Дом из красного кирпича

Закатные лучи окрашивали желтеющую траву приглушённо-медовым оттенком. Ветер то поднимался, то стихал, принося с собой запах листвы и дождя. Антон сидел на ступеньках главного входа, ещё мокрых после вчерашнего ливня. Порывы ледяного воздуха забирались под лёгкую рубашку, трепали волосы, но холода он не ощущал. По коже даже не бегали мурашки от сырых и пробирающих октябрьских холодов, губы не синели от продолжительного нахождения на улице. Антон уже перестал удивляться изменениям, происходившим в теле, скорее, он принимал их, как неизбежную данность. Естественные нужды организма гасли постепенно, с каждым днём всё меньше напоминая о себе. Сначала он перестал испытывать чувство голода, только раз в пару дней пил воду мелкими глотками. После пропала жажда, а затем тело вовсе перестало напоминать хозяину о своём существовании. Единственное, что до сих пор оставалось в разряде необходимого — сон, пусть и в гораздо меньших количествах. Глубокой ночью он неизменно засыпал вместе с остальными обитателями дома, но дремал от силы минут сорок. К двум часам ночи дом снова оживал: зажигались свечи, хлопали двери, на лестницах раздавались шаги и голоса. Антону понадобилось время, чтобы привыкнуть к неизменному ритму жизни. Монотонному, однообразному, но непрерывному, как часовой механизм. Но гораздо сложнее было занять свободное время, возникшее в огромном количестве. Увлечь себя книгами надолго Антон не мог — не позволял по природе живой и подвижный характер. Изучение комнат и коридоров тоже со временем надоело, к тому же он успел исследовать дом вдоль и поперёк. Теперь Антон и сам мог ориентироваться в особняке не хуже остальных его жителей. Оставалось только рисование. За пару он дней изрисовывал половину альбома или бродил по саду, с жадным вниманием вглядываясь в окружавший дом лес. Его стали чаще оставлять одного и, если не прислушиваться к ощущениям, можно было на секунду поверить, что за ним никто не присматривает. Но лёгкое покалывание в затылке, которое он испытывал почти постоянно, не давало забыть, что каждый его шаг остаётся под строгим надзором. Вот и сейчас, прикрыв глаза и вдыхая пряный холодный воздух, он чувствовал их взгляды, проходящие по лицу и телу вместе с ветром. И нельзя было различить, что из этого сильнее пробивалось сквозь охватившую тело анестезию. Иллюзорное присутствие стало вполне реальным, когда сзади послышались чужие шаги, сопровождаемые глухим чеканным стуком каблуков. Повернув голову назад, Антон увидел на пороге Екатерину, держащую в руках короткую щётку с жёсткими ворсинками. — Антон, — позвала она, как всегда впиваясь пристальным острым взглядом, — Я тебя не отвлекаю? — Нет, я как раз ничем не занят, — отозвался он, поднимаясь на ноги, — Что-то случилось? — У меня к тебе небольшая просьба. Не мог бы ты убрать гнездо в моей комнате. Видимо ласточка залетела в дом через мансарду или какую-то щель и спряталась за шкафом. Дотянуться я не смогла, может, у тебя получится. — Конечно, без проблем, — взяв щётку из затянутых в перчатки рук Екатерины, он поднялся наверх. В холле, прежде чем свернуть к жилым комнатам, он свесился вниз, зачем-то желая выяснить, идёт ли за ним Екатерина. Видимо, у той были другие дела, потому что на лестнице никого не оказалось. Толкнув дверь в её комнату, Антон оказался в просторном помещении с большой гладко заправленной кроватью, частично скрытой балдахином. По скудности обстановки и невыразительности интерьера комната напоминала спальню Арсения, разве что оттенки были ещё мрачнее и безжизненнее. Здесь не было ничего, что могло хотя бы намекнуть на присутствие жильца. На столе и двух тумбочках не лежало ни единого предмета, шкафы плотно притворены, стены казались голыми без картин и зеркал. Антон поёжился: обстановка будто говорила, что гостям здесь не рады и задерживаться тут лишний раз не стоит. Поставив стул рядом с внушительных размеров платяным шкафом, нависавшим над остальной мебелью вековой скалой, он взобрался на него с щёткой в руке. Гнездо оказалось в узкой щели между задней поверхностью корпуса и стеной, надёжно запрятанное в самом углу. Достать его с левой стороны мешала пилястра, к которой был плотно придвинут шкаф, дотянуться же до ласточкиного тайника справа не было никакой возможности. Встав на