Magic in my bones

Август Моя рука замирает, не донеся ложку с хлопьями до рта. — Па-ап, — осторожно тяну я, глядя на него. В раковине бренчит посуда. Щётка медленно натирает бок пузатой кастрюли. Утро пахнет жареным беконом, яичницей и хлебом. — Ал, в этом нет ничего такого. — В самом деле, — сухо говорю я. Папа хлопает в ладоши и улыбается мне. — Пап, это не обязательно. — Ты в этом уверен, м-м? — Мне четырнадцать. — Альбус… — И я живу через стенку с Джеймсом. — Эй! — из коридора доносится громкий голос моего брата, — Что опять?! — Папа и Ал говорят про секс! — откуда-то с другого конца дома кричит ему в ответ Лили, — и Альбус валит все на тебя! — Про что?! — а это уже мама. Что за дурдом? — СЕКС! — снова кричит Лили, уже из дверного проема, где она стоит, облокотившись на стену, —… и он пытается свалить все на Джеймса! Я сверлю сестру взглядом. — Но мы-то знаем, что он уже перечитал об этом все, что только смог отыскать, — довольно заканчивает Лили, задирая подбородок. Единственный цвет, который сейчас признает Лилс, это черный. Он везде и повсюду. С ног до головы она в черном. Всегда. На ее фоне папа в своей канареечной футболке выглядит как цыпленок. Рядом с Лили вдруг появляется мама, и сейчас раннее утро, а она уже как… При полном параде. Костюм, все дела. У нее в руках толстая папка с бумагами, а из-за уха торчит перо. — Не поздновато ли беседовать на такие темы? — спрашивает она, глядя на папу, — парню четырнадцать. — Вот именно, — вставляю я. Отец потирает затылок ладонью, странно глядя на меня. Ох, серьезно? Если уж так хотелось, говорить об этом надо было раньше. До того, как я стал просыпаться со стояком. Или пока у меня ещё не росли волосы в местах, о которых не говорят в приличном обществе. — Расслабься, милый, — мама кладет руки ему на плечи, наклоняется и целует в щеку, — просто, дети, ваш папа был очень поздним мальчиком… Я закрываю лицо руками и сдавленно мычу. Некоторые подробности о своих родственниках ты просто не хочешь знать. Лили начинает хихикать и хрюкает в яблоко, которое грызет с громким хрустом. Капли сока летят во все стороны. Боже. — И иногда он забывает о том, что эти дети все-таки еще и наполовину мои, да? — Джинни! — папин голос внезапно подскакивает. — Пап, просто забей, все всё знают, — говорю я, не отнимая рук от лица. — Я просто хотел напомнить о том, что согласие — это самое важное! Секс может быть… — Разнообразным! — довольно выпаливает откуда из-за моей спины Джеймс. Как он тут оказался? — Оральным, анальн— — Лили! — ошарашенно прерывает ее папа. — Вагинальным, — впрягается мой брат. — С проникновением. Или без, — продолжает Лилс, — и… Я роняю голову на стол и слышу удаляющийся мамин голос. — Главное не делайте того, чего не стала бы делать я, ребята. У меня за спиной ревёт камин. Сумасшедший дом. *** — Дадли! — верещит Лили и уворачивается от него, танцуя по залу. Вокруг них скачет наша кузина, тряся несчастную псину, зажатую подмышкой. Как бедняга ещё жив, я без понятия. Джеймс, в фартуке и дурацком белом колпаке, украшает свои кексы красивыми кремовыми шапочками. Он хмурится и даже высунул язык от напряжения. Когда он так увлечен чем-то, то почти не бесит меня. Почти. Я не удивлюсь, если после школы он забьет на все и пойдет печь торты. Может быть даже здесь, с дядей. — Попалась! — Дадли хватает Лилс. Она так пронзительно верещит, что у меня звенит в ушах, и папа демонстративно вертит пальцем в ухе и морщится. Дядя закидывает Лили себе на плечо и начинает щекотать, пока она хихикает и вырывается что есть сил, забыв, что вообще-то не любит эти «глупые штуки для детей». Дадли огромный, высоченный. Он мог бы быть… Не знаю, как папа? Бойцом или кем-то вроде? А вместо этого он печет булочки и украшает пирожные. К слову о пирожных… Я обвожу довольным взглядом проделанную работу. Джеймс сгрудил свои кексы в кривые кучи, а мои выстроены в ровную линию. Красиво. До меня доносятся приглушённые голоса с улицы, и через большие окна я вижу нескольких девчонок, которые намереваются войти, но натыкаются на запертые двери и табличку «Закрыто» и пытаются заглянуть внутрь. Джеймс уже навострил уши. Разумеется. Он театрально разводит руками и вздыхает. Они смеются, он что-то им показывает, а потом одна из них переводит взгляд на меня и улыбается, заправляя прядь за ухо. — Смотри-ка, Ал, глядишь у тебя скоро появится подружка, — звучит из-за моей спины голос Дадли. Вот и подъехали эти шутки. Боже. — У него уже есть одна подружка, — вклинивается Джеймс. В одной руке у него кондитерский мешок с кремом, а другой он делает этот жест кулаком как… Ну что за козел! Я показываю ему средний палец и возвращаюсь к своим капкейкам — Лия! — возмущенно восклицаю я. Она обжирается моим кремом! Эта малявка! Дует прямо из кондитерского мешка! Я пытаюсь выхватить его у нее, но она отскакивает в сторону. — Эй! Я вообще-то ребенок! — заявляет она с набитым ртом, — ты что, отберешь у