Magic in my bones

Август Скорп в моей комнате, вау. Это. Просто. Вау. Не то, чтобы мы не виделись на каникулах, нет. Мы несколько раз встречались в Косом переулке. И даже ходили в магловской Лондон. Скорпиус был в экстазе. Кино и торговый центр. Ба! Я создал монстра. Но я ни разу не был у Малфоев, а Скорп не был у нас. И-и… Это свершилось! Семь дней, сто шестьдесят восемь часов! — Стоп, погоди-ка секундочку, — говорит Скорп, — неужели это то, о чем я думаю? Он стоит возле моего стола, над которым плавно вращается модель солнечной системы. Его подарок на прошлое рождество. Скорпиус сияет как волшебный фонарь, сверкая белозубой улыбкой. — Значит, тебе действительно понравилось? «Понравилось»? Да я не убирал ее ни на секунду. — Так это ты подарил? Я смеюсь и моментально получаю тычок под ребра. Если опустить все эмоциональные подробности о том, как идеальны-совершенны-безупречны сами модели… Они парят. Они движутся по орбитам. Они делают это с верной скоростью. Это как… Не знаю. Умереть и попасть в астрономический рай? — Я предлагал Джеймсу взять солнце вместо квоффла, но… Скорп хохочет, набрасывается на меня, и, прежде чем я успеваю опомниться, он устраивает настоящий хаос на моей голове, ерошит, треплет, трёт костяшками, и все это, держа меня в локтевом захвате. Я смеюсь как полоумный, пытаюсь вырваться, отпихиваю его, и, когда Скорп наконец меня отпускает, дверь вдруг открывается, а на пороге стоит мой брат. На нем фартук с надписью «Если ты читаешь это, принеси мне пиво». Интересно, в школе кто-нибудь вообще в курсе, что альфа всея Гриффиндора прется от готовки, и что по выходным мой брат печет кексы? Я запускаю руку в волосы и стараюсь пригладить их. Его взгляд говорит о том, что это бесполезно. Я скалюсь, потому что сам знаю. — Скорп, я зашел поздороваться, — Джеймс протягивает руку Скорпиусу, — добро пожаловать в этот сумасшедший дом. — Единственный сумасшедший здесь—это ты сам, — бурчу я. Джеймс внезапно почувствовал себя взрослым, и честно говоря, это выглядит очень тупо. Он стал пожимать всем руки, когда здоровается. Пытается подражать отцу, или что? У него появилась девушка, о которой он никак не заткнется. С каким-то тупым именем. Холли? Хейли? Без разницы. Свои пять с половиной волосков на подбородке он бреет чуть ли не дважды в день, при этом обливаясь одеколоном и смердя на весь дом. Ах да, и ещё он называет нас с Лили «молодежь». — Парни, вы можете спускаться на ужин минут через тридцать. В сад. Сегодня едим на террасе. — Это все? — Может после ужина полетаем? Можем сыграть два на… — Нет, — отрезаю я и начинаю щемить его дверью, выталкивая из комнаты. Джеймс пытается цепляться за дверной косяк, но мы проделывали это тысячу раз, и я знаю, что нужно делать. — Скорп! Я обязан предупредить тебя! Не попадайся… Я пихаю брата дверью и одновременно пинаю его в голень ногой. Аха! — … на глаза нашей сестре! Дверь захлопывается, и я для верности держу ее плечом. — Лили думает, что ты… Джеймс резко затыкается, что-то бухает о стену, и мы слышим его гогот и быстро удаляющиеся шаги. Это Лилс добралась до него.  — Знаешь, он как будто… Типа, нормальный? — Джеймс? Да, он дома всегда такой, — я присаживаюсь на край своего стола, — в смысле, он идиот, все в порядке. Но без всего этого… — Ага, — Скорп кивает, — Слизерин зло, общий враг и все дела… Он сидит на моей кровати и роется в своей сумке. Что там? — И это не жизнь, а сплошной отстой, — поддакиваю я, — если нет кого-то, до кого можно было бы докопаться — Vivere militare est. Я приподнимаю бровь. Ого. — Серьезно, Ал, — Скорп возмущённо пялится на меня, — ты не можешь быть настолько удивлен. Я все-таки Малфой. Я хмыкаю и выразительно смотрю на его сумку. На темной коже вытеснен здоровенный, мать его, фамильный герб. — Как будто у меня есть шанс об этом забыть. Он закатывает глаза. — Трость в этот раз не поместилась? — Ой, иди в задницу, — Скорпиус запускает в меня подушкой, я ловлю ее и пуляю обратно, — серьезно, иногда ты такой придурок. — К вашим услугам, милорд, — я отвешиваю шутливый поклон. Скорп делает неприличный жест рукой, я начинаю смеяться и вижу, что он тоже улыбается. Боковым зрением я ловлю какое-то движение за окном. Ох, Мерлин, всего лишь мой отец носится на метле, вися вверх ногами. А за ним Джеймс. По-прежнему в фартуке. Сбежал от сестры? Пожалуй, иногда это действительно напоминает сумасшедший дом. Я с тоской слежу за пируэтами, которые выписывают эти двое. Нет ни малейшего шанса, что я смогу полетать сегодня. Скорп боится высоты. Не потащу же я его сидеть на земле, пока сам буду наяривать в воздухе. — Нашел! — М-хм? — вопросительно тяну я. Скорпиус победно размахивает в воздухе свитком пергамента и светится, как рождественская ёлка. — Ты не представляешь, чего мне это стоило, — довольно говорит он. Ох. Ох! Неужели это… — Я неделю проторчал в библиотеке. Скорпиус ненавидит библиотеки. Не то, чтобы он не любил книги… Если это можно назвать чтением, конечно же. Пираты. Разбойники. Рыцари. Дуэли. Что-то действительно информативное? Я вас умоляю. — Это то, о чем я думаю? — с надеждой спрашиваю я. Он бросает мне свиток, я жадно хватаю его и срываю тесемки. Да? Да, да, да! — Это, конечно, не Большой зал, но свою любимую тучу, я думаю, ты сможешь изобразить, — говорит Скорп, запрокинув голову и глядя на потолок. — Облако, — автоматически поправляю я, вчитываясь