Выборы предыдущей главы:
[Плетение лент]
[Верде] — Он классный ученый! И кажется умным! Так что пусть он, как умный, объяснит вам это самое пламя, потому что сейчас вы, черт возьми, не понимаете, как все это работает.
2.6
Скалл выходит из парикмахерской, щурится, на пару мгновений подставляя лицо яркому утреннему солнцу и довольно потягиваясь. Мышцы его, затекшие после долгого сидения в кресле, радостно воют, когда он вытянулся, разминая их и сбрасывая напряжения. Сейчас Скалл чувствует себя довольным котом, лениво потягивающимся под теплыми солнечными лучами, — и ему так нравится это ощущение, что даже не совсем правильная стрижка не может испортить ему настроение.
Он проводит рукой по волосам, перебирая их, задумчиво путая короткие пряди, — раньше они лежали не совсем так, более аккуратно и стильно, но обычный парикмахер в Палермо, разумеется, не сможет сравнится с его личным, тщательно выдрессированным стилистом. Он задумчиво морщит лоб, — ему интересно, чем сейчас занимается его свита, пока он тусуется в бессрочном отпуске. Нашел ли себе Дэн другую работу? Вышла ли замуж Мари?
Он не знает, сколько еще будет оставаться в Сицилии — он не знает, планирует ли возвращаться в Америку в ближайшие года вообще. Он действительно ушел с большой сцены со скандалом. Наверняка, многие думают, что он сопьется или снаркоманиться, протратив все свои деньги, но Скалл не собирается доставлять им такого удовольствия, знаете?
А теперь он в мафии, совершает преступления. Может быть, было бы лучше, если бы он спился.
Скалл морщится, чувствуя, как его хорошее настроение испаряется, как утренний туман. Мысли о мафии всегда заставляли его раздражаться — он до сих пор не понимает, что он тут забыл, почему он не уходит, — вон даже Мудак Реборн спрашивает, почему он возвращается, хотя мафия явно не детская вещь. Она вещица строго рейтинга R.
Он вздыхает, еще раз встряхивается, сбрасывая напряжение, идет к байку. Ямаха блестит на солнышке, лучи света играют на ее вычищенном до блеска топливном баке, она приятно пахнет бензином и машинным маслом, — запах всегда успокаивает Скалла лучше, чем что-либо еще.
Скалл задумчиво заводит двигатель, медленно едет по улицам Северного города — у него нет особого желания возвращаться в особняк, если честно. Наверное, ему действительно нужно проветрится… И не дать себе начать размышлять, потому что это действительно плохо кончается. Скалл изучает улицы, по которым едет, позволяя своим мыслям плыть, — он скользит взглядом по изящным карнизам и балконам с узорчатыми решетками, на которые хозяева вынесли растения, сейчас цветущие и переливающиеся всеми цветами радуги, пестрыми соцветиями наблюдая за миром из разукрашенных глиняных горшков. Он петляет по узким извилистым улочкам, — словно создатели города кинули на землю змеиный клубок, и использовали в качестве плана след, что остался в пыли, — и с наслаждением втягивает в легкие пахнущий чем-то сладким и отдаленно съедобным.
Он останавливается у маленького магазинчика для шитья, притулившегося на углу одного из переулочков, проходит внутрь — дом настолько старый, что он буквально утонул в земле, и Скаллу требуется пригнуться, чтоб попасть внутрь. Продавец, подслеповатый старик, удивленно смотрит на него — Скалл понимает, он знает, что выглядит не как тот человек, который будет интересоваться рукоделием, — но плевал он на чужие ожидания.
Ленты, атласные и шелковые, лежат на прилавках, свернутые в клубок цвета и порядка, — Скалл просит их достать, задумчиво держит в руках, выбирая цвета. Скаллу нравится плести ленты — это его маленький секрет, о котором не знал никто. Он любил иногда, например, во время перелетов, когда совершенно нечем заняться, и даже нет возможности зарыться в его любимые машинки, забиться в угол и начать плести.
