Keep The Streets Empty For Me

Последним, что помнил Саймон достаточно четко – Джейса и тепло, что дарили его объятия. Все, что было после – размывалось темными пятнами и разбегалось в сознании словно круги на воде. Он знал, что умер. По бездне, в которую провалился сразу же после тепла, по шумному дыханию бесконечного космоса и отблескам звезд, что в небытие загребал руками мириадами, загребал и проглатывал, заполняя ими собственное ничто. Ловил их, сияющих великолепием, и сжимал в ладонях, ломая, уродовал и перемалывал в мелкое крошево. Убивал. И все для того чтобы поглотить. Выкраивал из кусочков чужих мертвых тел собственную вечность. Мироздание стенало от боли и просило его перестать. Но он не мог, потому что душа его, неуспокоенной хищной тварью вновь и вновь сжималась перед прыжком, и готовила ему путь вечно проклятого создания ночи, переродившегося в полную луну и непрекращающийся ливень. Саймон умер, но знал, что смерть – это не конец. Однако если для остальных существовал только путь вперед, для него предоставлялось целых три варианта – отправиться дальше, остаться запертым в небытие или вернуться назад. И прежде чем он успел выбрать хоть что-нибудь, порядок вещей был нарушен вмешательством извне и всё решили за него – Саймон еще не закончил с делами, Саймон был нужен там, откуда пришел. Все живое обречено на рождение в муках и точно такую же смерть. То, что пережил Льюис перерождаясь, оказалось ни с чем несравнимым. Болью, довольно страшною, было налито всё, она протекала в Саймоне как один из процессов тела, словно всегда существовала в нем, и он не знал ничего иного. Сколько бы парень не пытался вытолкнуть её, выкашлять, все никак не мог избавиться. Кроме боли не было никакого другого опыта, и обезумевший от нее, Льюис вертел головой, но ничего не видел, пытался что-то услышать, но кругом висела тишина. Боль была единственной, ею было задано все, и она требовала подчиниться. Пригибала к земле, выворачивала наизнанку кости, рвала и вытягивала жилы. Сердце больше не билось, нервные окончания отмирали, внутри образовывалась пустота. И Саймон не сопротивлялся, безропотно позволял переходу завершиться, доверяя боли, добровольно пропуская её сквозь себя, чтобы она распускалась в нем убийственно-ядовитыми цветами. Поэтому, когда мозг наконец послал первый импульс, запуская восстановление сознания с нуля, и сквозь плотную пелену абсолютного ничего послышалось едва уловимое «Льюис», произнесенное смутно знакомым голосом, Саймон пришел в изумление. Подобный маленькому бумажному кораблику, тонущему в черных глубинах моря, отчаявшийся в своем одиночестве, он вдруг наткнулся на ярко брызжущий светом маяк, и тот задал новые переменные в сложившемся положении. Стена, что не давала Льюису почувствовать реальность, обрушилась, и все звуки, все краски, все ощущения, целый мир хлынул на него мощным, бурлящим, живым потоком, подобно самому неукротимому стихийному бедствию. Все смешалось, обрело вес и смысл, воспоминания врывались обрывками, мельтеша перед глазами, навыки и умения обретались вновь за короткие миллисекунды, хотя на их развитие в прошлом уходили годы, все чувства и эмоции возвращались, привязываясь к образам мест и людей. Слишком быстро, пугающе быстро из ничего Саймон становился кем-то. Вырванный из единой материи мироздания, облекшийся в форму, он вновь приобрел тело, смог осязать его изнутри и снаружи, и вместе с этим пришли все телесные потребности, включая сон, и, конечно же, голод. И тут пробудилась жажда. Та самая, что сводила с ума, и занимала первое место в списке первостепенных задач. Понимание этого мгновенно обожгло подкорку мозга, сразу же отдалось сухостью во рту и неприятным привкусом земли, от которого захотелось немедленно избавиться, а затем до Льюиса добрался запах. Хаотично-разрозненные мысли, все никак не укладывающиеся в плавные потоки, топорно диагностировали его и разбивали на составляющие дольше, чем обычно, или же так просто казалось. Каким же был этот запах – горьким или соленым, приятным или отвратительным? Думая, Саймон хватался за слова, взвешивая смысл каждого, чтобы охарактеризовать то, что обонял. И когда пазл сложился, а запах стал сладким, приятно волнительным, напоминающим пастилу или может быть карамель, жажда, сковывающая внутренности, кинула тело Льюиса вперед прежде, чем он вспомнил, кому именно принадлежал столь непередаваемо восхитительный аромат. Зверь, которого Саймон боялся прежде, вырвался на свободу, пока хозяин был деморализован и не способен наладить контроль, и был готов пойти на всякое преступление, лишь бы получить необходимое немедленно, любым путем. Он определил цель, сбил ее с ног, и более чем удовлетворенный тем, что жертва не сопротивляется, был готов нанести удар, но тут случилось нечто непредвиденное. - Остановись, - повелительно произнес твердый голос, и оказалось, что ему невозможно противиться. Над выбранной жертвой застыл не только Саймон, но и зверь, сорвавшийся с цепи. И когда это произошло, Льюис наконец-то смог соотнести странно знакомый голос и приятный запах с конкретным человеком, с Джейсом. Побледневшее осунувшееся лицо, янтарные глаза, глядящие прямо, со смирением. Джейс. Но прежде чем Саймон попробовал что-либо предпринять, Рафаэль, которому и принадлежала произнесенная ранее команда, окончательно выбрался из могилы, подлетел к новообращенному и, схватив его за шиворот, оттащил от нефилима обратно к могильному камню, туда, где стоял холодильник с кровью. - Пей, - велел Сантьяго, сунув сидящему у него в ногах парню первый попавшийся пакет с кровью. Саймон, шокированный тем, что напал на Джейса, одновременно с новым приказом хотел попросить прощение, и потому пришел в еще большее удивление, когда помимо своей воли пихнул в открывшийся рот еду. Первые несколько секунд он безотчетно делал глотки, вместе с тем пытаясь говорить, но затем понял, что вместо слов издает противное бульканье, и замолчал, продолжив пить кровь. Та была холодной и ужасно мерзкой на вкус, но остановиться не получалось. - А ты еще более двинутый, чем я полагал, Джонатан Моргенштерн, - произнес Рафаэль с легким оскалом мало похожим на улыбку, и, придирчиво порывшись в холодильнике, достал оттуда четвертую отрицательную. Джейс, уже успевший прийти в себя и присесть, вставать не торопился. Напрочь игнорируя слова Сантьяго, что было совершенно ему несвойственно, он внимательно наблюдал за Саймоном, так пристально, что новообращенному стало как-то неловко, но ничего кроме как сидеть и пить кровь, сделать он не мог. - Обращение прошло успешно, как ты видишь, - невозмутимо продолжил говорить Рафаэль, пригубив немного из своего пакета, будто и вовсе не испытывал чувство голода. – Неловко вышло с нападением, конечно, но ему за себя очень стыдно, ты же понимаешь? – начало казаться, что Сантьяго и вовсе наслаждался ситуацией. Вейланд недовольно повел плечами и пробурчал что-то себе под нос, однако этим все и ограничилось. Льюис начал переживать, не случилось ли еще что-то, пока он перевоплощался, и все ли вообще нормально с нефилимом, хотя мысли эти были совершенно абсурдными, ведь он стал, черт возьми, вампиром. Сумеречные охотники все-таки взяли и превратили его в нежить. Вот о чем, казалось бы, стоило подумать. Об этом и о том, что отныне и навсегда он мертв. Запредельно мертв. Мертвее всех мертвых. И, тем не менее, он сидел, глотал уже пятый пакет крови, чувствуя, что еще немного, и та польется через уши, и переживал за Джейса. Ну что за идиотизм?.. Переполненный едою выше всяких пределов он жалобно простонал неразборчивое «больше не могу» и закашлялся. - Если наелся – можешь перестать пить, - все тем же тоном сказал, наконец, обративший на него внимание Рафаэль, и Саймон тут же отбросил пакет, самопроизвольно глубоко вдыхая в легкие воздух, хотя этого вроде бы больше не требовалось. - Почему он подчиняется тебе? – неожиданно