ребенка конфетку?! Ещё и у девочки? Хорош ребенок! Под глазом у нее смачный фингал, а платье выглядит так, словно побывало в бочке с гриндилоу. Единственное, что осталось в ней от девочки, это длиннющая блондинистая коса. — Ты не ребенок, Амелия, ты пират, — весело говорит Лили. Все внимание нашей кузины моментально переключается на нее, и она смотрит на Лили влюблёнными глазами. Ох, я вас умоляю. Тоже мне, нашла кумира, мелюзга. Я, пользуясь моментом, пытаюсь выхватить свой мешок с кремом, но моя нога вдруг приземляется на что-то мягкое и живое. И это что-то визжит так, что у меня закладывает уши. Тьфу! — Спайк! — фальцетом вопит Амелия и несётся за проклятой псиной, которая метнулась к заднему входу. Не день, а какое-то издевательство над барабанными перепонками. Я вижу в окно, как щенок мчится по улице, Лия гонится за ним, они выскакивают на дорогу, и… Все происходит одновременно. И так быстро. Автомобиль и громкий гудок, кто-то пищит «папа» рядом со мной, кто-то вскрикивает, что-то падает, и Амалия, и проклятая собачонка в ее руках, и крик, и этот звук тормозов, и. И… Я стою, раскрыв рот. И у меня в голове голос Скорпа говорит мне… Говорит… Что-то про левитацию… И одушевлённые объекты… И я не знаю, сколько проходит времени в этой звенящей тишине, но потом вдруг Джеймс и Дадли одновременно взвизгивают: — Пап? — Гарри?! Отец ошеломленно пялится на Лию, которая как ни в чем не бывало тащит многострадального Спайка под мышкой, что-то оживленно ему втирая. — Эт-это не я, Дадли, — он переводит взгляд с меня на Джеймса, — Мальчики? Лили? Я медленно качаю головой. У меня даже палочки с собой нет! — Н-но если это не… То-то… — бормочет Дадли, промакивая лоб рукавом. Лия пинком открывает дверь. — Этот маленький говню— — Амелия, лексика, — слабым, неровным голосом поправляет ее Дадли. Проходит ещё пара мгновений, а потом Лили начинает истерично гоготать. И к ней присоединяется мой отец. И Джеймс. Этот страх… И облегчение. И то, что наша Лия… Внутри меня начинает закипать истерика, и сначала я ухмыляюсь, а потом сгибаюсь пополам от смеха, не в силах остановиться! Дядя обводит нас всех ошарашенным взглядом, и его вытаращенные глаза напоминают галлеоны! А потом он издает непонятный тихий звук, то ли всхлипывая, то ли икая. Ещё раз, и ещё, и вот он уже истерически хохочет во всю, хватаясь за стол. Или рыдает? Или все вместе?! И мой отец! Мерлин, папа! Я никогда не видел его таким! Он хихикает, что есть мочи, весь сплошные слезы, и зубы, и запрокинутая голова! И когда ему наконец удается немного успокоиться, он широко улыбается, поправляя съехавшие очки. — Я хочу быть там, когда ты скажешь это своим родителям, — задыхаясь, заявляет он, тыкая пальцем в Дадли. Дядя только качает головой, вытирая щеки полотенцем. Он весь красный и взъерошенный, а его шикарные усы топорщатся во все стороны. И я не могу понять, улыбается ли он, или отчаянно скалится. — Нет. Без вариантов, Поттер. — Да! — настаивает мой отец, — я должен видеть их лица! И ты мне должен, вообще-то. — Ой ли? Папа просто пожимает плечами. — Ты меня избивал все детство. Джеймс давится водой, которую жадно хлещет прямо из бутылки, и начинает откашливаться, стуча кулаком в грудь. — Так можно договориться вообще до всего на свете! — всплескивает руками Дадли, — ты меня избивал, посиди с ребенком. Ты меня избивал, я беру твою тачку. Ты меня изби— — А, проехали, — папа машет рукой, — я сам им скажу. — Гарри! И отец снова хохочет, запрокинув голову. Сентябрь Когда я замечаю Скорпиуса, то несусь к нему сломя голову, забив на всех Уизли и Поттеров, столпившихся вокруг меня. Скорп стоит рядом со своим отцом, сложив руки за спиной. Мерлин, как же он вымахал! Мне не хватало его летом, но я только сейчас понял, насколько. Я хочу наброситься на него и стиснуть, обхватить руками и давить-давить-давить! Пока он не начнет хрипеть, хихикая и смешно пуча глаза! Я резко торможу, и мы пялимся друг на друга секунду, две, а потом он начинает лыбиться и протягивает мне руку. И я смотрю на нее, а потом вцепляюсь и трясу так, словно моя жизнь зависит от этого. Он прав. И странно, что он подумал об этом, а я нет. Мальчики, все дела. Ещё и куча взрослых вокруг. Поймают за обнимашками, и стыда не оберешься. — Ал! — восклицает он, — чем они кормят тебя! Ты же здоровенный! Я смеюсь, потому что, серьезно? Он себя вообще в зеркале видел? — Как Франция? — На месте, — весело отвечает он, — но я рад, что вернулся. Сколько же месяцев его не было? Три? Четыре? — И я, — признаюсь я с облегчением. Малфои уехали сразу после похорон. И я… Часть меня, нерациональная и дурацкая, боялась что он не вернётся. Нет, я не просто боялся. Я был в ужасе. Я идиот. Мне на плечо ложится ладонь, и мой желудок делает мерзкое сальто. Потому что рядом с нами стоят наши отцы. И это всегда… Нервно. — Поттер. — Малфой. Они, не отрываясь, смотрят друг на друга. И я перестаю обращать на них внимание, потому что Скорп делает мне странные знаки руками, вращая глазами. Чего? Я таращусь в ответ и слабо качаю головой. Не понимаю! Он раздраженно сжимает губы. — Так что ты скажешь по поводу моего предложения, Поттер? Я моментально превращаюсь в одно большое ухо. Скорп грызет губу, и его взгляд мечется между нашими родителями. — Мы… Я не знаю, — папа поправляет очки и вдруг смотрит на меня, — рождество семейное событие. Обычно мы проводим этот день в кругу родственников, все вместе и… Рождество? Это значит… О-ох! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — Давай, Поттер, — настаивает мистер Малфой, — дай ребятам повеселиться. — Па-ап, — с надеждой тяну я, стараясь вложить в это слово больше, больше… Все, вообще все! Мы молча смотрим друг на друга, а потом он, будто бы решив что-то, делает это еле заметное движение головой, и я боюсь дышать, боюсь надеяться, боюсь… — Ты уверен? Я могу положиться на тебя? И я не пойму, спрашивает ли он меня или папу Скорпа, потому что смотрит поочередно на нас обоих. — Разумеется. Немного пыток здесь, немного запрещенки там, — весело говорит мистер Малфой, — нам с парнями будет чем заняться, — в конце концов домовики так быстро плодятся… — Я зову Гермиону. — Знаешь, я давно хотел попробовать одно заклинание… Нашел, когда разбирал чердак. Старый Гримуар. Очень, очень древний. Человеческая кожа, шкура оборотня… — Ты действительно считаешь, что это смешно? — А ты что скажешь, Альбус? — лёгким тоном спрашивает отец Скорпа. — Я думаю, что тестирование на одушевленных объектах—это всегда так увлекательно! Но зачем же делать это собственноручно, — со знанием дела тараторю я, наслаждаясь папиным лицом, — вы же меня понимаете, да? Пока они не приняли этот закон о защите прав домо… — Ал, — прерывает меня папа, держась за переносицу, — ни слова больше. Я понял. Он твой, Малфой, забирай. Да! Рядом со мной Скорп издает ликующий вопль, и они с мистером Малфоем стукаются кулаками, типа, победа. — Слизерин, — еле слышно выдыхает отец. Хо! У него не было шансов! *** Мы со Скорпом стоим в узком проходе, а напротив сгрудилась компания девчонок. С Кас во главе. Между нами, ровно посередине, свободное купе. Я пихаю Скорпиуса в спину, подталкивая к двери, но он не двигается с места. Ну, что ещё? — Дамы, — Скорпиус жестом указывает на дверь. Салазар, серьезно? Мы первые его нашли! Кассия не торопится заходить внутрь. Вместо этого она накручивает на палец белобрысую прядь, выпячивая грудь вперед. Да, мы уже поняли, что за лето у тебя выросли сиськи. Проваливай. — Так мило с твоей стороны, Скорпиус, уступить… И тут поезд дергается, и она с абсолютно фальшивым возгласом валится на Скорпа. И когда он ловит ее, она заливается этим высоким смехом, как будто… Ну, если бы она была парнем, я бы сказал что ей защемило яйца. А так… — Малфой, — она невесомо касается его носа указательным пальцем. Ей что, три года? — Мой спаситель. — К вашим услугам, — Скорпиус склоняет голову в шутливом поклоне и, беря ее руку, целует воздух возле ее пальцев. О боги. Девчонки за их спинами тупо хихикают и шепчутся, а Кас хлопает своими коровьими ресницами. Когда наконец ее свита чешет за ней в купе, я уже собираюсь выдохнуть, но тут в дверях тормозит одна из девчонок. Смуглая, с толстенными русыми косами. Она протягивает ко мне руку, откидывая у меня со лба прядь волос, и я дергаюсь. Про личное пространство здесь вообще хоть кто-нибудь слышал? — Тебе идёт, Поттер, — улыбаясь, говорит она и захлопывает за собой дверь. Я внезапно чувствую себя по-дурацки с этой проклятой стрижкой. Ладно, плевать. Хотя бы катастрофа на макушке выглядит нормально, когда затылок и бока коротко острижены. Я пихаю Скорпиуса перед собой, побуждая двигаться дальше. — Пошли, Казанова, — ворчу я, — что это вообще сейчас было? Я заглядываю то в одно купе, то в другое, но везде… Ага! Наконец-то! Мы вваливаемся внутрь, закидывая сумки на сиденья. — Что на тебя нашло, Скорп? Это же Кассия! Скорпиус плюхается у окна, и я сажусь рядом, скидывая кроссовки и подтягивая ноги под себя. — Она иногда перебарщивает, — соглашается он, барабаня пальцами по столу. Это очень дипломатично. — Перебарщивает? Она громче всех орала, что ты—сын Волан-де-морта, — сухо замечаю я, откидываясь на спинку, — теперь она тебе, типа, нравится? Или что? Скорп в ответ только криво усмехается и бросает на меня полный веселья взгляд. — Тогда зачем? Он пожимает плечами и поправляет пуговицы на рукавах. — Потому что это нормально, — полувопросительно говорит он, — и так… Положено? И ожидаемо. Что за хрень? — Это самая дебильная вещь, которую я от тебя слышал, — признаюсь я. — Эй! Он шлепает меня по коленке. — Что в этой Франции с тобой сделали? Поменяли мозги на улитки? Тебя никогда не волновало, кто и что о тебе думает, и кому там что положено. Я понимаю, что размахиваю руками, поэтому кладу их на сиденье по обе стороны от себя и подушечками пальцев пробую шершавую текстуру