Ленты гладкие и холодные, они скользят в его руках, сплетаясь и извиваясь, и отчаянно напоминают Скаллу щупальца осьминога. Ему нравятся щупальца, так что неудивительно что ему нравится выплетать из лент различные браслеты или банты. Никто из фанатов не знает о его хобби, — это личный маленький уголочек спокойствия, который он не позволяет нарушать никому, — да и потом, что бы они сказали, если бы узнали, что Скалл-сама, Великий Бессмертный Скалл-сама, Я-Пролечу-Через-Огонь-На-Своем-Крутецком-Байке Скалл-сама увлекается чем-то столь… Тихим и невзрачным.
У Скалла куча браслетов, которые он не носит — они просто валяются в коробках, собирая пыль и выцветая от времени. Ему не нужно столько украшений, они даже не в его стиле, — но носить их просто некому. Скалл не знает, зачем он продолжает их плести, но остановится не может.
Он выходит из магазина с лентами цвета радуги — он винит во всем этом мафию и ее чертовы волшебные гейские огни, но он просто не мог удержаться, — и наконец-то едет обратно в особняк. В основном потому, что уже обед, и Луче обещала приготовить что-то очень вкусное, а он правда успел проголодаться.
Палермо медленно истончается, высокие дома становятся ниже, узкие улочки расширяются, и он выезжает из города на трассу, мчась по нагретой солнцем дороге к дому, где они все проживали. Он проезжает мимо оливковых рощ, мимо пастухов с отарами овец, что лениво паслись на зеленых холмах, и съезжает с асфальта на проезженную тропу, сбавляя скорость, старательно объезжая крупные камни. Тропа ведет его через лес, окружающий поместье, он с наслаждением медленно едет вдоль деревьев, радуясь тени, что остужала его нагретый шлем, разглядывает кусты и прогалины, изучая территорию вокруг. Наверное, ему нужно выкрасть время и осмотреть все, что находится рядом с домом — он не особо знает, зачем, но его кожа буквально чешется от желания облазить все вокруг.
Он сдерживается — в основном потому что очень хочет есть.
Скалл приезжает, паркует Ямаху в гараже, прячет купленные ленты в своей комнате и поправляет макияж, — и спускается на обед уже при полном параде, с прекрасной прической и стильно накрашенным. К сожалению, никто не замечает, и этот факт тут же заставляет его расстроено сдуться, — ну и зачем он тогда старался?
По крайней мере, Луче шлет ему быструю ласковую улыбку, когда ставит перед ним тарелку — и Скалл тут же забывает о своей обиде, изумленно изучая красного цвета холодный суп с плавающими там ракушками. Скалл удивленно тыкает в них ложкой, украдкой поглядывает на то, как едят все остальные — Реборн, например, уплетает мидий, это, оказывается, мидии, за обе щеки, при этом не забывая отпускать Луче комплименты. Скалл вздыхает и тянет в рот одну, осторожно проглатывает склизкую плоть моллюска. На удивление, вкусно.
Довольный, он поднимается по лестнице, и уже собирается идти в свою комнату, как вдруг слышит слабый, сдавленный стон, исходящий из комнаты Верде. Он напрягается. Вообще-то, это не его дело, чем ученый там занимается, — это не его территория, они даже не друзья… Но, вдруг Верде стало плохо? А вдруг у него оказалась аллергия на морепродукты или что-то типа того?
Верде был добр к нему раньше, и он бы не хотел, чтоб тот взял и умер от анафилактического шока или что-то типа того. Скалл стучит в дверь, осторожно спрашивает «Верде, у тебя все хорошо?». Из комнаты раздается еще более печальный стон, и сердце Скалла не выдерживает — он открывает дверь и врывается внутрь.
Верде сидит за столом, положив голову на столешницу, согнувшись колесом — и Скаллу тут же становится страшно, что ему стало плохо или он потерял сознание, или почему еще он мог сидеть в такой странной позе, — и он подлетает к ученому, касается плеча, легонько трясет его, стараясь добиться хоть какой-то реакции.
