Someone, somewhere

Из участка мы выходим только вдвоем, но я всё равно будто спиной чувствую скептически-ядовитый взгляд Джеймса. К счастью, они с моим невольным партнёром оказываются не знакомы — видимо, в этом участке другой я не оказывался ни разу. Правда, несмотря на это, на прощание они обмениваются такими взглядами, будто встречались здесь уже минимум тридцать раз за последний месяц. После этого Лестрейд выводит меня на улицу — возможно, чуть более резко, чем стоило бы, — сажает в машину, как преступника, придержав голову, и молча садится за руль сам. То, что при этом он блокирует двери, меня даже не удивляет. Удивляет, скорее, то, что я себя при этом чувствую как получивший двойку за поведение школьник, которого дома ждёт хорошая трёпка. Вот честное слово, ни разу в жизни такого не испытывал. — Не хотел помешать тебе отдыхать, — негромко говорю я, ничего толком от этой фразы не ожидая. — Прости. В ответ Грег, ни на мгновение не отвлекаясь от дороги, только коротко и молча дёргает головой: то ли «не лезь», то ли «я не злюсь», то ли, может, «поговорим дома». Переспросить значение этого жеста я не рискую. В любом случае, его можно понять. Судя по абсолютному отсутствию даже намёков на удивление, другой я довольно часто делал подобные штуки. За обратную дорогу до дома мы оба не произносим ни слова. Не потому, что я не хочу объяснить свои действия. Не потому, что он не спрашивает. Просто около часа назад во мне что-то щёлкнуло, и теперь я чувствую только бесконечную усталость. Как будто весь фундамент, на котором стояла гора разнообразной ерунды, надломился от крошечного кубика, а теперь стремительно разъезжается в разные стороны, никак не реагируя на то, что я изо всех сил пытаюсь собрать вместе осколки. Именно это я и говорю Грегу — после того, как долго ползу вверх по лестнице, без помощи, но он хотя бы идёт рядом в таком же медленном темпе, не занудствуя. Когда мы наконец поднимаемся в квартиру, и я сползаю по стенке на небольшую тумбу у самой двери, чтобы снять туфли. — Стивен, я не злюсь, правда. Просто… Лестрейд осекается, будто проглатывая окончание фразы. И тут же переводит тему: — Пойду чай сделаю. Ты какой будешь? Все равно мы оба явно не уснём в ближайшее время. Только тут я понимаю, как сильно хочу спать. Странно, что до этого внимания не обращал. — Я бы пошёл спать, если честно. — Мы должны поговорить. Я не люблю ссоры, но избежать этой уже не получится. Как минимум потому, что я слишком поздно понял, что Лестрейд не просто расстроен и разочарован, а ещё и чертовски зол — вопреки его собственным уверениям. Просто потрясающе. — А это не подождёт до утра? — Не подождёт, — цедит он, явно с трудом сдерживаясь. — Максимум, что могу тебе предложить — это прогулку до дивана в гостиной. Если только ты не предпочитаешь просидеть долгое время на этой несчастной тумбочке для обуви. Нет уж, тело мне за это спасибо не скажет. Поэтому я поднимаюсь, не глядя на него, и нетвёрдым шагом покидаю прихожую. Лестрейд не пытается мне помочь. Он стоит, скрестив руки на груди, и выглядит как моя мама, случайно обнаружившая, что мы с Майкрофтом снова не сошлись во мнении. Мы — в смысле мы с Шерлоком. Без близнеца я уже много лет чувствую себя только половиной человека. Так, хорошо, в данный момент не об этом речь. Сейчас мне стоит позаботиться о том, чтобы меня не выгнали из дома. Я не думаю, что Лестрейд настолько не в духе, но просчитывать стоит все, даже самые маловероятные варианты. Если он в ближайшие десять минут скажет мне убираться, есть ли мне куда идти?.. Диван — самая дальняя точка гостиной, медленно плестись мне больше некуда. Если только по кругу, но такие идиотские способы оттянуть неизбежное мне явно не подходят. Я сажусь на край, как можно ближе к подлокотнику, навешиваю на лицо маску вежливого безразличия и изо всех сил стараюсь ничем не провоцировать конфликт. Разумеется, мои попытки безнадёжно проваливаются. — Как ты оказался в участке? — спрашивает Грег, и в его голосе отчётливо слышатся металлические нотки. — Зачем ты вообще пошёл на улицу в такое время? У тебя с кем-то была встреча? — Не было, — качаю я головой. Ну уж это точно чистая правда. — Я просто ходил по городу. Лестрейд ядовито улыбается. И от этого становится жутко похож на Джима — или на Джеймса, в любом случае, эта ухмылка превращает два совершенно не похожих лица в практически подобные друг другу. — Просто ходил, — передразнивает он. — Когда просто ходят, не оказываются в участке с практически готовым протоколом за хулиганство. Рассказывай. В принципе, ничего такого страшного или опасного в правде нет. Но вот только он в эту самую правду в жизни не поверит, и