в длинную формулу, — и их два. Большое и малое. Они названы в честь Магеллана, который… — Наблюдал их во время своего путешествия. Я помню, ты говорил. Раз или два. Я удивленно смотрю на него. — Или десять, — улыбается Скорп, — что? Тебя удивляет, что я запомнил? — Нет. То, что ты в принципе слушал. — Я всегда слушаю тебя, — пожимает плечами Скорпиус. Я гляжу на потолок и не могу поверить, что скоро у меня будет своя собственная проекция звездного неба. Целой галактики! Формула сложная, и мне, возможно, придется попросить помощи… Я был уверен, что Скорпиус ничего не найдет. Да, это далеко от имитации неба как в Большом зале. Это всего лишь замершая во времени картинка, но все же… Все же! Галактика. Звёзды. И всё это—у меня на потолке. — Спасибо, Скорп. Я… У меня нет слов. Я не знаю, что ещё сказать. — А ты не верил в меня, — Скорп скорбно качает головой, — ранишь мои чувства! Он валяет дурака, но мне все равно стыдно. Я реально думал, что он забьет. — Я просто… — мямлю я, — я знаю, как ты ненавидишь копаться во всех этих книжках. Вот так. Черт, все равно звучит отстойно. Мы смотрим друг на друга, Скорпиус только молча улыбается, и я улыбаюсь в ответ. — Спасибо, — ещё раз говорю я. Галактика! На моем потолке! — Но я должен тебя предупредить, что это была разовая акция. Я не собираюсь превращаться в книжную моль каждый раз, как тебе понадобится редкое… Я хватаю с кровати подушку и заряжаю ее ему в лицо. Он пытается закрыться руками, но поздно. Сокрушительный удар нанесен! — Двигайся, — я опускаюсь на колени рядом с кроватью и отпихиваю в сторону его ноги. — Что это? Скорпиус вопросительно смотрит на большой бумажный пакет, который я выуживаю из-под кровати. — Это, мой друг, все, о чем ты мечтал, — я начинаю доставать из пакета разноцветные коробки, — но боялся озвучить. Вероятно, чтобы не шокировать своего отца ещё больше. Хотя после того, как тот на прощание дал пять Скорпу, я начал сомневаться, что его в принципе ещё можно шокировать. Выражение лица моего папы было бесценно. — Мо… Монополия. Что это? — Это магловские настолки, Скорп. Выбирай, во что будем играть. Скорпиус сосредоточенно перебирает разноцветные картонки, высунув кончик языка. Выглядит он по-дурацки, и его реакция… Это очень смешно. Я тихо посмеиваюсь и предвкушаю нашу игру. Скорп, он… Нет, это надо видеть. Это будет феерия, я уверен! Когда мимо окна проносится цветной вихрь, я даже не поворачиваюсь. *** — Алохомора, — бормочет Скорпиус. И замок приветственно щелкает. Мы переглядываемся, Скорп цокает языком. — Дже-ейми, Джейми, Джей-ми, — я откидываю крышку, и она тяжело стукается об пол, — просто ноль фантазии. Ноль. Здоровенная коробка, похожая на чемодан без ручки, была запрятана у задней стенки его шкафа с одеждой. Сверху на нее была прилеплена кривая надпись «Конспекты». Это даже уже не смешно. Мы молча разглядываем содержимое. Это мешанина из всего. Я открываю рот от удивления. — Это… — Ни слова, — я аккуратно цепляю палочкой розовую полупрозрачную ткань и откладываю в сторону. Как можно дальше от нас. Скорп нервно смеётся. — Ноль фантазии? Я не буду это комментировать. — Наверное, мне стоит продезинфицировать палочку? — спрашиваю я. Его глаза округляются. — Думаешь, это чье-то? В смысле, кто-то это носил? Мы глазеем на розовую материю. — Д-давай, — я запинаюсь, — давай просто не будем говорить об этом. Скорп кивает. — Верно, конечно. Давай. Ты прав. В конце-концов, что твой брат делает с… — Скорп! Я сказал, не будем говорить! —… это его личное дело, — он примирительно держит руки ладонями вверх, — только его дело. Приватный случай. Сугубо конфиденциально. Я шлепаю его по руке, и он тихо хихикает. После этого мы куда аккуратнее роемся в вещах Джеймса. Или правильнее сказать в тайнике Джеймса? Короче, в этом. Я верчу в руках стопку каких-то писем. Скорп шумно принюхивается, и я вопросительно смотрю на него. — Чем же это пахнет… — он щелкает пальцами, подыскивая нужное слово, — Ах, да! Шантаж! Я закатываю глаза. — Я ещё не настолько низко пал, чтобы читать его переписку. Скорпиус вопросительно приподнимает бровь. Ладно. Ладно! — Я пока не настолько низко пал, чтобы читать его переписку, — уточняю я, откладывая письма а сторону. Скорпиус осторожно тыкает палочкой узкую полоску черной ткани. Это… — Мерлин, это носки? У моего брата фетиш на одежду или что? — Это… — Скорп откидывает ткань в сторону, и мы видим темное стекло, — бутылка? Он обмотал бутылку носками? — Бутылки, — поправляю его я, выуживая из коробки несколько стеклянных бутылок, — если мама узнает, она его убьет. Огневиски, обычный виски, пиво, ещё одно… Хм. Собственно, то, ради чего это все и затевалось. — Магловское пиво, — я указываю на последнюю бутылку. И вижу, как мгновенно загораются его глаза. О, это волшебное слово! Магловское! — Пиво, то есть как сливочное пиво? — Почти. Хочешь открыть? Судя по тому, как светится Скорп, мой вопрос абсолютно лишний. Серьезно, нужно будет познакомить его с дедушкой. Хотя нет, тогда они запрутся в дедушкиной мастерской, и я останусь один. — Ты когда-нибудь пробовал? — спрашивает он. Я мотаю головой, откручивая пробку. Воздух шипит, но, хвала Мерлину, ничего не проливается. Я протягиваю бутылку Скорпу. Он аккуратно берет ее, сначала нюхает горлышко, а потом делает небольшой глоток. — Салазар, — кривится он. На его лице такая смешная гримаса, что я