обивки. А ещё я неправильно дышу. Почему я неправильно дышу? Скорпиус закрывает лицо руками и мычит. Я не пойму, то ли он ржет, то ли наоборот. — Ал, это просто…я просто… я… эти вещи… И он выглядывает из-за пальцев, все еще пряча лицо за своими ладонями. Очень красноречиво. — Что за вещи? — нахмурившись, спрашиваю я. Скорп вздыхает, а потом подпирает голову кулаком и натянуто улыбается. И все. Я тупо моргаю. О-окей? — А что с Кассией? Скорпиус всплескивает руками и отрицательно трясет головой. Что бы это ни значило. Он молча разглядывает меня, и это все вдруг становится как-то странно. Я не помню, когда последний раз чувствовал себя странно с ним. Это же Скорп. Но сейчас он так пялится на меня этими своими серыми глазюками, словно у меня на лице какой-то ребус. — Что? — настороженно спрашиваю я, не выдерживая этих гляделок. Он кладет свою руку на сиденье рядом с моей коленкой, и я опускаю взгляд. Его ладонь кажется совсем белой рядом с моей. А ещё у него наманикюренные ногти, а мои просто обстрижены, и местами не очень ровно. — Ал, я… это… иногда… я… мне… Дверь купе бряцает и отъезжает в сторону, и мы оба подпрыгиваем. Скорп одергивает руку и тут же кашляет в кулак, прочищая горло. С моим пульсом творится что-то странное. И мы видим ведьму с тележкой, полной сладостей. — Хвала яйцам, — выдыхаю я, — умираю с голоду. Ты будешь? Он пожимает плечами, и его губы расплываются в нерешительной улыбке. Конечно, зачем я вообще спрашиваю? Это же не человек, а бездонная яма. *** Я лениво переворачиваю страницу, наслаждаясь теплом и еле ощутимым, равномерным покачиванием поезда. Скорп сопит, уткнувшись мне в плечо, и время от времени смешно похрюкивает. Полуденное солнце светит прямо в окно, заливая купе золотистым светом. Мы так натолкались сладким, что Скорпиуса сморило почти моментально. Он героически боролся со сном, поминутно зевал и даже умудрялся что-то отвечать, но потом его глаза вдруг закрылись, и он стек на меня, как блямба подтаявшего мороженого. Его длинные ноги вытянуты между сидениями, а сам он согнут под странным углом. Раньше у него только ноги были длиннющие, а теперь и руки, и вообще он весь. Ещё я заметил, что иногда он смешно ходит, как будто его конечности и мозг не поспевают друг за другом. Салазар, мне в рот лезут волосы Скорпа. Отвратительно. Я откладываю книгу в сторону и пытаюсь устроиться поудобнее. Глаза слипаются. Меня убаюкивает стук колес и мерное дыхание Скорпа. Мне тепло и мягко. И… Что за… Я подскакиваю с переляку, когда ледяная рука хватает меня прямо за живот! Под футболкой! — Скорп! — ору я, — ты офигел?! Какого хрена?! Он начинает ржать, откидываясь на сиденье. Долбаный Малфой! Со своими долбаными ледышками! Я возмущенно потираю живот, а Скорпиус довольно гогочет, глядя на меня. — Как вообще можно замерзнуть в такой жарище? — раздраженно спрашиваю я, — солнце шпарит прямо в окно! Скорп смачно потягивается, а потом тянется к столу за пачкой конфет. Сколько вообще можно трескать? Как это все в него влезает? У него такое довольное лицо… Огреть бы как следует! — Мне всегда холодно, — говорит он. Это правда. — Потому что ты настоящая змеюка. Он протягивает мне конфету, я беру ее и кидаю ему в голову. — С-с-с, — шипит Скорпиус, когда конфета бьёт его в лоб. — Дурак, — смеюсь я и уворачиваюсь от другой, которую он уже зарядил в меня. Декабрь — Что не так с грушами? Я отпихиваю ногой кучу влажной одежды. Мы несколько часов провели на улице, бесились в снегу как два придурка и промокли насквозь. Выуживаю из миски божественно-сладкую ягоду и отправляю в рот. Плюсы дружбы с Малфоем, че. Клубника на Рождество. — Текстура не та, — говорю я, глядя, как Скорпиус вгрызается в грушевую мякоть. Груша спелая, и по его подбородку течет сок. Он вытирает излишки рукой, а потом слизывает капли с пальцев и ладони. И я почему-то не могу отвести взгляд. От розового языка. От его влажного рта. От длинных пальцев. От… У его губ такая интересная форма. Почему я раньше этого не замечал? Особенно верхняя, она такая… Я хмурюсь и спрашиваю: — Что ты делаешь? Скорпиус задорно улыбается и тыльной стороной руки ещё раз вытирает подбородок. — Только папе не говори, — смеётся он, — наследник рода не должен вести себя как деревенщина. Салазар, он действительно очень похож на своего отца. Особенно когда специально кривляется. — Возьми платок, — я пихаю его коленкой, — это реально отвратительно. Он игнорирует мои слова и просто промакивает рот собственной футболкой. Наследник, вашу мать. Не знаю, что отражается на моем лице, но Скорп толкает меня рукой в плечо и белозубо ухмыляется. — Что значит «не та текстура»? — снова спрашивает он. Я бухаюсь на спину и поворачиваю голову в его сторону. Мы лежим на полу, под нами офигительно мягкое одеяло, а вокруг — куча подушек. Я не знаю, что это за комната. Что-то вроде оранжереи. Окна в пол и куча растений. И это… Охрененно. Ещё полчаса назад мы носились в