В ответ он получает еще один стон — только в этот раз он может разобрать в нем слова.
— Мне скучно… — голос Верде звучит очень печально и как-то странно скуляще, и этот тон заставляет Скалла замереть, прежде чем он полностью осознает смысл слов ученого.
— Что? — переспрашивает он неловко, чувствуя, как тоже начинает скулить от непонимания, — Семпай, что ты имеешь ввиду?
Верде наконец отрывает свою голову от стола и поворачивается к нему, — Скалл может видеть, что его челка помялась от долгого лежания и сейчас торчала вверх вопреки всем законам гравитации, а на лбу отчетливо вырисовывалось круглое красное пятно — отпечаток от стола.
— То и значит! — возмущенно, но как-то все равно очень тоскливо сказал Верде, очень выразительно проговаривая слова, — Луче сказала, что все заказанные мной приборы придут только на следующей неделе, и мне совершенно сейчас нечего делать! Мозг — это мышца, и его нужно тренировать каждый день, а я уже второй день ничего не делаю! Это отвратительно!
Скалл моргнул. Потом снова моргнул, оценивая тщательно выверенный драматизм в словах Верде. Семпай звучал так показательно страдательно, что Скалл даже не сомневался, что он прокручивал в голове эту мысль раз пять, надеясь, видимо, пожаловаться хоть кому-нибудь.
— М, — Скалл чувствует, что звучит очень неуверенно, — Ну, напиши научную статью, или чем там умные люди развлекаются? — это шутка, и Скалл надеется, что Верде ее оценит. Верде, к сожалению, нет.
— Уже, — он звучит еще более грустно, — завтра на почту везти надо будет.
Скалл моргает. Верде, тем временем, раздраженно вцепляется в волосы, драматично откидываясь на стуле.
— Небо, я чувствую, как я тупею с каждой секундой, — он показательно тяжело вздыхает, — и все потому, что никто не может предложить мне ничего интересного! Неужели это так сложно, я…
— Семпай! — Скалл перебивает его, когда слова Верде наводят его на мысль. Точнее, одно конкретное слово, — А ты можешь научить меня пользоваться пламенем?!
В голове его и так крутились слова, что сказал ему Реборн днем ранее, а тут еще Верде так удачно упоминает «Небо», что Скалл просто не может удержаться. Верде смотрит на него и Скалл может видеть, как он тут же, моментально, скисает.
— Ммм, — он задумчиво мычит, поджав губы, — а это обязательно должен делать именно я? Ты не можешь попросить кого-то еще?
О, ну потрясающе, теперь Верде даже не хочет с ним общаться. Скалл чувствует, как в душе его зреет обида, но старательно подавляет ее.
— Ну, сначала я спросил у Вайпер, и они сказал мне, что есть пламя! И что они Туман, и туманы не могут телепортироваться, хотя они это делали! — начинает он тараторить вместо этого, и видит, как Верде тут же морщится и немного отшатывается назад, — А потом Луче сказала мне что Небо может превращать штуки в камень, — он старательно избегает пункта про промывку мозгов, вспоминая, что он, так-то, тоже Небо. Было ли это лицемерным? Он не знает, — а потом Фонг мне показал, как уничтожить камень пламенем, и сказал, что его пламя это уничтожение, а у тебя защита, а у меня умножение, а Реборн почему-то врач, а Лар успокаивает, и вот теперь я спрашиваю у тебя! — он указывает не него пальцем, — Я мог бы пойти еще и к Лар, но ты же ученый, и ты умный, так что я подумал, что ты сможешь объяснить лучше и вот Великий Скалл-сама здесь, понимаешь? — немного лести никогда не повредит, и Скалл уже видит, как Верде неосознанно прихорашивается, надуваясь от гордости, — И ты сказал что тебе скучно, так что Скалл подумал, что ты будешь не против рассказать мне о пламени, ведь ты такой умный и крутой, понимаешь?!