начинаю хихикать. — Ну как? — спрашиваю я сквозь смех. — Сам попробуй. Морщась, Скорпиус протягивает мне бутылку, и я делаю глоток. Оно… Горькое. Ещё хуже, оно газированное. И эта теплая, шипучая, горькая гадость оставляет после себя такой сильный вкус, что черта с два от него избавишься. — Мерлин, ну и дрянь, — я верчу в руках бутылку с коричневой наклейкой, — это нам не повезло, или оно все такое? — Ты меня спрашиваешь? — Как-то же маглы это пьют, — вслух рассуждаю я, — и у отца я видел. Я делаю ещё один маленький глоток и передаю бутылку Скорпу. Мы обмениваемся ей по очереди, пробуя по чуть-чуть. По его лицу я вижу, что ему не нравится. Наверное, по моему тоже все понятно. Пиво невкусное, оно горчит и во рту просто— Бэ. А ещё этот газ… Мда. Но с другой стороны, вся эта атмосфера… Это что-то запретное. И мы тайком стащили это у моего брата. Что-то в этом есть, да? Поэтому мы все равно пьем. Но это не значит, что когда эта гадость заканчивается, я не испытываю облегчения. — Это было отвратительно, — говорю я Скорпу. — Да-а… — Но круто. — Да, — улыбается он, и я знаю, что мы поняли друг друга. Между старыми журналами по квиддичу и какими-то тетрадями мы находим пачку сигарет. И переглядываемся. — Это лучше делать на улице, — я сую упаковку в карман и копаюсь в куче старых изданий. Зачем ему столько старья? Мура, одна мура. О…Ох. — Ах-ри…— я вытаскиваю из кучи журнал, — …-неть. Мы молча пялимся на него. — Это?.. — Да. С обложки на нас смотрит… нет, не женщина. Скорее пара здоровенных сисек. Потому что они такие огромные, что ее саму замечаешь в последнюю очередь. — Она не двигается, — говорит Скорпиус. — Потому что это не волшебный журнал. Мы разглядываем картинки, склонившись над разворотом. Салазар, я не знаю, как это вообще должно происходить, и что я должен чувствовать, но все это очень странно. Интересно, но охренеть как странно. Мы молчим. Надо что-то сказать. Да? Нет? Я не знаю! Есть какой-то протокол поведения в таких случаях? В случаях, когда листаешь порнуху со своим лучшим другом? — Что у него с лицом? — тихо спрашивает Скорп, глядя на изображение накачанного мужика, который с совершенно зверским выражением, кхм, что делает? Пялит? Долбит? Короче, она стоит перед ним на четвереньках. Я не знаю, почему, но все тысяча и один научный термин, которыми я мог бы описать этот процесс, вдруг повылетали у меня из головы. И почему мы вообще смотрим на их лица, Салазар?! До чего же это все странно. — Может ему, типа, неприятно? — Неприятно? — Скорпиус хмурится, — разве не должно быть наоборот? — Может он слишком глубоко засунул? — я смеюсь и надеюсь, что это адекватный смех, а не истерическое хихиканье. — А такое бывает? — поражается Скорп. — Откуда мне знать? Я что, эксперт в засовывании? — Да! — взвизгивает он и указывает на мой здоровенный шкаф, забитый справочниками, — я имею в виду, разве ты не эксперт… Типа, во всем? — Очевидно, что не в этом, — бормочу я, переворачивая страницу. На ней изображена женщина… И она… У нее… Ах, его! И прямо в… Это все мега странно. Я не знаю, что Скорп пытается разглядеть, но он наклоняется над фоткой прямо супер низко. Я наклоняюсь тоже, потому что не хочу показаться идиотом. Его волосы щекотят мне щеку, и я отвлекаюсь. — Что это за запах? Он пахнет приятно. Как… Как Скорпиус. И чем-то ещё. Чем-то пряным? — А, это, папа подарил. Мужчина в любом возрасте должен пахнуть уверенностью, — он смешно подражает голосу своему отца. Скорп убирает волосы за ухо и чуть поворачивает голову, подставляя мне шею. И тогда я наклоняюсь ещё ближе. Мой нос дотрагивается до его кожи, и я глубоко вдыхаю. — Не уверен, что это именно уверенность, — я отстраняюсь, — но мне нравится. — Я подарю тебе на рождество такой же, — полувопросительно говорит он. Я обдумываю это. Хочу ли я пахнуть так же, как Скорпиус? Пожалуй, да. Мне нравится эта мысль. Я киваю. Скорп улыбается. — Замётано. Он опускает взгляд на журнал. — Думаешь, в жизни у них такие же лица? Когда… Ну-у… — Я… Я надеюсь, что нет, — искренне говорю я, — это было бы… Скорпиус смотрит на меня, а потом вдруг закатывает глаза, как у женщины на фотографии, и делает неприличный жест рукой за щеку. И это… Это… Я взрываюсь и начинаю откровенно ржать, потому что смехом это уже не назовешь. Вся эта ерунда! И журнал, и все это так стрёмно, что я… Просто… А ещё Скорп, и его лицо! Я давлюсь от смеха, глядя, как он кривляется! И он тоже хохочет, и мы валяемся в куче Джеймсовых вещей, и пустая бутылка грохочет по полу. *** Я затягиваюсь и протягиваю сигарету Скорпу. В этот момент крышка люка откидывается в сторону, и сначала мы видим темную макушку моего брата, а потом и его самого. Мы замираем. Я с протянутой сигаретой, Скорп с вытянутой рукой. Джеймс бросает на нас оценивающий взгляд, забирается внутрь и закрывает за собой люк. — Если мама узнает, она тебя убьет, Ал. Я хочу ему сказать, что его она убьет первым. Потому, что это его сигареты, которые мы вытащили из коробки, где хранится его алкоголь и его порнуха. Но решаю, что не буду тыкать палкой спящего медведя. Джеймс выжидательно смотрит на меня. Я вздыхаю и бросаю ему его пачку. Когда-то мы отсиживались в этом домике на дереве, чтобы не убирать в своих комнатах. Сейчас мы снова здесь. И снова прячемся. — Почему вы вернулись раньше? — спрашиваю я, глядя, как Скорп помогает моему брату прикурить. — Лили закатила