снегу, а сейчас валяемся здесь, напихиваясь фруктами и сладостями. Я сонный от усталости и сахара. Мне мягко, приятно и тепло. И… Ох, блядь. Это тело меня убивает. Я переворачиваюсь на живот и пытаюсь незаметно улечься поудобнее. Со стояком под бедрами это, конечно, не самая простая задача. И что за черт меня дернул снять штаны? Мы промокли до нитки, поэтому сразу поскидывали все, оставшись в футболках и трусах. Этого я не предвидел. Какой стыд. — У груши неприятная текстура. — моя голова лежит на сложенных руках, и я снизу вверх смотрю на Скорпа, который сидит рядом, — странно ощущается на зубах. Скорп в ответ мычит, и я уверен, что он не понимает, о чем я. Никто не понимает. — А у клубники? — У клубники нет. — У яблок? — Тоже нет. — Ты действительно их различаешь по… — он щелкает пальцами, ища подходящее слово. Я киваю. — По тому, как они чувствуются во рту. Груша не такая упругая. И когда ее кусаешь, это чувство, прямо между зубами… Я пару раз клацаю зубами и жестикулирую, пытаясь хоть как-то объяснить, а потом махаю рукой и замолкаю. — Ну, тогда больше никаких груш, — улыбается Скорп. И я знаю, что Скорп действительно имеет это в виду. Даже если не понимает. Он запомнит, и больше никаких груш. Потому что это Скорп. Он такой. Офигенный. Самый лучший. Он вытягивается на спине рядом со мной и поворачивает голову в мою сторону. От влаги его волосы, и без того кудрявые, пушатся как ненормальные, и он похож на одуванчик. Он лежит так близко, что я чувствую его запах. Он вспотел. И пахнет грушей. И чем-то теплым, и… — Я написал Роуз, — вдруг говорит он. Я тупо моргаю. — Ты… что? — Написал Роуз. Твоей кузине, — легко повторяет он. — Зачем тебе писать этой глупой курице? — Ай, Альбус, — Скорп удивленно приподнимает бровь, — нехорошо так говорить о леди. Я неприятно хмыкаю, потому что… Какого черта? — О леди действительно так говорить не стоит, — сухо отвечаю я, — только вот она, увы, к данному понятию не имеет ни малейшего отношения. — Это неправда, — мягко возражает он, — ты не прав. Она… у нее… — У нее?.. Я выжидательно приподнимаю брови. — Красивые волосы. Всем нравятся ее волосы. Пхах! Я ненавижу красный. Мерлин, как же я ненавижу красный! — И у нее красивая кожа… — Кожа? Серьезно, Скорп? — Вы с ней чем-то похожи. Она тоже очень умная, всегда говорит эти вещи… Я смеюсь. Мне пофиг, что это больше похоже на истерический гогот, чем на нормальный смех. Скорпиус приподнимается на локте и удивлённо смотрит на меня. Насрать. — Это не правда. И Роза не умная, — выплевываю я, — есть большая разница между тем, чтобы пичкать свою речь словами, значение которых ты знаешь только приблизительно, и тем, чтобы действительно разбираться в чем-то. — Мерлин, Ал, ты действительно ее так не любишь? — Она тебе не подходит, — говорю я вместо ответа, дергая пальцами нитку из одеяла и глядя на свои руки. — Почему? Потому что Роуз — тупая курица, которая считает себя лучше других. Потому что она бестактная, и наглая, и… А Скорпиус он… Он добрый. Чуткий. Внимательный. И весёлый, и смешной. И такой, он такой… Мягкий. А для нее любая мягкость — это слабость. Роуз не заслуживает его. Я только пожимаю плечами, не отрывая взгляд от одеяла. — Роуз вообще в курсе о твоём существовании? Она даже никогда не здоровается с тобой. — Просто девчонки любят, когда их добиваются, — невозмутимо говорит Скорпиус, — мой папа целую вечность ухаживал за мамой. И он хлопает меня по руке. Я не смотрю на него, но я уверен, что он улыбается. Этой своей улыбкой. С дурацкими ямочками. — Ну да, — еле слышно бурчу я, — разумеется. Я вздыхаю. Мне не хочется, чтобы она тусовалась с нами. Чтобы она и он, и тогда я… Я стискиваю зубы и утыкаюсь лбом в свои руки. Ни за что не признаюсь, что уже ненавижу Роуз. За то, что он думает о ней. Говорит о ней. Пишет ей. Салазар! Он мой друг! Скорпиус мой друг. Не ее. Мой! Я слышу как шелестит одеяло, а потом Скорп кладет подбородок мне на плечо. — Ты думаешь, если я буду общаться с Рози, то забуду про тебя? И буду проводить все время с ней? Его дыхание обдает мне щеку. Долбаная груша. — Ты мой лучший друг, Ал. Навсегда, помнишь? Иногда я обожаю его. За то, что мне не нужно говорить и объяснять. Он просто знает меня, и все. Очень просто. Но бывает, что Скорпиус бесит меня. Как сейчас. Потому что видит меня. Мои тупые страхи. Мои глупые переживания. Дебильные опасения и… Бля. Он всегда звучит так понимающе. Так по-доброму. Так, агрх! Я утвердительно мычу, а потом резко бодаю его головой. Несильно, но ощутимо. Потому что он сам виноват. Это его вина. Его! Скорп заставляет меня чувствовать себя лучше. Хуже. Все сразу. Просто чувствовать! И я ненавижу это. Ненавижу, когда во мне так много всего! Скорп отшатывается и бухается на задницу, хватаясь за нос. — Какой же ты козел, — глухо говорит он. И его глаза опасно сверкают. Ох-хо! Я ухмыляюсь. Мерзотно. Ну, и что ты мне сделаешь, хм-м? Многие считают Скорпа деликатной