поднявшись с земли, спросил Джейс, хмурясь. - Заметил? – ухмыльнулся Рафаэль. – Это потому что я его родитель. Разве Старквезер не рассказывал вам про особую связь, что устанавливается между новообращенным и его создателем? Льюис, пока еще очень медленно соображавший что к чему, вспомнил последний разговор с Сантьяго, в котором тот рассказывал, что связь с родителем можно разорвать только если тот сам отпустит свое дитя, и чем активнее участие создателя в процессе перерождения, тем глубже и сильнее получится связь. На тот момент Саймон даже не подозревал, кто окажется его родителем, и наивно полагал, что у него еще куча времени для того, чтобы определиться нужно ли ему обращение, и если да – выбрать подходящего создателя. Он думал, что детали, которые ему открыл Рафаэль, известны Сумеречным охотникам, и поэтому ничего не сказал Джейсу. Поэтому и потому, что говорить о таких вещах, как превращение в полноценного монстра, с Вейландом было неудобно. Однако сейчас он сидел на влажной от дождя могильной земле под светом полной луны и понимал, что где-то в своих расчетах свернул не туда. Он действительно помнил, как обнимал Джейса, как чувствовал его мимолетное замешательство, как сам же обнял его сильнее, потому что хотел этого больше всего на свете. А затем от темноты леса отделилась тень, и ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы принять единственное казавшееся верным решение. Само собой, Саймон не ожидал, что оно будет стоить ему жизни, но даже будь у него возможность, все равно бы ничего не изменил. Длинные когти твари прошили его тело насквозь и последним, за что зацепился взгляд, стало лиловое рассветное небо. А потом через адскую боль он очнулся зависшим над Вейландом, напуганный и вообще не понимающий, что происходит. Теперь же кое-что прояснялось и приводило Льюиса в ужас: он стал не просто созданием ночи, связанным со своим родителем-нижнемирцем, он оказался новообращенным Сантьяго, вампира, с которым даже поговорить нормально больше двух минут был не в силах. А тот еще, словно в насмешку, закопался вместе с ним, чтобы узы их были не просто крепкими, а практически нерушимыми. Ох уж эти невеселые шутки судьбы. - Что ж, все сделано, теперь можешь отпустить Саймона и валить на все четыре стороны, - раздраженно сказал Джейс, продолжая стоять на месте и сверлить Рафаэля неприязненным взглядом. Сантьяго ничего из этого не впечатлило, так что он хмыкнул равнодушно, повел плечами и ответил медленно, так, чтобы до охотника дошло: - Это ты можешь идти и заниматься своими делами, нефилим. А этот новообращенный - мое дитя, моя ответственность, и лучше бы вам не лезть к моему клану, иначе я сочту это несоблюдением закона. Вейланд ощутимо напрягся. Он был готов к чему-то подобному, но очевидно не собирался сдаваться. - Слушай, если бы не твой клан, всей этой ситуации даже не возникло бы, и… Каким-то непонятным образом, интуитивно Льюис почувствовал возмущение Рафаэля, хотя внешне вампир оставался спокойным, но не успел парень даже удивиться этому, как Сантьяго уже перебил нефилима и очень холодно произнес: - Ты и твоя семья могли угрожать мне этим до тех пор, пока детеныш оставался человеком. Теперь он вампир, мы приняли его в свой клан по вашей же просьбе, и на то есть свидетели среди нижнемирцев, - неожиданно он схватил Саймон за шиворот и поднял на ноги. – Ему нужно научиться контролю, понять каково это – быть вампиром, и вряд ли кто-то из Института ему в этом поможет. По тому, как дернулась рука Джейса в сторону висящего на бедре клинка, и по его вмиг переменившийся энергии, которую Льюис теперь, оказалось, тоже чувствовал, стало понятно – разговор вот-вот перейдет к драке, - и этого Саймон позволить не мог. Он понимал, что Сантьяго прав: ему следует научиться контролю, хотя бы затем, чтобы больше не приходить в себя нависшим над кем-то из друзей, и, как бы не учил его в прошлом Вейланд, этого могло оказаться недостаточно. Ощущая ладонь Рафаэля на своей шее и не возражая по этому поводу, он все же несмело шагнул вперед, к нефилиму, и каждый новый шаг давался тяжелее предыдущего. Перед глазами стояло отрешенное выражение лица Джейса, лежащего под ним и смиренно принимающего смерть. Будто Саймон спасал его чтобы затем убить! - Не страшно, если я пойду с ним. Не запрет же он меня в подземельях отеля навечно, - остановившись совсем близко с Вейландом, сказал Льюис и постарался выдавить улыбку, но был более чем уверен – та вышла жалкой. Охотник посмотрел на него, словно бы говоря «плохой из тебя лжец», и покачал головой, но видимо где-то глубоко внутри себя знал, что не в силах изменить ситуацию, только не здесь и не сейчас. И вместе с опущенными плечами нефилима Саймон испытал удушающую пустоту и оглушительное чувство вины, страха и стыда – несмотря на выпитые литры крови, запах охотника по-прежнему вызывал желание. Распаляющееся, совершенно дикое желание, пробуждающее монстра, которым он стал теперь уже окончательно. Злость на самого себя взорвалась яркой вспышкой под солнечным сплетением, но была накрыта куполом раскаяния. - Джейс, я… - неуверенно начал Саймон и был прерван. - Ничего. Все нормально, - твердо сказал Джейс. – Я рад, что ты жив, - он поднял руку и почти коснулся плеча Льюиса, но потом одернул её и отступил на шаг. Саймон вдруг подумал, что, наверное, неприятен ему. Страшный, уродливый монстр, на которых Джейс был рожден охотиться. Наверняка это именно Джослин настояла на том, чтобы его, Льюиса, обратили, потому что была полна материнской нежности к нему, в то время как остальные понимали, что ничего хорошего из этого не выйдет. В пользу этой мысли ничего не выступало, даже поведение самого Вейланда вплоть до этого момента говорило скорее об обратном, но сейчас Саймон был неспособен на рациональное мышление, и выдавал самовосприятие за реальность. - Постарайтесь не тревожить нас, пока я сам не выйду на связь с Бейном, - нарушил повисшее молчание Сантьяго. – Пошли, детеныш. Льюис взглянул в последний раз на Джейса, как будто они расставались на целую жизнь и, не в силах ослушаться приказа своего новоприобретенного родителя, двинулся вслед за Рафаэлем. Новое прозвище еще не раздражало, по-другому ощущаемое тело пока не вызывало вопросов. Все, о чем он думал, покидая кладбище рука об руку с Сантьяго, крутилось вокруг Вейланда и на нем же останавливалось. Сумеречный охотник стоял и смотрел им вслед до тех пор, пока они совсем не скрылись из виду – это было единственным, что Саймон знал наверняка. *** С рассветом волнующееся насыщенное синевой море превратилось в глянцевую полупрозрачную лазурь, и наступил полный штиль. По небу, визуально сливающемуся с водой, ползли легкие перьевые облака, иногда загораживая собой солнце. Из туманной поволоки на горизонте медленно появлялся одинокий, обособленный от всего мира остров. Клэри проснулась с первыми лучами, проникшими в каюту через небольшое приоткрытое оконце, из которого сквозил приятный солоноватый бриз. Вторая половина кровати еще хранила тепло Валентина, но самого мужчины рядом с девушкой уже не было. Фрэй вспомнила вчерашнюю вспышку боли, перекошенное от волнения лицо Моргенштерна, их разговор; поняла, что он спал рядом; почувствовала, что не испытывает абсолютно никаких эмоций по этому поводу. Вот ведь удивительная человеческая психика – по прошествии времени ко всему привыкаешь. Теперь же Клэри стояла на палубе и встречала утро, радуясь тому, что начало нового дня такое светлое – в отличие от ее серого настроения. Девушка переживала из-за вчерашнего - ведь нечто плохое случилось с кем-то из ее близких, - однако она не имела ни малейшего представления что именно и конкретно с кем, тревога никуда не уходила, облегчение наступало и исчезало подобно приливам и отливам. Судя по тому, как укрупнялась и все различимее становилась суша, курс они держали именно туда. Валентин вышел из рубки и, встав рядом с