истерику, что не успеет собраться, — отвечает Джеймс, — дёргается больше тебя. Мы молча курим, и у меня во рту столько слюны. И в горло словно песка насыпали. Пока не пришел Джеймс, я собирался сказать Скорпу, что я пас. Нескольких затяжек мне хватило, большое спасибо. Но сейчас здесь мой брат, и я не хочу говорить это при нем. Поэтому мы молча курим. У меня жжет в горле, я хочу кашлять, и это отвратительно. Когда он уже свалит? — Не так, — поправляет Джеймс Скорпа, — ты просто, да— …и вдыхай прямо с воздухом. Скорпиус начинает кашлять, и мой брат хлопает его по плечу. — Нужно привыкнуть, — кивает он, — зато потом, смотри. Его губы складываются буквой О, он выдыхает, и дым принимает форму маленьких колечек. Они летят по воздуху и медленно расплываются в бесформенные пятна. — Ого-о, — тянет Скорп, и Джеймс довольно лыбится. — Учитесь, молодежь. Я скалюсь, и мой брат подмигивает мне. — Скорп, ты же любишь магловские штуки, да? — Да! — живо взвизгивает Скорпиус, попутно давясь дымом. О, нет, только не это. — Скажи мне, — Джеймс закидывает руку Скорпу на плечи и притягивает его к себе, — Ал угощал тебя сморами? Скорпиус так мотает головой, что я боюсь, как бы она у него не отвалилась. — Нет? Да не может быть, — подливает масла в огонь Джеймс, — они офигенные! Маршмеллоу жарят на костре, а потом кладут между двух… Подожди, ты же знаешь, что такое маршмеллоу? Мне это не нравится. Мне не нравится, как рука Джеймса лежит на плечах у Скорпа. Мне не нравится, что он весь светится и смотрит на моего брата, как ребенок на Санту. Мне не нравится… — Святые яйца! Да что вы там вообще едите в своих поместьях? Джеймс смеется, и к моему ужасу, Скорпиус тоже ухмыляется. Мерлин, у меня есть брат и сестра, и ещё куча кузенов и кузин. Не то чтобы я привык купаться в лучах безраздельного внимания. Скорее уж наоборот. Но Скорпиус. Скорп мой. Мой друг. Мой. — Парни, решено, — брат закидывает вторую руку мне на шею, и теперь он сжимает нас обоих в чудовищном объятии, — дайте мне полчаса! — Будет костер? — улыбается ему Скорп. Джеймс всегда знает, что сказать. Он умеет шутить и улыбаться. Он весёлый и смешной. Забавный. С ним легко. Он нравится всем. А теперь он нравится и Скорпу. — Будет костер! И сморы, и ещё куча всего! Джеймс последний раз сильно сжимает нас перед тем как отпустить, и я сбрасываю с себя его руку. — Это будет наша традиция! — он исчезает в проделанном в полу люке, и его голос звучит приглушённо, — в последний день лета! Зачем он это делает? Традиция. Что за тупость. — Ты не рад, — вдруг говорит Скорпиус, и я понимаю, что уже какое-то время молча буравлю взглядом стенку. Я смотрю на него и моментально чувствую себя виноватым. Скорп это просто… Я не знаю, как будто солнце вышло из-за туч и вдруг оказалось в одной со мной комнате. Как он это делает? Есть какой-то секрет, о котором я не знаю? — Я рад, конечно я рад, — я несильно пихаю его плечо своим, — будет весело. Мама умеет запускать огненных зверей, они реально крутые. И Джеймс прав, сморы это офигенно вкусно. И костер—это здорово, и все остальное… Скорпиус улыбается, и я чувствую себя ужасным, ужасным другом. Потому что я не хочу этот дурацкий костер. Я не хочу смотреть, как мой брат учит Скорпа жарить зефир. Как Скорп хохочет над его тупыми шутками. Что если Скорпиус решит, что теперь его другом будет Джеймс, а не я? Потому что Джеймс это постоянный, мать его, генератор идей. Бесконечный ходячий праздник. — Ты думаешь, в школе он будет вести себя как обычно? Как раньше? Нет, я ошибался. Вот теперь я чувствую себя ужасным другом. Потому что мне хочется наорать на него, кричать, что Джеймс кинет его гораздо раньше. В поезде. На платформе. По дороге на вокзал! Потому что мой брат дурак! Дурак, идиот! Придурок. И Скорпиус слишком хорош, чтобы быть его другом. Скорп мой друг! Мой. — Я не знаю, — кисло мямлю я. Скорпиус молчит, и я неловко ежусь под его взглядом. Все написано у меня на лице? Мой голос прозвучал неестественно? Мне становится стыдно от мысли, что Скорп может догадаться, о чем я думаю. Но он ведь не может, верно? — Чего? — гаркаю я. Это было резко. Я просто… Ненавижу быть уязвимым. А грубость, она… Работает и. Мерлин, это же Скорп! Я постоянно ругаю Джеймса, но настоящий идиот здесь, походу, только один, и это не он. — Может после костра посидим в твоей комнате? — спрашивает он. — Последний день лета и все такое. Ох. Ох. Да, точно, один. И этот идиот — я. — Растянем его как следует? Скорп кивает. Такие посиделки каждый раз заканчиваются одинаково. Мы вырубаемся прямо на куче разной ерунды, сладостей и бумажек. — Мы могли бы сыграть во что-нибудь перед сном. И ты обещал научить меня тому фокусу с картами, — говорит он. — Я приду со своим одеялом, — предупреждаю я. — Зачем? Мое одеяло гигантское. — Затем! Что ты опять будешь всю ночь пихать меня своими ледышками, — и я толкаю его ногу своей для наглядности. — Это всего лишь ноги. Скорпиус смеётся, и я шлепаю его по руке. — Это не смешно! — возражаю я. И улыбаюсь. Декабрь — Это очень плохая идея, — мрачно говорю я, глядя как лицо женщины расслабляется под действием Конфундуса. Ну, или как там называется все это эльфийское вуду. Я без понятия. Скорп смотрит на меня так, словно я только что ляпнул какой-то нонсенс. — Напомни мне, почему я согласился? — мрачно бурчу я. Он расплывается в широкой улыбке и тянет меня за