снежинкой, но, ха! Из него снежинка, как из меня балерина. Я не успеваю откатиться в сторону, и Скорп набрасывается на меня, придавливая своим весом и сильно стискивая мои бока ногами. Мы перекатываемся один раз, другой, и вдруг я обнаруживаю себя в локтевом захвате. — Воу! — хриплю я. Скорпиус в ответ только гогочет, и одна его рука фиксирует мою шею, а вторая одержимо тиранит костяшками мою макушку. — Отвали! — я хватаюсь за его руки, выворачиваясь всем телом, пытаясь вырваться, — отвали, Скорп! *** Я подлетаю к двери Скорпиуса, и коробка, плывущая за мной по воздуху, больно ударяет меня в затылок. Моя рука взлетает к голове, потирая ушибленное место. Прежде чем я успеваю толкнуть дверь, что-то бухает в нее с другой стороны, и я слышу приглушённый крик Скорпа. — Мне насрать на твою гребаную компанию! Мои глаза округляются. Он никогда не ругается. Никогда. Через мгновение дверь открывается, и спокойный голос мистера Малфоя произносит: — Мы ещё вернемся к этому разговору. А потом я вижу и его самого. Видя меня, он замирает на пороге. — Я ничего не слышал, — тут же заверяю я его. Он приподнимает холеную бровь. Холеную, точно. Он весь такой. Как породистый пёс перед выставкой. — Это имеет значение? Он ведь все равно все тебе расскажет. Я натянуто улыбаюсь. Что тут скажешь? — Такая вероятность существует, да. Он смотрит на меня несколько мгновений, и внезапно мои растянутые треники и футболка на несколько размеров больше уже не кажутся мне такой отличной идеей. Я вижу, что он рассматривает коробку за моей спиной. — Это игра. Про рыцарей и драконов, — скомкано поясняю я, — Скорп любит такое. Мистер Малфой только наклоняет голову, глядя на меня. — Ты настоящий поклонник магловских игр, да? — Ну, эм, мне приходится им быть. Да. Так что да, — говорю я, и мне хочется шлепнуть себя ладонью по лбу. Я не особо хорош в беседах с малознакомыми людьми. Да, мистер Малфой не совсем посторонний, и все дела, но и особо знакомым его не назовешь. — Ох? Я думал, тебе это нравится, — он взмахивает рукой. И мне приходится сделать над собой усилие, чтобы не пялится на все эти кольца на его пальцах. Мерлин, ну и каменюки. — Скорпиус в восторге от них, и… Кто-то же должен ему объяснять все это. — Но тебя это не напрягает? Напрягает? Реакция Скорпа на магловские ништяки не сравнится ни с чем. Только ради этого я готов часами рубиться во все эти штуки. — Нет, меня это не напря… — Ну, и куда ты делся? Из-за плеча мистера Малфоя выглядывает кудрявая голова. Скорп хватает меня за руку, отпихивает в сторону своего отца и затаскивает меня в комнату, не давая договорить. Я бросаю на мистера Малфоя извиняющийся взгляд, а он в ответ только подмигивает и тихо закрывает за собой дверь. Спальня Скорпиуса похожа на… Поле боевых действий. — Что произошло за те пятнадцать минут, что меня не было? — пораженно спрашиваю я. Подушки разодраны в клочья, и перья комьями валяются на полу. Чернильница лежит перевёрнутая возле двери, а сама дверь так уделана чернилами, что на ней нет живого места. Одна штора оборвана полностью, вторая кое-как держится на честном слове. Я чихаю, потому что в воздухе полно пыли. Зато она красиво кружится на свету. Шторы оборваны, и солнечные лучи беспрепятственно заливают всю комнату. — Я, хм-м, немного… Вышел из себя, — переминаясь с ноги на ногу, отвечает Скорп. И у него под ногами что-то хрустит. Я не успеваю ничего спросить или ответить, потому что он вдруг обхватывает себя руками и смотрит прямо на меня. — Папа женится, — выплевывает он. — Что? — Мой отец женится! — уже громче произносит Скорпиус, буравя меня взглядом, словно это моя вина. — Я… д-да, я слышал с первого раза, — я опускаю коробку на пол и обхожу комнату по кругу, рассматривая погром. Поднимаю опрокинутый стул и задвигаю его под стол, просто чтобы чем-то занять руки. И дать себе немного времени. Взгляд Скорпиуса прожигает дыру в моей спине, и я без понятия, как мне быть. Что вообще надо говорить в таких ситуациях? Когда я дохожу до кровати, то разглаживаю покрывало и сажусь на краешек. — Я думал, он… Он любил… любит твою маму? Скорпиус плюхается рядом, поднимая в воздух тучу перьев и пуха. Он упирается локтями себе в ноги, зарывается лицом в ладони и угрюмо мычит. — Это будет деловое соглашение. Типа как… Брак по расчету, — вздыхает он, — выгодно для бизнеса и все такое. Я не знаю, что сказать. — Год, Ал! — с чувством произносит Скорп, размахивая руками, — ещё года не прошло с того момента как она… как мама… Я закидываю руку ему на шею и притягиваю к себе. — А что говорит твой отец? — А что он может сказать? Что это ничего не значит. Что это союз двух корпораций. Что они будут жить раздельно, и кроме общей фамилии… Скорпиус утыкается мне в плечо, а потом бьётся об него несколько раз лбом. — Ну раз так, — осторожно говорю я, — возможно это действительно… — Сам факт, Альбус! — он резко вскидывает голову, — сам факт! Ну и перепады. Это вообще