дочерью, вгляделся вдаль. - Доброе утро, Кларисса, - произнес он и мягко провел рукой по ее волосам: не видя его лица, она знала – мужчина улыбается. Клэри хотелось спросить, с чего вдруг она начала так хорошо чувствовать его, но, кажется, и без того знала ответ – связь, о которой говорил Валентин, крепла. Оставалось только надеяться, что родные найдут ее раньше, чем все это приобретет непоправимые последствия. - Доброе, - тихо сказала она и обняла себя руками за плечи. – Что там, на острове? - Дом с двумя этажами, немного больше того, что мы оставили. Сад, в котором ужились все библейские растения. Недосягаемость и покой, необходимые для твоего обучения. Прекрасное место. Она знала, что отец понял – ее вопрос был не о вещах, а о человеке. Однако он предпочел не отвечать, пребывая в каком-то странном доселе несвойственном ему настроении легкого предвкушения, а она не стала переспрашивать. Еще чуть-чуть, и это должно было войти в привычку. Когда до острова оставалось меньше километра, дом, о котором говорил Моргенштерн, предстал в мельчайших деталях: расположенный рядом с обрывом, левым боком он врезался в пологий склон, был одноэтажным с одной стороны и двухэтажным с другой, с каменным цоколем, деревянными конструкциями и большим количеством окон; позади него действительно виднелся сад; от пристани и песчаного пляжа вверх по каменистому откосу тянулась, петляя, высокая лестница. Вправду тихое, красивое место. Прищурившись, Клэри заметила спускающегося по каменистым ступеням человека, но образ был таким неразборчивым, что она даже не рискнула предположить, был ли это мужчина или женщина. - Нас встречают, - точно так же как и дочь заметив неизвестного, сказал Валентин и как-то подозрительно удовлетворенно улыбнулся, а затем погладил девушку по спине и вновь скрылся в рубке, беря управление катером под свой контроль. По необъяснимой причине Фрэй напряглась и почувствовала излишнюю нервозность, будто очень скорая встреча могла оказаться неприятной. Но не смогла отвести взгляда от человека и продолжала стоять на месте, почти впиваясь пальцами в собственные плечи и покусывая губы. Неясный силуэт приобретал все более четкие очертания по мере того, как они приближались к берегу, и, в конце концов, Клэри увидела высокого худощавого парня, неожиданно как две капли воды похожего на Джейса. По крайней мере, так показалось при первом взгляде на него. Несмотря на то, что катер плавно причалил к деревянной пристани, и можно было с легкостью сойти на берег, Фрэй не торопилась покидать палубу. Только когда Валентин показался из каюты с их вещами, она отмерла и поспешила забрать рюкзак, в котором были все ее вещи, включая альбом для рисования и стило. Отец спустился сам и помог Клэри, хотя та и пыталась отказаться от протянутой руки, а потом, она не совсем успела понять в какой именно момент, Валентин отпрянул от нее и крепко обнял подошедшего парня. Так, как ей казалось, он вообще не способен никого обнимать. Память, впрочем, подкинула сразу же пару моментов, когда точно так же, если не сильнее, отец обнимал её саму, и это настолько смутило, что Клэри потупила взгляд. - Это мой названный сын и твой с Джейсом брат Джонатан Эрондейл, - сказал Валентин, но заметив промелькнувшее на лице парня недовольство, добавил, - хотя он предпочитает, чтобы его называли Себастьяном. Едва уловимые нотки раздражения в отцовском голосе говорили о том, что такому положению вещей он не особо рад, и девушка подумала, что сам он, скорее всего, сына так не называет. Эрондейл же растянул тонкие губы в легкой усмешке и обратил свое внимание на Клэри, хотя до этого был целиком поглощен разглядыванием Валентина. Фрэй была настолько потрясена наличием у отца воспитанника, что бесконтрольно глазела на него не переставая, думая, во всем ли этот Джонатан-Себастьян противоречит отцу, или же это касается одного только имени, в точности повторяющего имя родного сына Валентина. - Привет, Кларисса Моргенштерн. Счастлив наконец-то познакомиться с тобой, - его голос был приятным и словно бы дружелюбным, однако Клэри почувствовала какие-то нотки горечи и фальши. Когда он протянул ей руку, девушка заметила поблескивающий фамильный перстень на среднем пальце, парные кольца на безымянном и похожее на отцовское массивное кольцо на большом. «Интересно, - подумала она, глядя на длинные тонкие пальцы, - его тоже учили игре на фортепиано?» Легкий порыв ветра растрепал светлые волосы и челка, до этого зачесанная назад, упала на лицо, скрывая темные, почти черные глаза парня, и Фрэй ощутила жуткое чувство дежавю – иногда светлые волосы Джейса тоже лезли на лицо, и парню приходилось поправлять их – в точности как это сделал Себастьян. Резко стало неприятно и будто бы холодней, а от названного брата по телу пробежали мурашки. Но несмотря на это Клэри положила свою ладонь в его руку, и тот неожиданно поцеловал ее, из-за чего шея и лицо девушки пошли красными пятнами, а сама она дернулась назад будто от удара. - Рада встречи, - едва слышно произнесла Фрэй и посмотрела на Валентина так, словно ждала поддержки. - Мы проведем тут какое-то время, и Джонатан поможет с твоим обучением, - заметив ее беспокойство, сказал мужчина и положил руку ей на плечо. – А пока, думаю, стоит дать тебе время немного отдохнуть, - он подался вперед, и Клэри рефлекторно двинулась вместе с ним, сама не до конца понимая, почему чувствует себя застигнутой врасплох и сбитой с толку. Взяв несколько сумок, Эрондейл шел позади них, ничего не говоря, тем самым напрягая Фрэй еще сильнее. У него была странная аура, вроде бы спокойная, но точно неприветливая. Он всеми силами желал показаться открытым, но, тем не менее, был наглухо запечатан. Его руки были просто ледяными. А губы сухими и безжизненными. Очень красивый, манящий диким сходством с любимым Джейсом, парень внутри был отвратителен – как конфета с красивой оберткой, но ужасным вкусом, - Клэри просто знала это. Безосновательно, ощущая каким-то шестым чувством понимала, что Себастьян, названный сын Валентина, не тот человек, рядом с которым она будет в безопасности. В первую очередь потому, что за улыбкой была скрыта угроза, а за теплыми словами приветствия – неприязнь. До дома им пришлось подниматься по вырезанной в скале лестнице минут пятнадцать, но когда они добрались, Клэри не была уставшей, или, по крайней мере, так ей казалось. Поэтому на предложение Валентина отправиться в приготовленную для нее комнату девушка ответила мягким, но решительным отказом, и попросила разрешения посмотреть дом. - У нас с Джонатаном есть некоторые дела, которые следует обсудить, и если тебя не смутит отсутствие компании – можешь пойти осмотреться, - на удивление легко согласился мужчина. Эрондейл стоял чуть позади него и сверлил Клэри холодным взглядом до тех пор, пока она не вышла из комнаты. Краем уха девушка услышала, как отец позвал названного сына в кабинет, и подумала о том, что дела их, очевидно, касались серьезных вещей и ничего хорошего миру не сулили. Впрочем, помешать им не представлялось возможным, так что она просто оставила эти проблемы за закрытыми дверьми и спустилась в каминную залу с высокими потолками и огромным множеством картин на стенах. Заметив «Мадонну с младенцем и двумя ангелами» Филиппо Липпи, она удивленно вздохнула – картина выглядела настоящей, будто созданной рукой самого мастера, но это не мог быть подлинник, потому что он висел в галерее Уффици или, по крайней мере, Клэри так казалось. Задумавшись, что еще сможет здесь найти, девушка огляделась по сторонам. Неподалеку обнаружились полотна Валантена, чуть дальше расположились произведения Андреа Мантеньи. Были холсты и неизвестных Фрэй художников, но на них чаще всего изображались нефилимы, либо жители нижнего мира, побеждаемые нефилимами, либо ангелы, дарующие нефилимам свое благословение. В общем, нефилимоцентричные картины, скорее всего от самих нефилимов – вершина самолюбования. Следом за каминной шла обычная гостиная, мебель в которой покрывал темно-серый брезент, а на окнах висели тяжелые темно-бордовые шторы – тряхни и с головой засыплет пылью. Затем Клэри нашла кухню, где на свой страх и риск попробовала кофе из френч-пресса, на поверку оказавшийся вкусным, и соблазнилась круасаном с клубникой. После легкого перекуса девушка нашла мастерскую с приборами для резьбы и выжигания по дереву, а когда вышла во двор – увидела настоящую кузницу, заходить в которую, впрочем, не решилась. В подвале располагался просторный тренировочный зал: стеллажи с различным видом оружия у стен, полы с начертанными на них пентаграммами и комбинациями рун, учебные снаряды, спортивные тренажеры и турники. Стоило же спуститься еще ниже, и там обнаружился длинный глубокий бассейн, с выложенными мраморной плиткой краями и призрачно мерцающей через толщу воды подсветкой внизу. По голубой глади плавал зеленый надувной крокодил размерами походящий на порядочного аллигатора и парочка кругов с подставками для стаканов и снеков. Клэри не понимала зачем людям, живущим рядом с водой, нужен бассейн, да еще и в местах куда не проникает солнечный свет, но была готова признать, что вместо того чтобы спускаться и подниматься к морю, лучше бы и вправду один раз сходила в бассейн. В конце концов, осмотрев почти все комнаты, Клэри пришла к выводу, что дом был действительно больше того, что они покинули, но выглядел пустее и необжитее: обычно такими казались загородные дома, посещаемые всего один-два раза в год на непродолжительное время. Однако стоило ей выйти наружу и оказаться рядом с садом, как все мысли о доме ушли куда-то очень далеко – такого великолепия ей не доводилось видеть даже в Бруклинском и Нью-Йоркском ботанических садах. Мало того, что он казался бесконечным, так еще и глаза разбегались от многообразия видов и красок. От дома в сад вела всего одна узенькая тропинка посыпанная мелким белым гравием, а входом служила арка из переплетения вьющегося зеленого растения с красивыми нежно-розовыми бутонами цветов. В обе стороны от неё тянулась плотная живая изгородь высотой с половину роста Клэри, конца которой не наблюдалось, и было логичным предположить, что она огибает сад. Однако когда девушка попыталась пройти через арку и ступить на землю сада, в котором, она уже видела, вдалеке стояла беседка, и скользил, журча, ручеек, перед ней возник невидимый барьер. Плотный, но эластичный, растягивающийся под давлением руки, но не дающий ступить и шагу вперед, он сделался для Клэри, настойчиво пытавшейся пройти, непреодолимой преградой. Прокляв барьер самыми нецензурными выражениями, которые только могла вспомнить сходу, девушка понадеялась на живую изгородь, однако и там ее ждал полный крах – рука вновь проваливалась в сжатый воздух и не продвигалась за стену ни на миллиметр. По всей вероятности на сад были наложены охранные чары, как те, что отец использовал при защите дома. Варианта было два: отправиться вдоль живой изгороди и возможно отыскать нанесенные охранные руны, убрать их и скорее всего разозлить отца с новоиспеченным братом или отложить идею с прогулкой по саду до лучших времен. Клэри, вечно поступающей наперекор всему, хотелось пойти на поиски, наплевав на последствия, но здравый смысл в кои-то веки победил. Она не знала, на что в действительности способен Себастьян, и насколько по шкале от ноля до бесконечности ему важна сохранность этого сада. Тем не менее, обратно в дом, несмотря на неудачу, Фрэй возвращаться не хотела, и потому еще с полчаса бродила по округе, отмечая красоту местной природы и размышляя над тем, какие пейзажи смогла бы нарисовать. Внимательный взгляд художника подмечал детали, вроде белой пенки волн разбегающихся по синеве моря или причудливой форме облаков, а на фоне противным шумом в голове роились мысли, беспокойные и неприятные, каждая из которых была в чем-то хуже предыдущей. Большинство из них крутились вокруг Джонатана-Себастьяна и были вопросами: кто он, откуда, сколько в нем, учитывая любовь Валентина к экспериментам, от нефилима, где его родители и как он оказался у Моргенштерна, и еще огромное множество вещей, на которые хотелось узнать ответ. Спрашивать о чем-то из этого у самого Эрондейла она была не готова, так что оставалось надеяться на отца и разговор один на один – его Клэри вряд ли разозлит любопытством. Комната, где ее разместили, находилась на втором этаже и выходила окнами на море – ей подумалось, так решил Валентин, чтобы она чувствовала себя комфортнее и не слишком тяготилась положением удерживаемой против воли. Что ж, Клэри была готова признать – это действительно несколько сглаживало её нелегкое положение и отвлекало. Да и в Испании она, к слову сказать, хотела побывать всегда. Правда, совершенно при других обстоятельствах. Девушка медленно шла по длинному коридору, отмечая предпочтение искусственному свету настоящего – на стенах с шелкографическими обоями висели подсвечники с еще не зажженными свечами, - когда из кабинета, чуть не стукнув её дверью, вышли отец и названный брат. Первый крепко сжимал второго за плечо, приобнимая, и оба выглядели крайне довольными. Пока не столкнулись с Клэри, чего явно не ожидали. Валентин мигом подобрался, хотя отстраняться от Себастьяна не стал, а тот улыбнулся, скрывая за доброжелательностью раздражение, которое не успело до конца выбраться наружу и потому встало в темных глазах арктическим льдом, создав яркий контраст между напускными эмоциями и настоящими. Девушка в который раз за день задалась вопросом, что успела сделать этому едва знакомому парню, чтобы вызывать в нем столько негатива, который он старался виртуозно скрывать от отца, но не от неё. - Ты уже осмотрелась, Кларисса? – поинтересовался Моргенштерн, выпустив сына из объятий, напоследок проведя рукой по его спине. Она кивнула, чувствуя себя так, словно застала нечто крайне интимное. Стало как-то неожиданно неприятно и захотелось поскорее уйти. - Надеюсь, дом и его окрестности пришлись тебе по вкусу, - сказал Себастьян, и голос его показался девушке мягче пуха. Клэри вспомнила про сад, не желавший пускать её на свои земли, но решила не упоминать о нём и вновь покивала головой. - В этом доме мы с Джонатаном провели всё его детство, поэтому я надеялся, что он понравится и тебе, - он погладил её по голове, и прежде, чем та успела хоть что-то понять, отстранился. – А сейчас я вынужден ненадолго вас покинуть. Обещаю вернуться к утру завтрашнего дня. Первым порывом Клэри, когда она осознала, что окажется с Себастьяном одна, было схватить отца за руку и никуда не отпускать. Да, она знала, что он не был гарантом её абсолютной безопасности, все еще очень сильно боялась его плохого настроения, и помнила каждую жгущую щеку пощечину, но, тем не менее, рядом с ним она не опасалась за сохранность собственной жизни. Про Себастьяна такого же девушка сказать не могла. - Я позабочусь о ней, как ты и просил, отец, - ровным тоном произнес Себастьян. – Мне следует приготовить что-нибудь к твоему возвращению? - Не отказался бы от теплой ванны и завтрака, - ответил Валентин и, посмотрев напоследок на своих детей, повернул кольцо на указательном пальце и растворился в воздухе, будто и не было. Клэри изумленно вздохнула, до этого момента не подозревавшая о наличии у отца подобного артефакта. Владея такой вещью, можно было оказаться в любой точке земного шара за считанные секунды. Стало интересно, способно ли кольцо перемещать кого-то кроме Валентина. Двоих или, предположительно, троих человек? Что-то вроде компактного портала, который всегда под рукой? - Сад, - вырвал её из размышлений серьезный голос Себастьяна, вернув отступившее было напряжение. - Что? – переспросила она, инстинктивно обхватив себя руками в попытке отгородиться от внешнего мира и неприятного собеседника. - Больше не пытайся проникнуть в сад, и я постараюсь быть