локоть в сторону двери, где скрылась наш мастер. — Потому что у тебя не было выбора. Я не знаю, где мы находимся. Обычное двухэтажное здание говорит только том, что мы в магловской части города. Окна в пол, столы с зеркалами. Плакаты, на которых изображены люди с цветными волосами и совершенно монструозным количеством металла на лицах и телах. Ничего особенного, чем-то даже похоже на парикмахерскую. Женщина—или все-таки девушка? —уже ждёт нас у одного из столов. Сложно, если честно, разобрать возраст, когда на человеке представлен весь спектр услуг этого очаровательного заведения. На ней же нет живого места. А волосы такого цвета я не видел даже у Тедди. Скорпиус уже склонился над стендом с гвоздиками, шариками, камушками и ещё невесть чем. — Твой отец узнает об этом. Я заглядываю ему через плечо. — И? — он без раздумий указывает на самую, мать его, яркую штуку на витрине. Я смотрю, как мастер достает из-под стекла коробочку и протягивает ее Скорпу. — Ты уверен? — с сомнением спрашиваю я, глядя как Скорпиус вертит упаковку, разглядывая, и удовлетворенно возвращает девушке, — Тебе не кажется, что это как-то… Не знаю, слишком? Как у девчонок? — Драгоценности на мужчине — признак хорошего вкуса, — уверенно заявляет он, и мастер криво усмехается в нашу сторону, — что? Мой отец так говорит. Скорпиус подпрыгивает, когда рядом с его ухом несколько раз щелкает пистолет. Кажется, эта штука так называется. — Не забудь напомнить ему это. — Готов? — спрашивает девушка, и он кивает. — Я скажу ему, что мир не стоит на месте. Все меняется, и мы должны демонстрировать открытость… — Я смотрю, ты уже продумал речь. — …и готовность к— Ох! И все? Так быстро? Скорпиус аккуратно дотрагивается до уха, разглядывая себя в зеркале. — Жжется, — говорит он, трогая пальцем серёжку, — мне нравится. Он широко улыбается и кивает в мою сторону. — Теперь твоя очередь. Я закатываю глаза. Нет ни единого шанса, что я буду ходить с блестящим булыжником в ухе. Поэтому я выбираю самый незаметный и простой гвоздик, какой только могу отыскать. Скорп, кажется, разочарован, но я мрачно пялюсь на него, и он не говорит ни слова. Через пять минут мое ухо горит огнем, и я глазею на свое отражение. Могло бы быть и хуже. Маленький металлический шарик. Нормально. Неплохо даже. Я чувствую себя как-то… Старше? Увереннее. Хрен его знает почему, но чувство мне нравится. — Круто, — наконец признаю я. Скорпиус закидывает руку мне на шею, и одобрительно разглядывает нас в зеркале. — Теперь Крейг Боукер точно скажет, что мы педики. — Он про всех это говорит, — смеётся Скорп, — пытается выдать желаемое за действительное. — Или у него глюки, — я поворачиваю голову и рассматриваю камушек в ухе Скорпа вблизи. Мне нравится. Нравится, что мы сделали это вместе. И теперь есть что-то материальное, осязаемое, что объединяет нас. — А теперь что? — Теперь, — отвечает Скорпиус, — Дикси вернет нас в Хогсмид. Посидим где-нибудь? Я готов съесть целого дракона, честное слово. — Нет, я имею ввиду это, — я показываю на свое ухо, — нас по-любому спросят. Что мы ответим? Что ты велел домовику аппарировать нас? И мы заставили его влезть маглу в голову? — О, — Скорп задумчиво стучит пальцами по подбородку, — я думаю, мы просто скажем, что Дикси сделал это сам. — Серьезно? — скептично спрашиваю я. — Конечно. Это же чистокровная традиция. Ты что, не знал? — Салазар, Скорп. Это звучит тупо. Это тупой аргумент. Пора перестать его использовать. Он ухмыляется, и начинает двигаться к выходу. На крыльце я хватаю его за руку, вынуждая притормозить. — Стой, — говорю я, — ты заплатил ей? — За кого ты меня принимаешь? Конечно! У зеркала положил. — Что ты положил? Скорпиус удивлённо моргает. — Деньги. — Какие? — Терпеливо спрашиваю я. — Я… упс. Он прикусывает губу, виновато глядя на меня. Твою ж мать. Апрель — Ал… Я подхожу к нему, и не могу понять, в чем дело. Скорп замер посреди спальни, как истукан, и только хлопает своими здоровенными глазами. Он ещё бледнее обычного (такое вообще возможно?), а на щеках у него красные пятна. — Что с тобой? — спрашиваю я. Иногда мне офигеть как тяжело понять людей. Они очень изменчивые, посылают столько невербальных сигналов одновременно. Все эти взмахи руками, движения тела, мимика, жесты. И глаза. Глаза всегда самое сложное. — Что-то случилось? — ещё раз пробую я. Скорпиус теребит пальцами нитки на манжете. Судя по всему, мне не особо понравится то, что он скажет. Я ненавижу сюрпризы. Приятные, неприятные, все один хрен. Как же я их ненавижу. — Альбус, — шепчет Скорп, — Ал. Я жду несколько секунд, потом ещё. И ещё. И он молчит. — Да? — Ал… Ничего не понимаю. — Да, это я, — говорю я, потому что без понятия, что ещё сказать. И он смотрит на меня. Просто смотрит. Снова. Ох, опять взгляд. Это всегда самое сложное. У Скорпа вообще выразительные глаза. Иногда они настолько интенсивные, что это… Дискомфортно, да. Это верное слово. — Скорп? — Альбус, она, она… Он похож на рыбу, которую вытащили из воды, и теперь она нелепо разевает беззвучный рот. — Кто «она»? — Мама, — он говорит так тихо, что я с трудом его слышу. О-окей. Я понимаю, что случилось что-то. Я не идиот, и учитывая ее состояние… У нас два варианта. Осталось понять, насколько все плохо. У Скорпа такие блестящие глаза… Как будто стеклянные. И он не мигает, а только таращится на меня. О, Мерлин, это что, слезы? Я в