цыпочки, Антон принялся работать щёткой вслепую, пытаясь добраться до него сверху. Прошло минут пятнадцать, прежде чем ему удалось зацепить гнездо и подтянуть его к краю щели. Антон, весь измазанный в пыли и поминутно чихающий, аккуратно поддел пальцами ворох сухой травы и комков земли, плотно склеенных друг с другом. Маленькое плотное гнездо, больше походившее на корзинку, крошилось в руках от любого неосторожного движения, оставляя пригоршни грязи на ковре. Антон никогда не считал себя сентиментальным, но вид разрушенного домика, сделанного с такой заботой и старанием, почему-то растрогал его. Впрочем, успокоил он растревоженную совесть, птенцов в нём всё равно не было. А вокруг существует тысячи мест, более подходящих на роль птичьего обиталища. Утерев измазанное лицо манжетом рубашки, Антон покрутился в поисках мусорного ведра или хотя бы листка бумаги, куда можно было сложить разрушенное гнездо. В глаза бросился небольшой комод с тремя выдвижными ящиками, скромно пристроившийся в противоположном углу комнаты. Перспектива рыться в чужих вещах совершенно не прельщала, особенно, в спальне Екатерины. Но и ползать по полу до вечера, собирая пыль и труху и оставаясь тут ещё на лишний час, не хотелось. А потому Антон пошёл на сделку с совестью во второй раз, медленно переложив гнездо в одну руку, другой поочерёдно открывая ящики в поисках бумаги. Внутри оказались старые конверты, письменные принадлежности, кожаные перчатки, платки и несколько старинных табакерок. Ничего, что можно было использовать в качестве мусорного пакета. Чувствуя себя по меньшей мере преступником, Антон собирался задвинуть последний ящик обратно, когда в глаза ему бросилась маленькая стопка писем, перетянутая чёрной лентой. Она лежала сбоку, спрятанная от посторонних глаз сложенным вдвое воротником от платья. Сердце Антона глухо забилось, а в ушах зашумело с силой штормового ветра. Вытянув её кончиками пальцев и уложив на комод, он замер, чутко прислушиваясь к тишине. Убедившись, что рядом никого нет, он с вороватой поспешностью принялся развязывать ленту, до конца не отдавая себе отчёта в действиях. Но слишком уж подозрительно выглядела попытка скрыть обычные письма, и любопытство всё-таки взяло верх над здравым смыслом. Действовать одной рукой было до жути неудобно, и развязать плотный узел удалось не с первого раза. Наконец, разложив перед собой письма, Антон ощутимо напрягся, шумно втянув носом воздух. На каждом конверте значилось «С.К. Попов», и у него не оставалось сомнений, что письма принадлежали отцу Арсения. В таком случае, к чему было так тщательно их скрывать отдельно от остальной почты? Достав один из листов, сложенных вчетверо, он принялся с лихорадочной поспешностью вчитываться в строчки. Почерк у Сергея Константиновича был таким же ровным и каллиграфическим, каждая буква выведена без спешки и с особым вниманием. Нетрудно было догадаться, от кого Арсений перенял спокойствие и размеренность в делах. Два первых письма не представляли особого интереса. Сергей Константинович писал жене из Москвы, рассказывал, как проходят встречи с местными чиновниками, и обещал в скором времени вернуться. Ещё одно письмо было отправлено перед самым отъездом, примерно за день до смерти от рук грабителей. Ничего примечательного, лишь подробное описание деловых визитов и небольшие распоряжения, которые нужно выполнить к его приезду. Но каково же было изумление Антона, когда за этим письмом последовало ещё три, написанных всё тем же почерком. Подумав, что конверты могли перепутаться, пока он их раскладывал, он вскрыл следующее, тут же внутренне похолодев. Казалось, температура в комнате понизилась минимум на десяток градусов, потому что мороз, прошедший по коже, был вполне реальным. Письма были написаны явно после возвращения Сергея Константиновича из Москвы, о чём свидетельствовали даты «19 ноября 1822 года» и «20 ноября 1822 года». Антон не понимал, как такое возможно, если он чётко помнил, как Арсений называл совершенно другую дату возвращения отца. Может, числа поставлены неправильно или уже после смерти Сергея Константиновича? Но, перечитав содержимое писем, он убедился, что ошибки быть не могло. Отец Арсения, обращаясь к неизвестному адресату, в деталях описывал приезд домой и делился планами на зиму. Упомянул он