тебе сносным старшим братом, Кларисса Моргенштерн, наконец обретенная дочь моего отца, - выдал он холодно на одном дыхании, будто не произносил слова, а выплёвывал их, и, не дожидаясь ответа, вернулся в кабинет, почти бесшумно закрыв дверь прямо перед Клэри. Все, что осталось девушке – стоять одной посреди длинного коридора, вопросительно смотреть на дверь из чёрного дерева и совершенно ничего не понимать. Пожалуй, когда Валентин предложил помочь ей с обучением, нужно было решительно ему отказать. Конечно, это бы вряд ли что-то изменило, кроме отцовского расположения духа, но зато ей было бы не в чем винить саму себя – выбор за неё сделал бы Моргенштерн. Теперь же приходилось мириться с тем, что она почти по доброй воли прибыла в этот полупустой дом, познакомилась с названным братом и попала с ним в неловкую ситуацию полного недопонимания. «Совершенно успешная девушка Кларисса Адель Фэйрчайлд», - мысленно окрестила она саму себя и пошла в свою комнату, раздумывая, как бы понадежнее запереть дверь. «Сносный старший брат» еще не означал брата, не собирающегося задушить её подушкой во сне. *** Как и обещал, после кладбища Джейс пришел в квартиру Люка, где его ждали волнующиеся мать и парабатай, атаковавшие вопросами буквально с порога. На душе лежал камень, тело ныло от усталости, и потому отвечал парень коротко, неохотно. Намеренно он опустил упоминание о том, что воскреснув, Саймон напал на него, потому что он сам позволил ему сделать это. А вспомнив, как Льюис, сидя на влажной земле, пил кровь из пакетов, умолчал и об этом. - И что, теперь Саймон будет вынужден во всем подчиняться Рафаэлю? – дрожавший голос Джослин выдавал её обеспокоенность, хотя внешне она выглядела собранной, разве что чуть бледнее обычного. - Из всего, что я знаю о вампирах, думаю, если оборвать связь создателя и обращенного в первые же дни, это может причинить боль молодому вампиру и даже свести его с ума, - ответил Люк, хоть женщина и обращалась к сидящему за столом на кухне Джейсу. – И это только обычная связь. Про более глубокую я никогда и не слышал, - он пожал плечами и отпил из кружки чай с ромашкой, потому что видимо только он помогал Гэрроуэю не переходить в режим смертоносного оборотня. - Мне кажется логичным, что Сантьяго увел его к вампирам, - подумав, выдал Алек, тут же краснея от обращенных на него взглядов. – Ну, я хочу сказать… Кто из нас вникал в тонкости становления вампиром? Лично я встречал либо взрослых Детей ночи, либо спятивших новообращенных. И точно не разбираюсь в таких вещах как контроль, выбор пищи, установление режима дня и прочее. Думаю, и вы тоже. Так что, не лучше ли для Саймона привыкать к новому состоянию среди себе подобных? Джейс, слушая парабатая, был готов признать его правоту. Он и сам понимал, что Рафаэль вряд ли стремился причинить Саймону вред, и, зная его щепетильность по отношению к закону, был более чем уверен, что Сантьяго уж точно научит Льюиса как жить, не нападая при этом на примитивных. Но то был голос разума. Чувства же говорили, что нафиг бы не сдался им в этой ситуации утаскивающий Саймона не пойми куда Рафаэль. Саймона, которого Джейс практически потерял, и испытал из-за этого такую смертельную грусть, что готов был ложиться рядом и умирать вместе с ним. - Возможно, мы рано забили тревогу, - признала состоятельность мыслей Лайтвуда Джослин. – Саймон, в конце концов, пережил обращение и вернулся к нам, это главное. - А Сантьяго, проведя с ним парочку дней, и сам вернет его нам обратно, - фыркнул Люк. Не потому, что было действительно смешно, а просто решив немного разрядить угнетающую обстановку. Все вчетвером, зная умение Саймона надоедать своей болтовней и гиперактивностью, улыбнулись. Вейланд, вспомнив о двух колбочках, покоящихся во внутреннем кармане куртки, достал одну из них и отдал Алеку. - Передай Магнусу при встрече. Он просил взять немного земли с могилы Льюиса на случай возникновения непредвиденных осложнений, - предупреждая вопрос парабатая, пояснил Джейс. Вторую стекляшку он взял для себя, поскольку прекрасно знал – стоит только просыпать землю в каком-то конкретном месте и вампир призовется на это вопреки всему. Конечно, нефилим надеялся, что до такого у них точно не дойдет, но он и раньше был много в чем уверен. - Что там, кстати, с артефактом? – решив немного отойти от проблемы с Льюисом, поинтересовался Вейланд, и по выражению лица матери понял, что новости, скорее всего, хорошие – так заметно просветлела Джослин при упоминании об этом. - Перед твоим приходом звонил Бейн. Сказал, что уже разобрался с основными чарами, и теперь осталось только выверить точные координаты параллельного мира, чтобы не улететь в трубу, - ответил Гэрроуэй, ободряюще потрепав по плечу сидящую рядом Фэйрчайлд. Что ж, это и вправду утешало – в конечном счете, Джейс провалился хотя бы не по всем фронтам, и его безумная выходка, почти стоившая Саймону жизни, принесла пользу. Это не притупляло чувство вины, грызшее ему мозги, и не приглушало непроходившей внутренней истерики от скопившихся эмоций, но хотя бы не прибавляло ему еще больше поводов для ненависти самого себя. Тут у Алека зазвонил телефон и он, кое-как вытащив его из огромного кармана очередного растянутого свитера, ответил на звонок тихим: - Я слушаю. На том конце мобильной связи собеседник был куда более громким, так что очень скоро собравшиеся узнали голос Иззи, очень подробно рассказывающей, что она сделает с братом, когда тот попадется ей на глаза. - Я не собирался оставлять тебя одну на растерзание родителей. Да, я понимаю, что это несправедливо… - Лайтвуд бледнел, краснел, а затем снова бледнел, будто кожа лица и шеи решала какой цвет идет ей больше, а потом, так ни к чему и не придя, пошла яркими пятнами, делая из Алека леопарда. – Хорошо, я скоро буду у Магнуса. Да, думаю, он не будет против, что ты придешь к нему в три часа утра, потому что он вряд ли сейчас спит. Опустив руку с зажатым в ней телефоном, Лайтвуд виновато посмотрел на окружающих. - Я пришел вместе с ней в Институт, но тут Магнусу понадобилась помощь, а родители как раз вернулись из Идриса и… - Можешь не объяснять, - махнул рукой Джейс. – Просто иди поскорее к своему бойфренду. С раздраженной Иззи могло быть нелегко даже Верховному магу Бруклина. По крайней мере Джейсу, в чьих жилах текла кровь ангела в буквальном смысле этого слова, временами приходилось очень тяжко с распалившейся не на шутку сестрой. Коротко извинившись и взяв с парабатая обещание оставаться на связи, Алек отчалил из квартиры Гэрроуэя практически со скоростью света – так сильно, видимо, боялся опоздать и прийти на чей-то труп. Однако когда то же самое попытался проделать Джейс, заверив, что ему есть куда податься, Джослин настойчиво попросила его остаться вместе с ней, съесть недавно подогретый ужин и отправиться спать в гостевую комнату, где ему уже постелили и приготовили сменную одежду (немного великоватую, впрочем, поскольку хозяином её был Люк, несколько превосходящий Джейса-подростка габаритами). На что, в итоге, Вейланд просто согласился, потому что сил на споры, по правде говоря, не было. Как и желания оставаться одному в своих непрекращающихся мрачных мыслях. Зайдя в ванную и скинув всю одежду, впитавшую в себя пот, кровь, грязную дождевую воду и его собственные предательские слезы, оброненные в совершенном отчаянии, он на мгновение почувствовал себя лучше, будто бы снял не только одежду, но и кожу, со всеми рунами и шрамами, перестав быть собой. Но, к сожалению, нужно было лишь подойти к зеркалу и увидеть лицо с острыми – прикоснись и порежешься – скулами и горящими огненным жидким золотом глазами, чтобы вновь почувствовать отвращение. Встав под теплые струи воды, подставив им свою светловолосую макушку, он огладил руками предплечья, очертил пальцами руну связи парабатаев, а потом намылил мочалку и принялся водить ею по телу. На ребрах и на