полнейшем ужасе, если честно. Все эти эмоции и переживания… Это вообще не ко мне. Что я должен делать? Сказать, что все будет хорошо? Но мы оба знаем, что не будет. Соврать? Я начинаю паниковать, а он просто стоит посреди комнаты. И я отвратительный друг. Худший в мире. Что бы Скорп сделал на моем месте? Что бы я хотел, чтобы он сделал? Я подхожу к нему вплотную, обнимаю и поражаюсь, с какой силой он моментально вцепляется в меня. Его пальцы сильно сдавливают мне плечи. Мерлин, это прям больно. Скорпиус вздыхает, всхлипывает, раз, другой, еще один, и понеслось. Он рыдает, все как положено. Я молчу и просто посильнее прижимаю его к себе. Потому что все эти пустые слова, бесполезный треп—это такой бред. Кому они вообще нужны? Он вдруг поднимает голову, и я пытаюсь стереть ладонями слезы с его щек, но это бесполезно, потому что они текут снова и снова. Моя рубашка на плечах насквозь мокрая, и я подозреваю, что на ней не только его слезы, а вообще все, что только можно. Скорпиус весь покрасневший. И глаза, и нос, и даже губы. Его лицо опухшее и мокрое. Салазар, я никогда не видел его таким. Он что-то пытается мне сказать, но это такой поток шумных и неровных вдохов, слов и слез, что разобрать просто нереально. Вдобавок, Скорп начал ещё и икать. — Ка-ка-ка-а-ми… — пытается он, — ми… Ками—? Что за… — Камни? Он мотает головой. — Камин? Кивок. — Камин — что? Где камин? — М…м… — Мама? Новая порция рыданий. Ладно, это был тупой вопрос, я не подумал. — Камин? Каминная сеть? — пробую я. — М-м-мак… — Мак? Макгонагалл? Камин в кабинете директора? Он кивает и снова утыкается лицом мне в плечо. — Тебя ждут в кабинете директора? Тебе откроют камин? — спрашиваю я, — тебя забирают домой? Он опять судорожно кивает, не отрываясь от меня. Раз так, плохо дело. Бедный, бедный Скорпиус. Что я могу сделать? Как я могу помочь? — Хочешь, я пойду с тобой? К тебе домой? Скорпиус вскидывает голову и смотрит на меня, широко раскрыв глаза. Может я сейчас излишне лиричен, но то, что я вижу, разбивает мне сердце. Да, технически это невозможно, но у меня в груди все сжимается и это… Это какой-то вакуум. Это действительно больно. Влажные волосы налипли Скорпу на лоб и шею. Бледная кожа покрыта красными пятнами. Он весь потный и влажный, его глаза опухли так, что стали вдвое меньше, а нос покраснел и беспрерывно течет. Если мне придется лететь в Уилтшир на метле, это меня не остановит. — К-как? — неровно выдыхает Скорп. — Оставь это мне, — уверенно говорю я. Ну прям герой маггловских фильмов, честное слово, — как думаешь, твой отец не будет против? Он мотает головой, и я киваю. — Дай мне полчаса. Хорошо? Не уходи без меня. Полчаса, да? *** Я ругаю Джеймса на чем свет стоит. Стоит нам пересечься, как мы грыземся как две мантикоры. Но случись какое-то невероятное дерьмо, и вот он я. Торчу возле входа в гриффиндорскую гостиную и рявкаю на первокурсников, пытаясь выцепить своего брата. — Воу, — Джеймс выглядывает из-за портрета, — это реально ты? Я грызу внутреннюю сторону щеки и не знаю, как подойти к вопросу. Я нервничаю. Салазар, почему я нервничаю? — Видимо, ад все-таки замерз, — смеётся он. Хотя бы у одного из нас хорошее настроение. Я решаю остановиться на правде. Обычно это работает лучше всего. — Мне нужна папина мантия, — выпаливаю я, — папина мантия и твоя помощь. Джеймс опирается о стену, скрестив на груди руки. — О? Серьезно? Я вас умоляю! Можно мы пропустим эту часть? — Пожалуйста, Джейми, — я ненавижу нотки отчаяния в своем голосе, — у меня нет на это времени. Без понятия, что отражается на моем лице, и как я вообще сейчас выгляжу, но после недолгого разглядывания, Джеймс хмурится, и в нем что-то меняется. — Ты будешь мне должен. — Да! Я сам не заметил, как завопил на весь коридор, и кучка студентов, проходящих мимо, вдруг всё как один уставились на нас. Обычно вот это «будешь мне должен» становится началом конца, если имеешь дело с моим братом, но конкретно сейчас мне плевать. — Мерлин, Ал, — Джеймс трёт пальцами подбородок и странно смотрит на меня. Я утвердительно мычу. Мои пальцы находят старый фантик в кармане, и я начинаю тискать его, шуршать им, жамкать как одержимый. — По шкале от одного до десяти? Это наша тупая игра из детства. Обычно один — это самый счастливый день твоей жизни, чемпионат мира, например. Или новая метла. А десять — ну, не знаю, остаться на рождество без подарков. — Двадцать, — я спешу, у меня нет времени на глупые социальные танцульки, — пожалуйста, Джеймс, пожалуйста. Он ерошит ладонью волосы, и я только сейчас замечаю, что его руки чуть ли не по локоть в чернилах. Мерлин, чем он там занимается? — Что я должен сделать? Горгона! Я обожаю своего брата! — Мантия, — напоминаю я, — и мне нужно выбраться из школы. Уйти. На время. Брови Джеймса ползут вверх. — Не надолго! Скорпа забирают, и он не может… Я запинаюсь, потому что не знаю, сколько я могу сказать? Я не могу бегать по школе и кричать о семье Малфоев, да? — Это очень важно. Жизненно важно. Я не могу отпустить его одного, Джеймс, пожалуйста! Прикрой меня, я прошу тебя. — И как я должен это сделать? У меня внутри все ухает, и, наверное, я выгляжу как самая бесполезная и отчаявшаяся куча в мире, потому что Джеймс раздраженно вскидывает руки и несколько раз бухается затылком о каменную стену, о которую опирается. — Ладно. Хорошо. Ладно! Я провожу рукой по лицу. Салазар. Салазар. Джеймс