тогда остатки понимания между нами улетучатся окончательно. Представляю себе эффект произнесённых в такой последовательности слов: знаешь, Грег, я явился сюда из параллельной вселенной, да вот только просрал волшебную штуку, после чего решил, что волшебный же храм даст мне ещё одну такую же. Ебануться. Мне просто невероятно повезёт, если он не сдаст меня психиатрам после этого. — Ему просто показалось! — невозмутимо объявляю я. — Я хотел убрать палку с дороги, чтобы никто через неё не упал, и в этот момент появился полицейский. Возможно, я выглядел пугающе, вследствие чего он не то подумал. С невозмутимостью я явно перестарался. Грег багровеет на глазах, непроизвольно сжимая кулаки. Довести детектива, каждый день имеющего дело с дураками разных званий и судеб, до белого каления — это надо уметь, конечно. — Какой же ты… Вопросительный взгляд не требуется. Сейчас Грег злится, поэтому все причины раздражения выскажет сам, достаточно только немного подождать. Но отчего-то мне не хочется знать ни единого слова из тех, которые он собирается произнести. — Ты клялся, что больше не станешь творить глупости. Раз в… десятый, наверное, ровно перед тем, как исчез безо всяких объяснений. А затем являешься и продолжаешь в своём любимом русле. Одно и то же. Я очень устал, Стивен. — Я понимаю, — негромко вставляю я, пока Грег медленно выдыхает. Держать тон голоса ровным, ни в коем случае не поднимающимся выше определённой громкости даётся ему очень нелегко. — И я не хотел нарушать обещание. Ты не обязан верить мне на слово, а доказать я никак не смогу, но это действительно вышло случайно. Врать вот так, открыто, мне абсолютно не по душе. Как не по душе и то, что теперь придётся нести ответственность за вроде как мои обещания, которые лично я даже не думал приносить. Просто отлично. — Сочиняешь складно, — отвечает Лестрейд со зловещей улыбкой мантикоры, готовой напасть. — Интересно, почему я тебе все равно не верю. Заебался уже, наверное. Всё это время он стоял рядом со мной, смотря сверху вниз, и сейчас одним резким четким движением разворачивается, отводя взгляд и явно собираясь уйти. Черт его знает, куда — из своей-то квартиры, ночью. Но допустить этого я всё равно не могу. И вовсе не потому, что испытываю к нему какие-то чувства. — Нет, подожди, — за неимением других способов остановить его, я хватаюсь за тёплую ладонь, отчётливо чувствуя, как мелко дрожат в моём захвате чужие пальцы. — Так что ты хотел сказать? В самом начале. Видел я уже всё это: нескрываемый тяжёлый вздох, поджатые губы, остановившийся где-то на моем лице взгляд. И вдруг его злость исчезает — практически моментально, будто воздушный шарик с водой лопается об острый предмет. Грег делает шаг вперёд, уничтожая и без того минимальное расстояние между нами, и теперь наши колени соприкасаются. Это бросает меня в жар, вот только причина до сих пор толком не ясна. — Я хотел сказать довольно плохую вещь. Мне не стоит произносить её вслух, честное слово. — Мне надо знать. Это тоже удивляет. Но я говорю это таким твёрдым уверенным голосом, будто сам точно знаю, что именно делаю. — Зачем? — Потому что я ничего не понимаю, — легко признаюсь я. — Без преувеличения, у меня нет ни единого варианта, что происходит. Как и огромной части информации о моей собственной жизни. Надеюсь, ты никогда не поймёшь эту проблему, потому что мне не хотелось бы, чтобы у кого-то ещё был такой опыт. Но проблема-то всё равно никуда не денется. Это срабатывает. Неужели для того, чтобы всё шло как полагается, надо просто быть кристально честным? Даже если некоторые моменты моего признания он поймёт по-своему, иначе, чем они обстоят на самом деле. — В какой-то момент я подумал, что ты всё тот же, — помедлив, нехотя произносит он. — Наркоман, алкоголик, один бог знает, чем ещё ты мог заниматься в последнее время. Мне такое не по душе. Когда ты позвонил из участка, я как будто… я чуть было не сказал, что не рад, что ты вернулся. Прости меня. — Прости меня. Эти слова мы говорим одновременно, и тогда Лестрейд несмело улыбается. Его руки, каким-то волшебным образом оказавшиеся на моих плечах, такие тёплые, что я чувствую это через одежду. Или, может, это просто моя кожа горит, чтобы помочь мне исчезнуть из этого момента, места или мира. — Забавно. — Что именно? — Не предполагал, что ты знаешь такие слова, — не упускает он момент напоследок уколоть. — Не припомню момента, чтобы ты хоть раз извинился перед кем-то. Может, конечно, ты затем просто убиваешь свидетелей этого действа, а потому тщательно берёг меня от такой информации, но… Я смеюсь. Возникшее было между нами напряжение с моим смехом окончательно развеивается, и теперь