***
Знакомый до последнего камня отрезок улицы, который я вижу издалека, вызывает у меня невольную улыбку. Миссис Хадсон, домовладелица, начала сдавать нам эту квартиру чуть ли не сто лет назад, когда она сама была моложе и ещё замужем, а мы с Шерлоком ещё только получали образование и ужасно ленились ездить в центр Лондона из пригорода. Шерлок, в отличие от меня, и вовсе провёл в этом доме две трети жизни — куда бы ему теперь деться, получается, искать его надо в первую очередь здесь. На знакомой двери, прежде чем постучать, я замечаю пару длинных глубоких царапин неизвестного происхождения. Интересно, что тут случилось в моё отсутствие?.. Проходит долгие несколько секунд, пока я наконец понимаю: меня здесь и не было. Дверь открывают, к счастью, быстрее, чем это понимание захватывает меня целиком. Я поднимаю глаза, чтобы обнаружить на пороге миссис Хадсон в нарядном тёмно-зелёном платье. — О, это ты, — без особой радости, но не с агрессией говорит она, без раздумий посторонившись, чтобы впустить меня. — Явился наконец? — Только сейчас получилось, — обтекаемо отвечаю я. — Надо было раньше, конечно. Всегда надо раньше. — Посмотрите на него, умник какой, — ворчит миссис Хадсон, и я бы даже поверил, если бы не лёгкая улыбка на её лице. — Предположим, что ты понял. Шерлок наверху. Постарайтесь не разгромить мне дом, как в прошлый раз. Это звучит так не похоже на нас, что снимаю пальто и поднимаюсь под её взглядом по негромко поскрипывающей лестнице наверх я слегка в прострации. Слегка — значит ровно настолько, чтобы не проигнорировать важную мысль о том, что Шерлок её не просил не пускать меня в дом. Хотя с его умением планировать ходы это первое, что он должен был сделать после моего звонка. Может, конечно, просто не успел, но я слишком хорошо знаю своего брата, чтобы предположить, что о данном варианте речи вообще не идёт. Выходит, ждал? Дверь наверху открыта. Никаких особенно заметных изменений я не вижу, единственное, что бросается в глаза — у камина сейчас стоит всего одно кресло. Так было когда-то очень давно, и я, если честно, даже не смогу сейчас хоть мало-мальски подробно вспомнить, когда мы поставили второе. Дьявол с ним, конечно, с креслом. Но без него отчего-то немного неуютно — будто вернулся в дом, который уже кому-то продали, а новые хозяева безо всякого почтения отнеслись к твоим старым вещам. Брата на этом фоне я замечаю далеко не сразу. Оказывается, он сидит на диване у стены, подтянув колени к груди и держа в зубах неподожжённую сигарету. — Не предполагал, что нью-йоркский английский так сильно отличается от британского, — равнодушно цедит Шерлок, когда я оборачиваюсь к нему. — Иначе я не могу предположить, почему понимание фразы из трёх слов оказалось для тебя непосильной задачей. Злится. Или, скорее, даже обижен? Забавно: выросли физически, но в голове оба остались подростками. В самый худший подростковый период, судя по всему. — Мне просто было интересно, искренне ли ты говорил. — Ложь — непозволительная роскошь, когда дело идёт о тебе. В этой фразе мне вдруг чудятся интонации, до боли напоминающие о Майкрофте. Со старшим мы оба перестали общаться примерно тогда же, когда съехали из дома, но мне вдруг начинает казаться, будто здесь, в этом мире, у Шерлока не получилось окончательно разорвать контакты. Надо будет спросить, когда… если… — И что, даже не спросишь, как у меня дела? То, что я сейчас делаю, называется «перейти в наступление». Братец, как мне известно, морально устойчив ко всему, кроме настолько вопиющей наглости, чтобы он просто не успел к ней подготовиться. Если бы я ещё помнил, что считается достаточно наглым для такой провокации. — Могу и спросить, — неожиданно соглашается Шерлок, до сих пор так и не сменивший позу. Он не смотрит на меня — изучает окно. Зубы он при этом стискивает так, что несомненно уже перекусил пополам сигарету, и теперь с трудом сдерживается, чтобы не отплеваться от вкуса этой дряни во рту — прямо на пол. По выражению лица вижу. — Но только если после этого ты всё-таки уйдёшь. Как дела? Ну, что ж, ход не сработал. В принципе, я сам в этом виноват — и то, что это был какой-то другой я, сейчас не играет роли. Я зажмуриваюсь и медленно вдыхаю, перебирая в голове все возможные темы и вопросы. А затем вдруг открываю глаза на выдохе и спокойно спрашиваю: — Почему мы вообще поссорились? Шерлок наконец поворачивается ко мне — и застывает, пристально вглядываясь. Если я хоть что-то понимаю, он удивлён и раздражён одновременно, будто эта ситуация его действительно задевает за живое. Это Шерлока-то?.. — Не притворяйся. — Я не притворяюсь. Амнезия после некоторых событий, — поясняю я. Врать об этом с каждым разом становится легче и легче. — У моего мозга ноль почтения к собственному