и о том, как ждёт сына, который должен вернуться «уже этим вечером». «Когда я приехал, его уже два дня как похоронили» — всплыли в памяти слова Арсения, и Антона по-настоящему затрясло. Левая рука с зажатым в ладони гнездом, судорожно сжалась, и впившиеся в кожу веточки немного привели его в чувство. Встрепенувшись, Антон быстро убрал листы обратно в конверты, прихватив с собой только два последних. Пришлось положить обломки на комод, чтобы перевязать стопку лентой и уложить на прежнее место. Спрятав сворованные конверты под рубашку, он прихватил с собой гнездо, не заботясь о комках грязи, сыпавшихся с него на пол. В голове словно происходили сдвиги тектонических плит, разрушая всё вокруг и превращая в труху понимание происходящего. Поспешно выбросив гнездо в горшок с цветами, он отряхнул ладони и постучался в дверь Арсения. Та распахнулась почти сразу, и Антон влетел внутрь, чуть не сбив с ног хозяина комнаты. — Что случилось? — удивлённо моргнув, Арсений вновь закрыл дверь, с непониманием глядя в сторону взбудораженного Антона. — В общем, я был в комнате твоей мамы, — затараторил он, ныряя пальцами под рубашку, чтобы достать конверты. Арсений, не перебивая, внимательно наблюдал за его движениями, — Она попросила меня убрать гнездо за шкафом. Мне нужно было найти что-то, в чём я мог его выбросить и… ну в общем… Знаю, ты сейчас скажешь, что я поступил неправильно! — прервав свои действия, он вскинул голову, отчаянно и умоляюще глядя на Арсения, — Я и сам знаю, что поступил по-свински! Но так получилось, я не планировал рыться в вещах или что-то выискивать, просто искал бумагу. И в одном из ящиков я нашёл… это, — Антон протянул ему конверты, облизав пересохшие губы. — Ты копался в вещах моей мамы? — в голосе Арсения прорезались строгие нотки, заставившие Антона неосознанно вжать голову в плечи. — Я же тебе объяснил, это произошло случайно! — принялся оправдываться он, нетерпеливо всплеснув руками, — Но это неважно, лучше прочитай письма, которые я нашёл! К его изумлению, Арсений покачал голову, протянув конверты обратно. Его лицо выражало непреклонность и лёгкая тень осуждения, которую он умело маскировал привычным спокойствием. — Я не буду этого делать, — сказал он, даже не взглянув на имя отправителя, — Эти письма предназначались не мне, я не могу так просто их прочитать. Это будет, как минимум, грубо. Лучше положи их туда, где взял, хорошо? Я ничего не скажу маме, а ты впредь не делай так больше. Антон подумал, что ещё немного и ударит Арсения, если тот и дальше продолжит упираться и строить из себя джентльмена. Он стиснул зубы и грубо всунул письмо в руки совсем растерявшемуся Арсению. Прошагав к стулу, он с непреклонным видом сел на него и откинулся на спинку, нахохлившись, будто готовый к атаке воронёнок. — Я не уйду отсюда, пока ты не прочтёшь, — заявил он, решительным движением закинув ногу на ногу, — Если надо будет, просижу тут всю ночь и весь следующий день. Упёртость всегда была его главной чертой, можно сказать, основой характера. Обычно он готов был идти на компромисс, уступать и прислушиваться к желаниям других людей. Но только не когда дело касалось чего-то для него важного, необходимого. Тогда место мягкого и добродушного Антона занимал другой Антону — непреклонный и жёсткий. Антон, который хотел и умел отстоять своё, не боясь пойти на таран против чужого мнения. Приёмная мама часто сравнивала его то с бараном, то с быком, имея в виду непробиваемое упрямство. Но его такие сравнения лишь больше вдохновляли, придавали сил, убеждали в правильности своих действий. И сейчас, опустив голову и смотря на Арсения исподлобья, он ощущал себя быком, готовым взять на рога вбитые в подкорку мозга принципы и воспитание. Прочитав в его глазах железобетонную решимость, Арсений вздохнул, сокрушённо покачав головой. — Это так важно для тебя? — Антон закивал, и он снова перевёл сомневающийся взгляд на конверты, — Почему ты решил, что мне нужно их прочесть? — Потому что это письма твоего отца, — увидев, как в глазах Арсения зажёгся алчный блеск любопытства, с трудом скрываемый длинными ресницами, он продолжил, — Которые он писал после возвращения из Москвы. — Что? — поражённо вскинув брови, Арсений неосознанно подался вперёд, — Подожди, Антон… Может, ты что-то напутал? Такого не может