Против ветра

      В богатые покои герцога Бургундии Филиппа Доброго не мог бы пробиться даже робкий солнечный лучик, настолько плотно были задёрнуты портьеры, несмотря на жаркую погоду. На полу, застеленном дорогими коврами, на большом прямоугольном столе из красного дерева и с резными ножками, на прикроватной тумбе гордо высились две, а то и три пустые бутылки из-под вина, эти же пустые бутылки можно было найти на подоконнике или возле не занавешенной пологом большой кровати, способной вместить четверых. Сам владетель своих покоев, молодой мужчина с узким, худощавым и заросшим щетиной лицом, налившимися кровью серыми глазами и искусанными тонкими губами, чьи светлые волосы давно просили воды и хорошего мыла с маслами, в одних брэ и штанах лежал на кровати, бесцельно глядя на пышный покров балдахина. С ним в покоях был и другой мужчина с повязкой на одном глазу, единственный чёрный глаз взирал на всё и вся окружающее с сочувствием и укоризной одновременно, иногда он запускал пальцы рук в свои чёрные волосы и качал головой. — Гарен, вот что я сделал не так? Подарил ей много всего, что способно порадовать любую девушку, даже говорящего попугая Гедеона, пытался выгодно устроить её брак с вами… и тут она выкидывает фортель с побегом во Францию в поисках подходящего монастыря! Неблагодарная дура! — в прискорбии злобствовал Филипп, сиротливо обняв подушку. Гарен и хотел бы сказать парочку добрых и ласковых слов своему сюзерену, что он обо всём этом думает, но из выработанного с годами благоразумия решил этого не делать, поскольку всё же высоко ценил свою жизнь, пусть она была не очень богата на радости. «Ох, монсеньор… Не всем женщинам далеко приятно, когда их пытаются купить. Далеко не всем. Не стоит воспринимать женщин как свои личные игрушки. И не женщин тоже», — крутились мысли в голове казначея. — Ваша Милость, как один из ваших министров, желающий вам только добра, я хотел бы сказать вам то, что давно следовало… — Гарен хрустнул костяшками пальцев от волнения и прокашлялся, прочищая горло. — Вы предаётесь депрессивному пьянству в ваших покоях вот уже три чёртовых месяца, пока верные вам люди стараются не допустить краха Бургундии в ваше отсутствие. Ну, подумаешь, какая-то простолюдинка сделала от вас ноги в монастырь во Франции. Плюнуть и забыть, монсеньор! — старался Гарен говорить как можно веселее и беззаботнее, но получил в награду упрекающий и страдальческий взгляд серых глаз Филиппа, недовольно поджавшего нижнюю губу. — Гарен, вы не понимаете! Катрин — это не просто плебейка! Она воплощение богини Венеры на земле, она прекраснее Елены Троянской. Я мог устроить обеспеченно её жизнь рядом со мной так, что к ней бы выстраивались очереди из великих художников, мечтающих запечатлеть на своих полотнах такое совершенство природы! А эта мерзавка написала в записке перед побегом, что предпочитает уйти в монастырь, чем жить во грехе! — распалялся Филипп, в ярости кинув в дверь подушку. «Господь милосердный, какой тяжёлый случай! Ему двадцать три года, а ноет, будто мать не купила ему игрушку! Хотел сделать Катрин своей статусной вещью, планировал выдать её за меня замуж — зная, что я не могу физически исполнить супружеского долга, чтобы я был подставным мужем для его любовницы и подставным отцом для бастардов от этой связи, вот только Катрин сразу его план раскусила и быть его девочкой для развлечений не захотела», — думал не без злости Гарен, маскируя свои мысли улыбкой, и стараясь ничем не выдать своих настоящих эмоций. — Ну же, монсеньор, пора взять себя в руки! — с родительской вкрадчивостью и теплом обратился Гарен к сюзерену, заставил того подняться и сесть на кровати. — Ну, отшила одна дама, не беда! Попробуйте для разнообразия обратить своё внимание на женщин, которые интересуются вами. Ваша жена, к примеру. Молодая, интересная, красивая женщина, искренне любит вас. Обратили бы внимание на Её Милость герцогиню Мишель… Да и стране нужен законный наследник… — Гарен, отстали бы вы от меня с нашей герцогиней Мишель и прочими женщинами! Мне нужна была Катрин! Но кто-то помог ей бежать из страны… Узнаю, кто — в «каменном мешке» устрою отдых на многие годы этому паршивцу!.. — процедил сквозь зубы Филипп угрожающе, всё же соизволив встать с кровати и умыться водой из большого таза и сполоснуть волосы. От последних слов молодого герцога у Гарена тревожно похолодело в животе, но всё же гнев Филиппа был предпочтительнее его былой апатии с унынием. — Монсеньор, я думаю, вы должны знать одну вещь о Катрин. До своего побега она устроила на меня одиночное покушение — подкараулила у дома и напала с кухонным ножом. Я её обезвредил, но не сдавал властям, а просто отвёз Катрин к ней домой. Мне просто было жаль девушку, которая понимала суть всей этой пошлой комедии с женитьбой. Не хотел калечить ей жизнь тюрьмой и плахой. Может быть, оно и к лучшему, что у вас с Катрин ничего не сложилось… — проговорил Гарен, чуть нахмурившись. — Гарен, проясните, что вы имеете в виду? — попросил Филипп своего казначея выражаться яснее, приводя себя в порядок, и умываясь повторно, словно надеясь так смыть со своего лица следы многодневного запоя. — Монсеньор, вот представьте на минутку. Смогли бы вы поженить Катрин и меня. Ну, стала бы она вашей любовницей против её воли, она бы вас ненавидела всю жизнь… Могла бы однажды пронести в альковы к вам остро заточенный нож. Один уверенный и ловкий взмах женской руки — и у вас была бы очень нудная семейная жизнь… — призадумался Гарен, на минутку представив, что могло бы случиться, постигни герцога та участь, что он ему сейчас описал. Как Гарен смог судить по реакции поёжившегося и закусившего нижнюю губу Филиппа, подобная участь нисколько герцога Бургундского не прельщала. Зато устроила бы многих обманутых мужей, с чьими жёнами герцог Бургундии украсил их головы шикарными и длинными ветвистыми рогами, что позавидовал бы любой взрослый олень. — Гарен, неужели вы думаете, что Катрин способна на такое? Она ведь девушка — нежное, хрупкое, невинное создание, чья красота не может не пленить. Вы думаете, что она решилась бы хладнокровно лишить мужчину его детородного органа? — скептическая усмешка промелькнула на тонких губах Филиппа. — О, монсеньор, вы плохо знаете Катрин. Она самолично осуществила покушение на меня. Такая девушка и нож в покои пронесёт, чтобы защитить свои честь и достоинство. Простолюдинка, но гордости не занимать, — не смог удержаться Гарен от восхищения, почесав подбородок. — А теперь, монсеньор, я велю позвать вашего камердинера и заняться вашим внешним обликом. Не буду врать. Ваш нынешний вид не подобает правителю. — Знаете, Гарен, а может быть, вы правы, и мне стоит перестать сожалеть об этой полоумной Катрин Легуа… Пусть катится к чертям… К тому же вчера я проезжал с эскортом мимо такой милой книжной лавки, где работает не менее милая и молодая девушка-гречанка по имени Гипатия… — произнёс Филипп в сладостной задумчивости, в серых глазах заплясали озорные огни. «О Господи! Снова! Ну что за жизнь…» — горестно помыслил Гарен и приложился лицом о собственную ладонь, уже питая сочувствие к этой неизвестной ему гречанке Гипатии.