многолетнему труду, так что он решил, будто от некоторого объёма этой работы можно безо всяких последствий избавиться. Мне такое не по нраву, но кто же меня спрашивал. Брат сидит вполоборота, но даже так мне видно, как его губы изгибаются в фирменной полуулыбке. Хороший знак. Это совершенно точно всё ещё он, что бы ни произошло с нами обоими, и я отлично знаю и помню его эмоции. — Ты всё тот же, — говорит он, будто эхом дублируя мои мысли. — Мы поссорились, потому что… И вот тут Шерлок задумывается. Всерьёз и надолго, так что я начинаю обращать внимание на то, что за окном на улице буквально за полчаса стало ужасно ветрено и накрапывает мелкий противный дождь. Но затем брат вскидывает голову, и фон снова перестаёт существовать. — Ты знаешь, а я ведь и правда не могу вспомнить, — со смешком бросает он, засовывая руки в карманы пальто. — Такая ерунда, наверное, что не стал захламлять память. Так же, как он знает, когда я недоговариваю, я знаю аналогичное о нём. И сейчас эта фраза совершенно точно скрывает за собой что-то, в конце концов, не зря миссис Хадсон попросила больше не громить квартиру. Но допытываться, что именно, означает раскопать обратно только-только присыпанный топор войны. Поэтому я только улыбаюсь в ответ. — Тогда, наверное, стоит забыть об этой ссоре? — Стоит, — соглашается брат, протягивая мне тонкую бледную ладонь. — Мир? Первый. Ну надо же. Он первым согласился на перемирие. Слишком легко. Даже как-то подозрительно. Это удивляет меня ничуть не меньше голоса Грега из пахнущей лекарствами трубки телефона или глухой неприступной двери храма. Впрочем, протянутую руку я, разумеется, пожимаю. Не в моих правилах отказываться от возможностей. Затем Шерлок кивком приглашает меня сесть в кресло, а сам отодвигает стоящий у стола стул и усаживается на него. Разговариваем мы долго. Правда, ничего особенно важного за время этого разговора я так и не слышу, но сама возможность диалога уже радует. В конце концов за окнами зажигаются фонари, я бросаю быстрый взгляд на часы — судя по времени, скоро должен вернуться Джон, а он после работы не особенно любит поболтать — и поднимаюсь на ноги. Шерлок удивлённо поднимает брови. — Не хочу беспокоить Джона, — поясняю я. — Обычно он не лучший собеседник после работы. Если ты не против, зайду позже. Задевает ли меня то, как в ответ на это имя Шерлок недоумённо морщится? Наверное, да. Заодно сразу проясняются некоторые вещи, например, сигарета. Это, конечно, абсолютно не моё дело, но я мог бы сказать, что эти двое выглядели счастливыми, когда были вместе — в той или иной роли, неважно. Вдобавок ко всему остальному у меня появляется новый вопрос: где сейчас Джон Ватсон?***
Находить себе дела я умею так хорошо, что лучше бы и не умел. Потому что в результате возвращаюсь домой — и почему я так легко и быстро начал называть эту квартиру домом?.. — под самый вечер. Буквально за двадцать минут до того, как Грег открывает дверь и прямо во влажной из-за погоды одежде садится на тумбу, прикрывая глаза. Выглядит он как смертельно уставший человек, поэтому я не рискую лезть к нему с вопросами — вообще какими угодно, даже безотносительно вчерашнего. Просто молча набираю ванну, завариваю чай, делаю какие-то бутерброды — от которых он, кстати, всё равно отказывается, — разбираю постель и не издаю ни звука, дожидаясь, пока он заснёт. В какой-то момент молчать становится тяжело. Потому что я вдруг вспоминаю, как сам приезжал в нью-йоркскую квартиру после невероятно сложных многочасовых операций и буквально падал на пол в прихожей, не имея сил даже раздеться. Тогда все эти вещи для меня делал Джим, если вдруг оказывался дома. До сих пор не знаю, где он работал и работал ли вообще. Меня это не волновало. Он согласился переехать ради меня, и требовать от него чего-то ещё было… В общем, молчать становится тяжело, потому что выть хочется. Как же хуёво. Я сажусь на край кровати, стараясь не очень сильно скрипеть, затем медленно ложусь. Шея моментально затекает от идиотской подушки. Ей-богу, если мне придётся остаться здесь хотя бы на месяц, надо в срочном порядке купить новую. А то я себя чувствую как в пыточной камере. Впрочем, в конце концов мне вроде бы удаётся угнездиться на своей половине, и я изо всех сил надеюсь, что ворочался не слишком громко. — Я знаю, что ты хотел бы поговорить, — негромко произносит Грег, когда я уже думаю, что он заснул. — И спасибо, что не набрасываешься с порога с требованиями объясниться. Я это оценил. Я моментально забываю про неудобства, потому что возмущён до крайности. Вот же дурак. Он полагает, я могу быть настолько гадким? Или, может быть, он просто знает, насколько гадким я могу быть? — Всё в порядке, — на той же громкости отвечаю я. — Поговорим, когда получится. Спи давай.