коленях обнаружились синяки и ссадины, которые вовсе не ощущались. До того момента, пока он их не увидел. Темно-фиолетовые, кое-где уже лилово-зеленые пятна и мелкие затянувшиеся бордово-красные тонкие полосы, они отзывались болью на каждое нажатие и после еще подолгу тянули, напоминая о себе. Стоило нанести иратце и от них не осталось бы ни следа, но Джейс по собственному мнению не заслуживал такого скорого восстановления. По-честному, ему еще мало досталось. Ни серьезного пореза, ни глубокого ранения – совершенно невредимый, пожертвовавший не собой. В голове услужливо всплыли еще свежие образы, уже накрепко сохранившиеся, поселившиеся рядом с воспоминаниями о смерти сокола, мнимой гибели отца и первом убийстве. Неважно сколько времени пройдет, он будет помнить об этом, переживая одно и то же раз за разом, виня во всем только себя, перекрывая кислород этим чувством никчемности. Устало вздохнув и прикрыв глаза, он уперся лбом в едва теплый кафель, позволяя мыслям течь по его сознанию в точности как вода стекала по коже, жалея лишь о том, что в отличие от душевой кабины никакого слива не имеет. Если бы кто-нибудь спросил Джейса, чего ему сейчас хотелось, он бы даже не смог ответить. Оказаться рядом с Льюисом, вернуть сестру или вообще перемотать время до первой встречи с Клэри и просто пройти мимо неё? Что было бы, если бы он прошел мимо? Внутри завозилось недовольство. Он бы не узнал, что оба его родители живы, не встретил бы сестру, не познакомился с Саймоном, Магнусом и Люком – вот что бы было, - и даже сама возможность подобного его не устроила. Ну, может быть, от встречи с Бейном он и отказался, но с остальными? - Прекращай раздумывать над всякой херней, - посоветовал Джейс сам себе шепотом и выключил воду, почувствовав, что еще немного, и он будет готов задушиться шлангом от душа. В небольшой гостевой комнате, куда с трудом вмещались кровать, шкаф и письменный стол с компьютером, было темно, но нефилим, и так видящий неплохо, свет включать не стал. Неспешно переодевшись в пижамные штаны и футболку, заботливо оставленные на подушке, он забрался под одеяло, приятно удивленный упругостью матраса, и уставился на висящую прямо над головой люстру с парой прикрепленных к ней моделек самолетов. Те мерно покачивались, задеваемые легкими дуновениями ветра из приоткрытого окна, и создавалось впечатление, будто они и правда летят – леску, с помощью которой они крепились, было не разглядеть. Джейс очень долго смотрел на них, изредка ворочаясь, пока вдруг не представил, как вся эта конструкция падает на него, и, поерзав, отодвинулся на край постели от греха подальше. Несмотря на тяжесть во всем теле, глаза не закрывались, словно в них вставили спички, накрепко приклеив их моментально засыхающим клеем прямо к векам. Это настолько выводило из себя, что дошло даже до внутренней ругани с собственным организмом. «Засыпай, засыпай, засыпай…», - повторял он снова и снова, про себя уже рыча от негодования. Но чертов мозг не желал отключаться, по всей видимости ловя какой-то особый кайф от пыток посредством мыслей. Подумав в который раз, что все сумеречные охотники определенно законченные мазохисты (а отдельно про себя такого думать не хотелось), Джейс снова закрутился на кровати, к тому моменту уже напоминавшей гнездо. Снова окинув комнату взглядом, он выцепил отдельные детали навроде висящей на стуле толстовки или стакана с карандашами для рисования, представил, сколько раз, должно быть, оставалась здесь Клэри, засыпая прямо на этой постели, и понял, что скучает. По её упрямству, остроумию, умению стоять на своем до конца и добиваться желаемого. Пусть они и оказались родственниками, он не перестал любить её. Как человека, как друга. Он полюбил её и она исчезла. Сделал ли Валентин то, чего хотел сильнее всего? Носила ли сестра Джейса под сердцем его племянника и одновременно брата? Перевернувшись на живот, он уткнулся в подушку и тихо в неё застонал. Сколько могло длиться это самоистязание? Вместо ответа вспомнился Саймон. Легко представился совсем мальчишка: долговязый, сплошные локти да коленки, в своих ужасно нелепых очках он прятался от маленькой, насупившейся Клэри – ей жутко, должно быть, не нравилось водить. Образ, возникший в голове, нефилима не удивил. Все было правильно. Саймон ведь тоже бывал в этом доме, Саймон – с детства лучший друг его недавно обретенной и вновь потерянной сестры. Комната помнила Саймона, он, в отличие от Джейса, был этому месту родным. И, как и с Клэри, с ним случился Джонатан Кристофер Моргенштерн, пустивший под откос всю его жизнь. Аплодисменты и фанфары в его честь, он умничка! Суперспособность Джейса заключалась в том, что, справедливо полагая себя существом высшего порядка, сошедшего с небес в дар жалким смертным, он также искренне испытывал к себе ненависть. То есть, он был определенно лучшим во всем, но даже так заслуживал собственного презрения. После маленького Льюиса мысли воскресили образ Валентина – отца двадцатилетия, и Джейсу захотелось выколоть глаза за то, что они когда-то имели глупость видеть и помогли мозгу запечатлеть высокого темноволосого мужчину с глазами глубокими и чистыми, что озеро Лин. Вновь всплыли болезненные вопросы: почему отец бросил его, почему счел нужным притвориться погибшим, почему решил, что с чужими людьми ему будет лучше, почему – очень много почему. «Потому что ты никчемный мягкотелый сопляк, Джейс. Потому что ты – неудавшийся эксперимент», - прошептал внутренний голос, отголосками разбиваясь о череп. И он верил этому, конечно же верил. За окном начинало светать. Еще слабые солнечные лучи нерешительно пронизывали неплотные тюлевые занавески, плавно разбавляя темноту комнаты. Джейс был готов выть от отчаяния, слишком разбитый для подъема и недостаточно вымотанный хотя бы для пары часов сна. В полубредовом состоянии, когда одна мысль цеплялась за другую и неоконченные они общим комом тащили за собой все подряд, он подумал вдруг, что Рафаэль уведший почти не сопротивляющегося Саймона – к лучшему. Так, по крайней мере, Льюис, оказалось очень нравящийся Джейсу, будет держаться на расстоянии и, следовательно, останется в безопасности. Вейланд не разрушит еще одного близкого человека до конца, и будет ненавидеть себя чуточку меньше, зная, что его сильная симпатия ходит где-то там, относительно живая и точно здоровая. В полудреме, наконец начавшей затягивать его в неспокойный, но все-таки сон, такие определения как «очень нравящийся», «близкий» и «сильная симпатия» по отношению к Саймону казались нормальными, поскольку были вроде как правдой, которую, впрочем, Джейс никогда бы не признал вслух. И от этой правды было тревожно, но и по странному хорошо. Сестра была сестрой, и неправильные чувства к ней ушли, переизбрав адресата. И пусть новым интересом абсолютно нелогичным образом стал буквально сводящий с ума Льюис, представлявший собой сплошное ходячее недоразумение, это было всяко лучше, чем родная сестра. Снова в сознание Джейс пришел спустя несколько часов, когда день, уже вовсю вошедший в права, нагло бил его раскаленными потоками света прямо в лицо, а шум машин и голосов за окном будил даже мертвых. Вставать с кровати вполне естественно не хотелось, да и каких-то первостепенных задач прямо сейчас перед ним не стояло, однако привычка находиться в постоянном движении подняла его на ноги, отвела в душ и заставила обновить руну выносливости. После проделанных махинаций он перестал ощущать себя пережеванной жертвой демона бездны и, не найдя ни своего оружия, ни одежды, спустился вниз, по урчанию живота понимая что тот призвался на запах еды. Стрелки часов в гостиной подтягивались к полудню, из кухни доносились приглушенные голоса Джослин и Люка, в кармане пижамных штанов завибрировал телефон, оповещая о только что пришедшем смс. - С добрым утром, Джейс, - заметил его Гэрроуэй раньше, чем парень успел прочитать сообщение и