просто… Он просто… И самое странное (или нет?), что я ему верю. Мой брат просто мастер, профессионал, гуру! Гуру, когда дело касается нарушения школьных правил. — Но, — он с силой тыкает меня пальцем в грудь, — потом ты мне все расскажешь. И! С родителями объясняйся сам. Я готов его расцеловать! Но мы останавливаемся на рукопожатии. И, наверное, первый раз за последний час я чувствую хоть сколько-нибудь твердую землю у себя под ногами. *** Мы лежим на кровати Скорпиуса лицом к лицу. Его глаза покраснели и сейчас кажутся ещё более серыми, чем обычно. Как небо в дождливый день. Вокруг нас полнейший ад. Я был прав. Астории Малфой больше нет. Просто нет и всё. Хотя… «Просто» точно не особо здесь подходит. В доме (эту громадину вообще можно так называть?) полно народу. Какие-то люди, тети, дяди, родственники. Я отказываюсь чувствовать себя лишним и только упрямо глазею на любого, кто осмеливается вскинуть брови в мою сторону. Не знаю, что придумал Джеймс, но наш обман пока держится. Это главное. Я не хочу думать о том, что будет, когда все вскроется. Скорпиус ни на минуту не отпускает мою руку. Даже сейчас он крепко держит ее, уже почти сморенный всеми этими зельями, которыми его накачали по самые уши. Моя ладонь потная, липкая. Пальцы затекли, и это неприятно. Но я держу руку Скорпа в своей и даже не думаю отпускать. — Я столько раз представлял тебя у нас, — мямлит Скорп, — и никогда… Так… У него сонный голос, он звучит глухо и вяло. Хорошо, это значит, что скоро зелья начнут действовать в полную силу. — Отдыхай, — свободной рукой я натягиваю одеяло ему на плечи. Комната Скорпиуса выглядит так же, как он сам. Она просторная и светлая. Солнечный свет красиво струится через полупрозрачные шторы. Всюду цветы и куча маленьких, забавных безделушек. Абсолютно бесполезных. Шкаф завален книгами. Магловские вперемешку с нашими. Они лежат кое-как, наставлены сикось-накось, и у меня чешутся руки все это организовать.  — У нас есть поле для квиддича, — хрипло шепчет Скорп, — маленькое. Но с кольцами. И даже трибуна… Он зевает. Его глаза медленно закрываются. Чуть-чуть, осталось чуть-чуть. — Спи, — тихо говорю я. — И павлины, — бормочет он, — …они умеют… Я выдыхаю. Он спит. Наконец-то. Спящие люди не плачут и не грустят. Пускай он спит. У Скорпиуса во сне трепещут ресницы. Оказывается, они русые и почти прозрачные на концах. Я столько раз слышал разную хрень о Малфоях, о Пожирателях, о семьях чистокровных… Не знаю, как хоть во что-то из этого можно верить, глядя на Скорпиуса? Ведь он… Он… Противоположность. Полная. Абсолютная. Скорпу на лицо упала челка, и мне хочется поправить ее. Мои пальцы зудят. Я хмурюсь. Его светлые волосы как будто сияют, подсвеченные заходящим солнцем. Во сне у него такое спокойное лицо. А ещё эти кудряшки… Наверное, именно так маглы и представляют ангелов? Ох, мать. Это вообще нормально? Лежать, таращиться на своего спящего друга и думать о том, что он похож на анге— Откуда это вообще взялось? Мерлин, мне стыдно. Как же это стрёмно. Я аккуратно высвобождаю свою руку из его ладони и зажмуриваюсь. Чтобы не видеть ни лица, ни волос—ничего. Это просто какой-то лютый позор. Я лежу с закрытыми глазами, слушаю его дыхание и жду, когда придет сон. *** — Абсолютно недопустимо, — выплевывает отец, — я разочарован, Альбус. До сих пор не могу в это поверить! Я сижу на заднем сиденье и смотрю в окно на пролетающие мимо поля и холмы. Отец рвет и мечет, мама молчит. За мной пришли на следующий день. Спасибо, что хоть не вломились посреди ночи. Я вспоминаю пустые глаза Скорпиуса, его здоровенную комнату. Тумбочку, заваленную пузырьками с сонными зельями. И я ненавижу то, что мне пришлось оставить его одного. А на папины тирады мне насрать. Вряд ли он скажет что-то, чего я не знаю. Это того стоило, в любом случае. Я не чувствую себя виноватым. Ни капли. — Хочешь знать, как мы обнаружили, что ты сбежал? — спрашивает он с вызовом, глядя на меня в зеркало заднего вида. Нет, я не хочу. Но что-то мне подсказывает, что это был риторический вопрос. — Невилл. Он связался с нами, — нарочито лёгким тоном сообщает отец, — вы с Джеймсом, конечно, считаете всех преподавателей стадом баранов, но это не так. Далеко не так. Я проглатываю ядовитую ремарку и пытаюсь рассматривать пейзаж за окном, но у меня это плохо получается. Очевидно, что только один из нас знает, когда пора заткнуться. — Подумать только! Сбежать из школы! Ещё и втянул в это брата! Конечно, ведь Джеймса всегда так сложно подбить на что-то. — Тебя послушать, так это преступление… — Ты нарушил правила! — горячо прерывает меня отец. Да ладно? Серьезно?! — Я все время слушаю твои грёбаные истории, про то… — Не выражайся! — …как ты нарушил чуть ли не каждое сраное правило, пока… — Последний раз, Альбус! Следи за языком! Я вижу, как он стискивает руки на руле. — Не сравнивай свое детство с моим! Единственное, что требуется от тебя, это нормально учиться и не подвергать себя опасности. Заткнись, заткнись, заткнись! — Ты хоть представляешь, через что мы с мамой прошли, когда узнали, что ты не ночевал в школе? И никто не имеет ни малейшего представления о том, где ты? Моя голова повернута к окну, но я ничего не вижу. Перед моими глазами какая-то пелена, и папины слова стучат молотом в голове. — Ты будешь наказан. Никакого Хогсмида до конца года. И летом тебя тоже ждёт