нормально? Я спешу его заверить: — Окей, да, я понял, сам факт. Ситуация отстой, ты прав. Он снова кладет голову на меня. Я вдруг порываюсь погладить его по волосам, но останавливаю себя. Он все-таки не кот, ау. — Я не могу в это поверить, — чуть спокойнее говорит он, — зачем он это делает? — Он ведь сказал тебе, это бизнес. — К черту этот бизнес! Почему нельзя заниматься чем-то другим? — Чем, например? — Я не знаю! Пусть идёт работать в Министерство! Я устраиваюсь поудобнее, глядя как Скорп стаскивает с покрывала перья и крошит их пальцами на мелкие кусочки. — Без обид, Скорп, но я не думаю, что в Министерстве сильно ждут кого-то с вашей фамилией. — Что ж, я не он, я не буду прятаться за стенами дурацкого офиса. Я буду работать в Министерстве, — ни с того ни с сего упрямо заявляет он. И для наглядности бьет себя кулаком по коленке. И я без понятия, как мы перешли от обсуждения его отца к этому. Надо сказать эльфам, чтобы напоили его ромашкой на ночь. — Малфои это не только мешок с деньгами и паршивая репутация, и я докажу это, — с вызовом продолжает он. Скорп отстраняется от меня. Я поворачиваю голову, глядя на него, и вижу, как он грызет губы. — Это идиотский план? Ты думаешь, что я идиот? Откуда это вообще взялось? — Я думаю, что это отличный план, — я несильно пихаю его плечо своим, — и ещё я думаю, что у тебя все получится. — Да? — слабо улыбается он. — Не заставляй меня повторять это сентиментальное дерьмо, Скорп. Он смеется. Ну, Аллилуйя. Кажется, кризис миновал. Март — Что это вообще такое? — спрашиваю я, глядя на темный мешок, который бренчит каждый раз, как Скорпиус трясет им. Он вытаскивает оттуда какую-то мелочь и сует мне в руки. Значок? — Ну, и что это? — Это, мой друг, первые шаги на пути к новому миру, — он закидывает руку мне на плечо, а другой делает широкий жест, — лучшему миру. Мы стоим у главного входа. Мимо из Большого зала валит куча народу, и Скорп время от времени ловит кого-то из них и сует в руки значок. Я замечаю, что дальше, на ступеньках главной лестницы, этим же занимается Джеймс. — Это он тебе дал? — спрашиваю я, кивая на брата. Скорпиус, проследив за направлением моего взгляда, мотает головой. — Лонгботтом. — Невилл? А почему он дал это тебе? Скорпиус ухмыляется. — Он дал это мне, чтобы я передал это тебе, — он пихает меня локтем в бок, — но я знаю, как ты ненавидишь все это, и… И демонстративно трясет передо мной мешком. — Эй! Ты! Да, ты! Возьми значок! — внезапно горланит Скорп проходящему мимо старшекласснику и потом добавляет тише, —… поэтому будешь мне за это должен. Я вздыхаю и цепляю себе на мантию значок. — Я не то чтобы против, — говорю я, — сама идея мне импонирует. Но весь этот процесс… Я делаю неопределенный жест рукой в воздухе, и Скорп понимающе хмыкает. — И потом, СРИСС? Серьезно? — сухо спрашиваю я, — что это вообще значит? — Социальное равенство и справедливость сквибам! — вместо ответа орет Скорп, сложив руки рупором вокруг рта. — Социальное! РАВЕНСТВО! И! Справедливость! СКВИБАМ! — грохочет ему в ответ мой брат. Через весь грёбаный холл. Мать моя Моргана. — Уверен, что без моей тети тут не обошлось, — мрачно говорю я. — Которой из них? — Поверь мне, на такое способен только один человек. Я смотрю за тем, как мой брат впаривает значки стайке хихикающих пуффендуек, и думаю о том, что от всей этой толпы у меня болит голова. Много людей. Много звуков. Красок. Ощущений. Это какая-то преисподняя, честное слово. — Ро-о-з-и-и, — нараспев произносит Скорп рядом со мной, и я резко оборачиваюсь. Уизли. — Возьми значок, Рози! Скорп улыбается ей, протягивая значок, и она шлепает его по руке. Я стискиваю зубы. Она молча указывает на свою сумку, где уже приколота яркая надпись. — Ты хоть знаешь, за что мы вообще боремся, Малфой? Бля, этот тон. Клянусь, я готов вырвать ей язык за то, что она так обращается со Скорпиусом. — Ох-х, и за что мы только не боремся, — шутит Скорп, и я удивленно моргаю. Я никогда не слышал, чтобы он говорил так. Мерлинова борода! — Ну понятно, — Роуз сжимает губы и разворачивается. Ее яркая шевелюра как маяк в этой куче народа. Гребаный красный. — Подожди, стой! — кричит ей вслед Скорп, и мне хочется биться головой о стену, — за отдельную школьную программу! За возможность учиться в Хогвартсе! И лечиться в Мунго! И работать в… Рози! Рози, ты пойдешь со мной в Хогсмид?! — Меня. Зовут. РОУЗ! — рявкает она ему уже из самой двери, а потом исчезает в проходе. И я только сейчас понимаю, что так сильно стиснул кулаки, что мои ногти больно впиваются в ладони. — Это, определенно, успех, — ядовито говорю я, когда Скорп поворачивается в мою сторону. Он ничего не отвечает и только, улыбаясь, разводит руками. Разумеется. Ничто не может испортить ему настроение. — Давай сюда эту хрень, — кисло говорю я, запуская руку в мешок и выуживая оттуда горсть значков, — а то сто лет стоять здесь будем. Май — Хозяин этой вещи должен… До-ол-же-ен… Справа