удивиться просьбе Иззи о встрече в парке для разговора. Он кивнул в знак приветствия, ничего не сказав, и, убрав телефон обратно в карман, вошел в кухню. - Где мои одежда и оружие? – спросил он у Джослин, стоящей у плиты и готовящей оладья. Женщина посмотрела на него с приветливой улыбкой на лице, и, залив на сковороду очередную порцию, ответила: - Футболку и штаны я постирала, теперь они в сушилке, а все оружие лежит в коридоре, в целости и сохранности. Одновременно с оладьями она готовила яичницу с беконом, поливая её сверху каким-то неизвестным Джейсу соусом, и скворчащие звуки ласкали слух смертельно голодного нефилима. - Что ж, тогда я переоденусь и пойду. Иззи попросила меня быть в Риверсайд-парке через пару часов, - решительно заявил Вейланд и уже было двинулся к выходу, как тут позади возник Люк и, положив руки на плечи парня, мягко, но настойчиво усадил его за стол. - Только после завтрака, молодой человек, - сказал он с легкой ухмылкой. И Джейс был готов заупрямиться, но Джослин поставила перед ним тарелку с едой и, нежно потрепав его по волосам, уточнила: - Кофе, чай или яблочный сок? Против перехватывающей дыхание ласки Вейланду поставить оказалось нечего, и он сдался, почти под нос пробурчав тихое: - Кофе без сахара, но с молоком, пожалуйста. - Отлично, - одобрила выбор Джослин и потянулась за отставленной в сторону туркой. Севший напротив парня Люк подал ему столовые приборы, после чего надел очки и развернул свежий номер еженедельной газеты. Джослин, налив всем кофе, положила на тарелку несколько оладий и, полив их кленовым сиропом, села завтракать рядом с сыном, пожелав всем приятного аппетита. За окнами все так же шумели машины и порой перекрикивались люди, иногда через этот гам пробивались даже трели птиц. У кого-то из соседей во дворе бухтела собака, а в доме напротив очень громко работал телевизор, транслирующий одну из многосерийных мыльных опер. Джейс сидел, ощущая плечом тепло родной матери, ел вкусную яичницу с беконом, приготовленную ей, и очень эгоистично благодарил судьбу за все выпавшие на них невзгоды, по итогам приведшие его на эту кухню тонувшую в жарком солнечном мареве. Мысли, мучавшие Джейса всю ночь, ненадолго отошли на задний план. *** В воспоминаниях Саймона отель Дюморт был заброшенным, унылым местом, в котором его с переменным успехом пытались сначала съесть, а потом убить. Поэтому когда Рафаэль сообщил ему, что в ближайшие месяцы он будет вынужден жить именно там, только что воскресший и чуть не убивший друга Саймон испытал не поддающийся описанию восторг. Его радость была так сильна, что он чуть было не помахал новоиспеченному родителю ручкой – мол, спасибо большое за воскрешение, здорово потусили, давай смахнемся лет через стопицот. Впрочем, Рафаэль, раскусив маневр свинчивания еще до начала его реализации, отрезал короткое «не смей», чем связал Льюиса невидимыми путами, накрепко притянув к себе. Всеобъемлющий контроль, которым владел над ним Сантьяго, начинал напрягать. Апартаменты, в которых обитал временный глава клана Рафаэль, расположились на верхних этажах отеля и оказались гораздо лучше преданного забвению холла. Буквально сияющая чистотой комната с высокими окнами, выходящими на город и пока еще не закрытыми деревянными шаттерсами, с диванами, обитыми кожей, домашним кинотеатром с системой 5.1, огромным аквариумом с разноцветной подсветкой и маленькими яркими морскими рыбками, журнальным столиком, заваленным всякой ерундой и несколькими книжными шкафами – и это только гостиная. - Если бы вы повсюду убирались так, как в личных покоях, некоторые номера можно было бы сдавать приезжим, охочим до мистики, - хмыкнул Саймон, представив, какой была бы вывеска для привлечения туристов. Что-то вроде: «Имеешь неутолимое желание повстречаться с неведомой загадочной херней и лишнюю пару литров крови? Тогда тебе в наш отель! Располагайся и чувствуй себя как дома. Оплата оголенной шеей осуществляется заранее». - Смысл как раз в том, чтобы этот отель больше никогда не встречал постояльцев, - мрачно известил не оценивший шуточного предложения Сантьяго и вручил ему полотенце со сменной одеждой. – Кажется, тебе стоит принять ванну. На немой вопрос Саймона «где», тот указал на дверь с полупрозрачным рефленным стеклом и отправился кормить рыбок, словно бы те были самой приоритетной его задачей. Конечно, где уж новообращенному Льюису тягаться с морскими клоунами? Размерами ванна была как вся его спальня и вмещала в себя не только душевую кабину, раковину и унитаз, но еще и джакузи, ванну и беде – мол, будьте уверены, с нашим отелем вы всегда сможете оставаться чистыми. Для Саймона все это казалось излишествами, но, с другой стороны, когда ломалась душевая кабинка, ей всегда можно было найти замену. Хотя против отключения воды приемов не существовало. Решив, что он достаточно измазан в земле для того, чтобы как следует отмокнуть в теплой ванной, вампир включил воду и, пока та медленно ползла к краю, разделся и подошел к зеркалу, раздумывая, должны ли быть у него нового какие-либо существенные изменения (помимо тех, что и так случились за несколько последних месяцев). Из всех возможных приобретений появились разве что шрамы – три тонких ровных полосы, оставшихся от когтистой лапы твари, убившей его. На груди один из них едва ли не рассекал сосок, два других расположились чуть ниже. На спине все три были длиннее и шире, а самый нижний касался косточек позвоночника. Стоило дотронуться до уродливых отметин пальцами и в голове возникло воспоминание о моментально опалившей сознание боли, испытанной во время удара. Прежде чем отключиться, он даже удивился немного – какая героическая и в то же время глупая смерть. Сердце больше не билось, дышать было необязательно, температура тела была пониженной и даже в теплое помещение казалось ему прохладным, и только где-то там, в груди, может в районе солнечного сплетения, возилось что-то непонятное, трудно характеризуемое, что немного жгло и создавало странное ощущение чьего-то присутствия. Предварительно вытащив из взлохмаченных волос весь мелкий сор из веточек, прелых листьев и, о ужас, нескольких дождевых червяков, Саймон залез в ванну и почувствовал как тела совсем чуть-чуть касается тепло. Стало интересно, какой же температуры должна была быть вода, чтобы ему стало жарко, и если бы она была кипятком, ошпарился бы он или нет. Но, поскольку инстинкт самосохранения был сильнее жажды экспериментов, парень решил просто уточнить это у Рафаэля, а не проверять на себе. Некоторое время Саймон лежал, откинувшись на спину и закрыв глаза, и изучал свое измененное состояние. Силы как таковой не прибавилось, но теперь она стала постоянной, как и ловкость, выносливость, скорость, отличное зрение. Постоянной, по всей видимости, была и пустота. Ощущая буквально каждую артерию, вену и капилляр, по которым текла недавно выпитая кровь, он вместе с тем казался себе невероятно опустошенным. Из него вышла жизнь, и её чертовски не доставало. Подумав вдруг, что, наверное, не сможет утонуть, он окунулся в воду с головой и вздохнул, тут же закашлявшись – может это и было не смертельным, но оставалось по-прежнему неприятным. В какой-то момент своих размышлений он подумал, что не успел спросить у Джейса, что Магнус собирается делать с артефактом и как скоро они решат отправиться за Клэри. Впрочем, он вообще не успел ни о чем спросить. Только напал и чуть было не прикончил. Вот ведь было бы замечательно – не успел восстать из мертвых, а уже съел друга. «Друга?» - переспросило сознание противным голосом из жуткого сна, и Саймон сморщился, будто откусил от лимона. Скилл самообмана он прокачал еще в детстве, осознав, что безответно влюблен в лучшую подругу, но до конца не желая этого признавать, поэтому сейчас было проще простого определять Джейса как своего друга и не загоняться. Вот если бы еще не голос, нет-нет возникающий в голове. - Вампиры