кажется странным и даже диким, что пять минут назад Грег чуть было не врезал мне. Об этом я сразу же сообщаю ему вслух. А в следующую секунду мне чудится, будто ладони на моих плечах на мгновение обратились в камень. — Понимаешь ли, в чём проблема, — невесело усмехается Лестрейд, выдержав почти мхатовскую паузу. — Есть какая-то ужасно тонкая грань между двумя точками. Первая точка состоит в том, что ты взрослый самостоятельный человек с головой на плечах, и это неоспоримо, поскольку — существовал же ты как-то без меня больше трёх десятков лет, добился успеха, пережил все сто процентов неприятностей в своей жизни. И всё такое, не буду распинаться, ты меня отлично понял. И вот в этой точке я тебе объективно нужен не больше, чем любой случайный человек на улице. — А другая? — уточняю я, уже твёрдо зная, что именно он скажет. — А другая мне не нравится. Там ты сходишь с ума, то ли от количества денег, то ли от популярности, то ли, может, от скуки. Разрываешь контракт в Нью-Йорке, возвращаешься домой, нюхаешь и колешь себе разнообразную дрянь, работаешь в заднице, иногда спишь на улице. Затем по неизвестной для меня до сих пор причине бегаешь за мной полтора месяца, а когда я наконец сдаюсь — ведёшь себя так, будто я твой отец… а что ты смеёшься? «Грег, забери меня домой, они плохие»! — зло, но очень похоже передразнивает он. — И я, разумеется, как хороший партнёр, бросаю всё и еду за тобой, чтобы в итоге получить обиженный взгляд и обвинения в отсутствии личной свободы. И как это назвать? Меня разбирает смех. То, что он описал, будто кривое зеркало похоже на ту же самую ситуацию в моём мире. Насколько мне известно, раньше Шерлок так себя с ним вёл — пока Джона не встретил. Ну и, разумеется, в звонках Шерлока не было и не могло быть подтекста, связанного с отношениями. А так — один в один. Но объяснять Грегу, что меня рассмешило, явно не стоит. — Так вот, — продолжает Лестрейд, к счастью, не заметив моей ухмылки. — Я злюсь не на то, что ты ушёл куда-то ночью. И не на то, что ты пропал. Я злюсь на то, что в результате всех моих действий и твоих обещаний ничего не меняется. На то, что я не знаю, по какую сторону грани ты сегодня окажешься. Действительно хуёво. Я бы на его месте либо поехал мозгами, либо давно уже разорвал бы бесперспективные отношения. Или не разорвал бы? Что бы я сделал, если бы был на его месте, а на моём оказался Джим? Надо признаться. Прямо сейчас открыть рот и всё рассказать, чтобы не заставлять ни в чём не повинного человека мучиться от неизвестности. Почему это так сложно? — Я бы хотел… — начинаю я, ещё толком не зная, что собираюсь сказать. — В общем… Грег не даёт мне договорить. Он перехватывает мои руки, кладя ладони на запястье, а затем наклоняется и коротко целует меня, смешно щекоча губы короткой колючей щетиной. От неожиданности я вздрагиваю. Уклониться не смог бы, даже если бы это движение было не таким резким — за мной только спинка дивана, — но он как будто и не ждал, что я могу попытаться этого избежать. Разумеется. Я снова открываю рот, и это повторяется. В этот раз мурашки, бегущие по спине, не имеют отношения к удивлению или испугу. А ведь действительно, чего мне бояться?.. Однако же на третий раз Лестрейд, явно безо всяких проблем разгадавший мой не слишком гениальный план, просто протягивает тёплую ладонь, закрывая ею пространство от носа до подбородка. И испытующе смотрит, будто стараясь понять, что и зачем я делаю. — Что бы ты ни хотел сказать, оставь это на завтра. — Почему? — Потому что ты, судя по виду, отключишься, если моргнёшь дольше обычного, — усмехается он, отстраняясь. — Пойдём спать. Мне не стоило заводить этот разговор так поздно. — А я думаю, ты был прав, когда сделал это, — бормочу я, с максимально возможной для меня скоростью перемещаясь из гостиной в спальню и стягивая с себя уличную одежду. — Возможно, отложи ты разбор полётов ещё на какое-то время, и негатива было бы больше. Ты ведь не знаешь, что я собираюсь натворить завтра. Лестрейд выключает свет, в темноте бесшумно проходит через комнату и забирается под своё одеяло, слабо задевая меня коленом. — Не знаю. И, вообще-то, очень надеюсь, что ничего. Он подминает подушку, поворачиваясь на бок так, чтобы наши лица были на одном уровне. В этот раз я не чувствую ровным счётом никакой неловкости — будто так и должно быть. — Я постараюсь, но ничего обещать не могу, — честно говорю я нечёткому силуэту Грега, как единственному, что могу различить в темноте. — Спи давай, тебе на работу утром. Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — эхом отзывается Лестрейд, и ещё некоторое время мне кажется, будто он только притворяется, что спит.