от меня Милли хихикает как абсолютная идиотка. Слева по-дурацки ржёт Скорп. Салазар, помоги мне. Все вокруг в таком состоянии, что никто не замечает, что жидкость в моем стакане не убывает, хотя я периодически подношу его к губам. Я не пью, потому что ненавижу терять контроль. Этого и так полно в моей жизни, спасибо большое. —… должен поцеловать тех, кто сидит по бокам от него! Кто-то пьяно смеётся, кто-то тянет одобрительное «О-о-о». Скорпиус что-то хмыкает и пытается стукнуть своим стаканом мой. Я молчу и только бросаю на него косой взгляд. Он вдруг начинает абсолютно одержимо хохотать и выплескивает на себя половину своей выпивки. Офигенно. Выпивший Малфой это… Милли тыкает меня локтем в бок. — Чего? — огрызаюсь я. Она наклоняет голову и кивает в сторону. У Кассии в руках мешок, наполненный разной хренью. Мы покидали туда наши вещи. Кас даёт задание и вслепую вытаскивает что-нибудь. И да. У нее в руках моя фигурка от последней настолки, в которую мы играли. — Что я должен сделать? Она закатывает глаза. Да, представь себе, не все следят за вашей дебильной игрой. Почему я вообще позволил затащить себя в это? — Поцеловать того, кто сидит справа от тебя. И слева. Милли и… Скорпиус? Серьезно? — Слева? — решаю уточнить я. И прежде чем я успеваю сказать что-то ещё, Скорп закидывает мне руку на плечи. — Не парься, — он довольно лыбится и смачно чмокает меня в щеку. Его координация оставляет желать лучшего, поэтому он хорошенько впечатывается в меня и едва не опрокидывает нас обоих. Потом он бухается лбом мне в плечо и начинает тупо хихикать. О, боги. — Вам что, пять лет? — спрашивает Милисента, и я хочу с ней согласиться, но потом она хватает меня за подбородок и притягивает к себе, — по-вашему, это был поцелуй? Она прижимается своим ртом к моему, и я думаю, что это не так уж и плохо. Ее язык влажный и горячий. Она проводит им прямо между моих губ, а потом он скользит мне в рот. Милли кладет руку мне на затылок и притягивает ближе к себе. Ее волосы щекочут мне щеки, и я чувствую цветочный запах ее шампуня или духов. Даже старшие курсы не рискуют связываться с нашей Милисентой. Она просто… Ураган. Сила природы. И целуется она так же. Я стараюсь отвечать с не меньшим рвением и надеюсь, что не выгляжу как идиот. Или как удав, который пытается кого-то сожрать. Вокруг кто-то гогочет, и какой-то придурок начинает улюлюкать. — Моя очередь, — это Скорп. Его рука по-прежнему закинута мне на плечи, и он тянет меня к себе. Милли всё ещё прижимает мое лицо к своему, и в итоге они тянут меня в разные стороны. Когда я все-таки отрываюсь от нее и поворачиваюсь к Скорпиусу, то тут же ловлю на себе его дыхание. Он пахнет пролитым огневиски. Его губы мягкие и теплые, а когда кончик его языка легко касается моего, я чувствую привкус алкоголя и… Скорпиуса. Это… Обалденно. Мне становится очень тепло. Нет, горячо. Жарко. И я… — О-и-й, заканчивайте! — кричит кто-то, и в этот момент Скорп несильно прикусывает мою нижнюю губу и еле ощутимо выдыхает. И весь жар собирается где-то в моем животе. И в ушах стучит. И дыхание перехватывает, и… Я открываю глаза (когда я успел их закрыть?) и вижу, что Скорпиус смотрит на меня. И все еще держа мою губу зубами, он чуть тянет на себя и начинает улыбаться. А потом отпускает, запрокидывает голову и заливисто хохочет. — Завидуешь, Боукер? — сквозь смех спрашивает Скорп, и его голос, после всего выпитого, звучит неразборчиво, и интонация едет куда-то не туда, — вставай в очередь! Он высовывает язык и делает им неприличный жест, глядя на Крейга. У того от удивления расширяются глаза, и он давится своим огневиски. Боукер кашляет, стуча кулаком в грудь, а Скорпиус смеется ещё сильнее, и к нему присоединяется сначала один голос, потом другой, третий, и вдруг уже вся комната сотрясается от смеха. А в моих ушах все ещё грохочет пульс, и сердце будто хочет выпрыгнуть из груди. Я пытаюсь дышать, правильно дышать, чтобы замедлить ритм проклятой штуки. Но все, о чем я могу думать, это вкус. И тепло. И едва ощутимое дыхание. И это чувство внизу живота. И… И я чуть не подпрыгиваю от неожиданности, потому что кто-то проводит снизу вверх по моей руке. Ох. Это Милли. Всего лишь Милли. У нее гладкие черные волосы, и сейчас они красиво отражают свет факелов. Ее большие глаза блестят, а щеки раскраснелись. — Ну? И кто был лучше? — тихо спрашивает она, чуть подаваясь в мою сторону. Я неровно выдыхаю. Никогда девчонки не говорили со мной таким тоном. Как будто она чего-то ждёт. Или предлагает. Или это какая-то игра. И что я должен ей сказать? Я пытаюсь представить… Вспомнить, как ведёт себя Джеймс. Его жесты, смеющиеся глаза. Его мимику. Милли вопросительно приподнимает брови. И я подмигиваю ей. И улыбаюсь. Такой улыбкой… Маленькой. Секретной. И тоже аккуратно провожу пальцами по ее предплечью, как она мне. Она прикусывает губу и тихонько смеется. Ох, хвала Мерлину. Кажется, я всё сделал правильно.