болеют шизофренией?.. – тихо спросил он самого себя, понимая, что у него есть все шансы стать первым заболевшим. В ванной не было окон, но словно каким-то шестым чувством он догадывался, что еще немного и начнет светать. Ощущение легкого свербения в подкорке головного мозга оказалось таким забавным, что он невольно ухмыльнулся. Встроенная система оповещения о приближении солнечного света - вместе с ней даже не имея при себе часов он мог не бояться, что загуляется до утра. С другой стороны, это же означало, что он больше никогда в жизни не посмотрит на рассвет и не сходит на пляж в теплую погоду. «Зато сэкономишь на креме от загара», - очень слабо утешил внутренний голос. Когда он вышел из ванной, отмечая про себя, что врученные Рафаэлем штаны несколько коротковаты, вампир уже закрывал шаттерсы поплотнее, чтобы сквозь них не проник ни единый луч света. - Где ты успел принять душ? – спросил Саймон, заметив, что тот привел себя в порядок. - Если ты думаешь, что только в моих апартаментах подключена сантехника, то сильно ошибаешься, - отрешенно произнес Сантьяго. – Кстати, по твоему виду не скажешь, что ты привык проводить много времени в ванной, - добавил он все таким же спокойным тоном маленькую шпильку. Саймону хотелось поинтересоваться, какой же это у него по мнению Рафаэля вид, но вместо этого он решил узнать про другое: - Не объяснишь, что за хрень я чувствую в районе груди? Тот, взбивая подушки на застеленном постельным бельем диване, остановился. - Ты имеешь ввиду едва ощутимое тепло, из-за которого испытываешь передо мной благоговение и желание угождать? Саймон скривился, но кивнул – приблизительно все так и было. При виде родителя хотелось пасть ниц в раболепном восторге и просить немедленно что-нибудь приказать. - Это наша связь, - Рафаэль просиял ухмылкой так, что стало даже немного не по себе. – Ты будешь чувствовать меня до тех пор, пока я не умру или не отрину тебя, - он махнул ему рукой на диван, приглашая, а сам сел в кресло неподалеку, положив локти на подлокотники и сцепив руки в замок. - Вот о чем ты говорил нефилимам, да? Сделаю все, что ты скажешь? - Да, что-то вроде того, - согласился Рафаэль. – Не стой там столбом, иди ближе. Я тебе не угроза, вампиры друг для друга – братья, почти кровные родственники, - поучительным тоном добавил он. Саймон послушался, действительно не в силах ему сопротивляться, и, подойдя, сел на диван, такой мягкий, что провалиться можно. - У тебя с создателем было так же? – он вдруг представил, каким бы мог быть вампир, рискнувший обратить такого вредного мальчишку как Рафаэль (а тот, несмотря на прожитый возраст старика выглядел как школьник), и подумал, что первооткрывателем шизофрении среди вампиров ему не стать – лавры отданы родителю Сантьяго. - Нет, - холодно ответил Рафаэль до этого, казалось, находившийся в расположении духа. – Он не ложился в могилу вместе со мной и не помогал мне воскреснуть, наша связь была значительно слабее. Частью себя понимая, что дальнейшие вопросы на эту тему вряд ли приведут к чему либо хорошему, Льюис все-таки спросил: - И сколько длилась ваша связь? Рафаэль свел брови у переносицы, как обычно делали люди, вспоминая о чем-то не слишком приятном, о давно похороненных в памяти моментах из прошлого. - Меньше суток. Он освободил меня сразу же после перерождения, - неохотно ответил он. Дальше спрашивать было просто опасно для жизни, но Саймон рискнул, очень тихо и осторожно уточняя: - И где он теперь?.. По совсем помрачневшему лицу Сантьяго парень обо всем догадался еще до прозвучавшего: - Я убил его. Льюис судорожно вздохнул и издал нервный смешок. - Окей, больше никогда не говорить с тобой о перерождении, я понял, - произнес он задушено и откинулся на мягкие, заботливо взбитые подушки, стараясь даже не смотреть в сторону Рафаэля. А он то думал, что это его перерождение не задалось. У кого-то, оно судя по всему, вообще было хуже смерти. Или, может быть, тот, кто создал Рафаэля, его же и убил? «Не говорить с ним об этом никогда. Ни-ко-гда», - напомнил он сам себе и закрыл глаза. - Сегодня ты поспишь здесь, а завтра переселишься в свой номер. Он чуть меньше этих комнат, но думаю, тебе будет комфортно там. Было удивительным слышать, что Сантьяго волновался за его благополучие. Стало вдруг интересным, не работает ли эта чертова связь в обратную сторону и не испытывает ли Рафаэль по отношению к нему какие-то ответные, возможно не слишком для него самого приятные чувства? Хотелось спросить, но повисшая неловкая пауза давила и прибавляла нерешительности. - Я не собираюсь держать тебя взаперти, как ты, возможно, мог подумать, - вдруг сам прервал установившуюся тишину Рафаэль. – Но в ближайшие пару недель тебе стоит воздержаться от общения с кем бы то не было, ни по телефону, ни тем более в живую. Надеюсь, ты, в отличие от своего придурковатого охотника понимаешь, что это для твоей и их безопасности. Саймон сделал вид, что пропустил мимо ушей своего придурковатого охотника и уточнил: - И для безопасности клана, разумеется? – при нарушении закона тень падала не только на переступившего его, но и на всю общину, в которой тот жил. И хотя к смертельному наказанию приговаривался один, все остальные впадали в немилость и затем подвергались частым настойчивым проверкам. - Разумеется, - прошелестел Сантьяго. Лед в его приятном бархатистом голосе снова растаял и некоторые слова, произносимые с едва слышным, практически незаметным акцентом казались совсем невесомыми. - Как оно ощущается? – все-таки рискнул Саймон задать свой дурацкий вопрос. - Что? – не понял Рафаэль. От волнения Льюис внезапно закашлялся. - Родительство, - ответил он чуть позже, очень сильно сипя. – Каково это у вампиров – стать чьим-то родителем? Из-за возобновившейся тишины Саймон подумал, что все-таки перегнул и теперь уж наверняка ляпнул лишнее. Он даже закрутился и перевернулся на бок, вглядываясь в лицо Рафаэля. Однако тот сидел с таким видом, будто вопрос застиг его врасплох и теперь он силился найти хоть какой-то более менее приемлемый ответ. - В настоящий момент – утомительно, детеныш, - наконец нашелся он со словами. Саймон фыркнул – и чего еще он ожидал услышать? Его родителем по нелепой случайности стал Рафаэль Сантьяго, язвительный, пофигистичный ко многим вещам семидесятилетний вампир с вечной маской серьезности на лице ангела (про ангелоподобный лик, кстати, не Саймон придумал, а Магнус как-то раз задвинул), служащий голосом разума для целого клана. С другой стороны, как они успели выяснить, он был далеко не худшим из всех возможных вариантов. - Это я еще не до конца пришел в себя, - смешливо фыркнул Льюис и, почувствовав наваливающуюся усталость, снова закрыл глаза. Какое-то время они еще говорили. Саймон делился ощущениями, спрашивал, нормально ли, что иногда весь мир будто бы замирает, а он продолжает двигаться, и у всех ли возвращаются даже те воспоминания, о которых успел забыть при жизни. Рафаэль к большому удивлению парня отвечал, порой неохотно, с ленцой, иногда явно закатывая глаза (чего Льюис все равно не видел). Казалось, будто на время он приглушил свое перманентное раздражение, вызываемое другими людьми, перестал прикидываться трудным подростком и сидел в кресле умудренным жизнью стариком, родителем. Таким он располагал к себе, превращаясь в интересного собеседника, и Саймон даже позволил себе надежду на нормальные отношения между ними. Последним, что иррационально почувствовал Льюис перед тем, как окончательно провалиться в сон, стало прикосновение. Руки Джейса, дрожащие, сжимающие его за плечи; тихие мольбы остаться с ним; звук панически бьющегося сердца, грозящего разорвать трахею – самые последние воспоминания из жизни вернулись, найдя свой пустой уголок. Засыпая, Саймон расплывчато, почти не осознавая себя подумал, что выполнил просьбу, остался с Джейсом, и если тот сможет принять его монстром, все будет хорошо.