывал лица родственников, которые в вечернем мраке высвечивал огонь свечей. В какой-то момент подумалось, что и он теперь выглядит так же, и от этой мысли он почувствовал горький привкус во рту. Проходя по коридору, он собирался было свернуть в жилое крыло, как услышал сдавленный звук, доносящейся со стороны заколоченной двери. Списав его на завывание ветра, он уже было пошёл дальше, но в какой-то момент шум стал отчётливее и громче. Антон, нахмурив брови, приблизился к двери, внимательно прислушиваясь. Сперва ему показалось, что воображение сыграло с ним злую шутку, но в следующую секунду он внутренне похолодел, впиваясь пальцами в доски. В повторившимся звуке, едва доходившем из дальнего конца флигеля, отчётливо слышался человеческий голос.