сладкая жизнь, не сомневайся в этом. Я изо всех сил сжимаю кулаки, ногти врезаются в мне в ладони, но это хорошо. Я могу сосредоточиться на физических ощущениях, и игнорировать дерьмо, которым фонтанирует мой отец. — И лучше бы тебе прямо сейчас пересмотреть свое поведение. Или я всерьез задумаюсь о рациональности этой дружбы… — Мне не пять лет, — огрызаюсь я, не давая ему договорить, — ты не можешь просто взять и… — Тогда не веди себя как ребенок! Я предупреждаю тебя, Альбус, еще один фокус… — Нет, — стиснув зубы, говорю я. Что-то в моем тоне заставляет маму дернуться, и в отражении я вижу быстрый взгляд, который метнул в меня отец. — Нет — что? — Если вы… ты попытаешься встать между мной и… Я уйду. Сбегу. На метле. Пешком. Без разницы, — зло выплевываю я, кривя губы, — ты ничего не сделаешь. Мои слова пропитаны ненавистью и ядом, но мне плевать. Никто не встанет между мной и Скорпиусом. Никто не будет указывать, с кем мне проводить время. Я предполагаю, что он уже открывает рот, чтобы облить меня очередной порцией помоев, но мама сжимает ладонь, которая лежит на его ноге, и отец затыкается. Ура-блядь-ура. Через пару минут блаженной тишины я откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Я чувствую себя… Бесполезная куча говна. Я такой хлам. И не могу понять, то ли внутри у меня сейчас эмоциональный вакуум, то ли наоборот. Я начинаю дышать. И считать. Дышать и считать. Я выдыхаю на четыре, держу на семь. Выдыхаю на восемь. Если все сделать правильно, мое сердце начнет биться чуть медленнее. Может, я даже усну. После нескольких кругов я просто сижу с закрытыми глазами, пока перед моими веками мелькают светлые пятна. Когда мы въезжаем в туннель, становится блаженно темно. Мне жарко в свитере, но я отказываюсь шевелиться. — Спит? — через какое-то время тихо спрашивает отец. Я игнорирую его. Мама мычит в ответ, и они снова молчат. — Уму непостижимо, — он снова нарушает тишину. Хоть бы радио включили. — Перестань. — Да что в этом мальчике такого, что Альбус так сходит с ума? — Перестань, — с нажимом повторяет мама, — они друзья, вот и все. В его возрасте ты бы сделал то же самое для Гермионы или Рона. — Нет. — Да. — Нет. И хочешь знать, почему? — Ох, милый, просвети меня? — Мы друзья, Рон, я и Гермиона. Но мы никогда не были в такой ненормальной зависимости друг от друга. Ты помнишь ту драку? В которую он влез ради Малфоя? Мама громко вздыхает. — А теперь это. Сбежал из школы. И почему? Потому что Малфою было грустно? Скорпиус манипулирует им, вот что это такое. — Гарри! — шипит мама — Возможно это и неосознанно, но факт… — Поттер, ты пил сегодня? — Джин… — Ребенок остался без матери, Гарри! И да, позволь напомнить, как мои братья буквально выкрали тебя у твоих родственников? Чем это лучше? — Это… — Другое? Ну конечно. Следи за дорогой, я тебя умоляю. Я тихо выдыхаю и вдруг понимаю, что едва осмеливался дышать все это время. — Нет, я просто не могу поверить… — Ты не уймешься, да? — уставшим голосом перебивает мама. — …Малфой не сообщил нам! Из его камина вывалился чужой ребенок, а он?! — Ты же видел его. От Малфоя там осталась одна оболочка. — Он обязан… — Поставь себя на его место. Тебя бы сильно волновало в этой ситуации что-то кроме… Кроме… И тем более не «чужой ребенок», а друг его единственного сына. Папа вздыхает. После этого они молчат, а я открываю глаза и смотрю на небо, по которому плывут тяжёлые грозовые тучи. Когда мы останавливаемся на заправке, и отец выходит из машины, мама поворачивается ко мне. — Ты не спишь? — Нет, — говорю я, не глядя на нее. — Не хочешь размяться? — мягко спрашивает она. — Нет. — Кофе? Съесть что-нибудь? Я мотаю головой. — Я говорила с Драко, — это моментально привлекает мое внимание, — в субботу будут похороны, а потом они отправятся во Францию. И не вернутся до сентября. Ты бы хотел сходить? В субботу? Я или папа могли бы пойти с тобой. Я сглатываю, но это бесполезно. У меня сухо во рту. Я не увижу Скорпа все лето. И оставшиеся несколько недель в Хогвартсе я тоже проведу без него. Что ж, отстой. Дерьмо. Гребаное дерьмо. Я отворачиваюсь к окну. — Да, — заставляю себя произнести я, — да, я пойду. В субботу. Она молчит какое-то время, и я буквально кожей чувствую мамин взгляд. — Ал, ты же знаешь, что ваша безопасность стоит для папы на первом месте. Пойми и ты нас. Когда ты просто исчез из школы… Я неопределенно мычу, надеясь, что этому разговору осталось недолго. Я просто хочу, чтобы меня оставили покое. Разве это так сложно? — Все наладится. Только боюсь, что домашнего ареста тебе не удастся избежать. И, я думаю, это будет справедливо, что скажешь? Скажу, что мне насрать на вас и на ваш домашний арест. Вот, что я скажу. Я краем глаза вижу, что мама все еще сидит вполоборота и озабоченно смотрит на меня. Ее волосы рассыпались по плечам, и это редкость. Обычно она убирает их в тугую косу. — Да, окей. Класс, договорились, — вздыхаю я. Я разглядываю проезжающие мимо машины. На припаркованном через дорогу грузовике сидит ворона и клюет что-то, прижимая лапой. — Знаешь… Ох, бля, ну что ещё? — Каждый раз, как я сажусь в эту штуку, — клацает ремень безопасности, и мама смеётся, — я морально готовлюсь расстаться с жизнью. И что твой отец находит в этой груде железа, ты не в курсе? Когда я ничего не отвечаю, мама тихо вздыхает. Хлопает дверь, и я остаюсь один. Мерлиновы яйца, наконец-то.