быть, он не доехал до дома. Ты уверен, что тебе не попались старые черновики? Было видно, как в Арсении боролись сомнение, желание узнать больше, неверие и тревога. И Антон почти кожей ощущал, с каким усилием он пытается смирить в себе бушующий ураган из чувств, которыми почти разучился руководствоваться. — Прочти их и сам узнаешь, — уже чуть мягче сказал он, ткнув пальцем в сторону писем, которые Арсений неосознанно стиснул в кулаке. Сапфировые глаза быстро бегали по строчкам, пока пальцы с остервенением сжимали ветхую бумагу. Лист перед его лицом ходил ходуном — руки Арсения тряслись так, что дрожь стремительно охватила и всё тело, заставляя его мелко вздрагивать и судорожно сводить плечи. С каждой строчкой дыхание его сбивалось всё сильнее, превращаясь в мелкие шумные глотки воздуха, глаза неверяще впивались в текст, так и не дошедший до нужного адреса. Антон не отвлекал его, терпеливо дожидаясь, пока тот прочтёт всё до конца. В груди болезненно щемило от вида Арсения, напоминавшего теперь ребёнка, который только-только осознал, что потерялся посреди незнакомой улицы. Закончив, он ещё какое-то время смотрел расфокусированным взглядом куда-то себе под ноги, не в силах осмыслить прочитанное. Его уже не трясло, только руки, сведённые спазмом, продолжали стискивать письмо. Он тяжело дышал, плотно сжав губы, на скулах проступили алые пятна. — Нет, это невозможно, отец не мог этого написать, — наконец, едва слышно прошептал он, не в силах поверить своим глазам. Но Антон слышал в его голосе прорезавшееся сомнение, под конец фразы сорвавшее его голос неровным вздохом, — Его не было в живых к тому моменту. — Арс, можно я у тебя спрошу кое-что, — негромко позвал его Антон и, поднявшись на ноги, приблизился вплотную, положив обе руки тому на плечи, — Скажи… Где находится могила твоего отца? — Мы никогда не хоронили членов семьи на местном кладбище, — облизав пересохшие губы, шёпотом ответил Арсений, — Внизу, в подвальных помещениях, есть фамильный склеп. В нём дедушка сделал усыпальницу для Натальи. Там же находится и гроб отца. — Ты его видел? — осторожно, но требовательно спросил Антон, уложив ладонь ему на щеку и ловя взгляд. — Что? — подняв голову, выдохнул Арсений, под ногами которого стремительно уходила почва. — Ты видел тело отца? — Нет, конечно, нет, — ужаснувшись вопросу, ответил он, резко качнув головой, — Я же говорил, к моменту моего приезда похороны уже прошли. — И ты уверен, что он был похоронен там за два дня до твоего возвращения? Уверен, что то, что тебе рассказали — правда? — видя, что Арсений, совершенно опустошённый и разбитый, не осознаёт смысл его слов, Антон с нажимом проговорил, — Мы можем это выяснить. Убедиться, что твоего отца действительно убили грабители в тот день. Если это так, значит, письма поддельные, а его тело лежит в гробу, — он погладил молчавшего Арсения по щеке, продолжая напирать, — Решайся, Арс. Если я ошибаюсь во всем и схожу с ума, мы вместе с тобой в этом убедимся. Но если твой отец всё-таки доехал до дома, если он умер в день твоего возвращения… Значит, это они тебе врали, Арс, врали всю твою жизнь, понимаешь? — Антон положил вторую ладонь ему на шею, прижимая к себе так, чтобы их лбы соприкоснулись, — Ну же, у тебя появилась возможность выяснить, что произошло в действительности. Сейчас только от тебя зависит, что случится дальше с нами обоими. Ведь теперь это касается не только меня. Если они соврали мне, разве не могли соврать и тебе тоже? Несколько мгновений, скручивающих внутренности тяжёлым ожиданием, Арсений молчал, только беспомощно жался к Антону, щекоча его губы горячим дыханием. Антон молчал и не торопил его, позволяя самостоятельно принять решение. Его тоже бросало то в жар, то в холод, конечности казались ватными и неподъемными, словно на них свалилась многотонная тяжесть. — Сегодня ночью. Как только все лягут спать, — Арсений говорил с трудом, отрывками, — Нужно взять с собой свечи. Антон кивнул, запечатлев успокаивающий поцелуй на его лбу и привлекая ближе, в крепкие утешающие объятия. Вымотанный, выжатый до капли эмоциями, Арсений безвольно опустил голову ему на плечо. Он потянулся к живому теплу, как тянется к веткам дерева путник, провалившийся в глубокое болото, не знавший, что земля под его ногами давно сменилась вязкой трясиной.