Верде попадается в его ловушку, как мотылек в сети паука — разумеется, ученый не собирается отрицать, что он умный, а значит ему буквально придется объяснить Скаллу о пламени. Наверное, это плохо — но боже, Скаллу сейчас так плевать на все, что ему даже лень придумывать себе оправдания.
Верде вздыхает — видимо, он понимает это тоже.
— Ну, про основные характеристики пламени ты знаешь, — говорит он, поджав губы, — так что я не знаю, что тебе еще рассказать.
Скалл моргает. Вообще-то, на его взгляд, он не знает примерно нихуя. Верде, кажется, понимает, что он все же должен хоть что-то сказать.
— Тебе социально-психологическую часть объяснить или физико-биологическую? — произносит он очень тоскливо. Скалл бы посочувствовал ему, но сейчас он лишь удивленно выпучивает глаза.
— У этой хуйни есть социально-психологическая часть? — спрашивает он, недоуменно приподняв брови. Разве пламя, это не… Ну, огни семь цветов радуги, которые делают разные штуки? При чем тут социология?
Верде фыркает, — очки его, что до того были на его макушке, падают вниз, заставляя его вздрогнуть, и он несколько неловко их поправляет.
— С точки зрения мафии пламя представляет собой семь типов личности, необходимых для устойчивого формирования ядра мафиозной Семьи, — начинает он размеренно, — главой обычно становится человек с атрибутом пламени Неба, так как люди с такой силой считаются наиболее стабильными и способными сформировать связи с остальными членами семьи. Их роль — «Гармония», — Скалл тупо смотрит на него, пытаясь осознать, как именно превращение в камень и промывание мозгов связаны с гармонией, но особых идей у него нет, — Ураганы уничтожают угрозы семье, они считаются «агрессивными и разрушительными», Солнца освещают все вокруг и заботятся о раненых, их принято считать «мамочками» или «заботливыми старшими», Грозы защищают семью своим телом, они обычно «тупые, но верные» Дожди успокаивают и останавливают споры, «хладнокровны и спокойны» Туманы запутывают всех, кто пытается найти секреты семьи, они «лжецы и обманщики», а облака защищают семью издалека, они «территориальные одиночки», вот. Все понятно? — Верде говорит это так монотонно, что Скаллу кажется, что он читает текст с невидимого листа. Он звучит настолько скучно, что Скаллу нужно из-за всех сил сохранять концентрацию, чтоб просто не отвлечься на что-нибудь более интересное, например, летающую за окном птицу. Он старается.
По крайней мере, он способен понять, что Верде говорит какие-то очень странные вещи.
— Но семпай, — произносит он осторожно, — а это точно так? — Скалл замечает суровый взгляд Верде, который словно говорит «Как ты посмел усомнится в моих словах», и тут же поспешно поясняет, — ну типа, я не спорю, я просто говорю, что Реборн не очень… Заботливая мамочка, или Фонг спокойный, а Лар не очень, или Вайпер отвечает всегда честно, если ей заплатить, и ты, например, очень умный! — он задумчиво наклоняет голову набок, — Из всех нас разве что Луче подходит под описание, разве нет? Типа… У них точно ничего не перепуталось там, у этих мафиози?
Верде некоторое время пристально смотрит на него, — его очки зловеще поблескивают в солнечном свете, — и Скалл уже начинает волноваться, что он сказал что-то не так, и его счас выгонят из комнаты и никогда с ним больше не заговорят, как вдруг ученый медленно и отчетливо произносит.
— Именно, — говорит он весомо, и даже стукает кулаком об ладонь, словно подчеркивая значительность своих слов. Скалл непонимающе моргает. А что ему еще остается?
— Именно! Вот, даже такой как ты, сразу заметил, что-то не так! — продолжает тем временем Верде. Скалл смотрит на него, пытаясь понять, что значит «Такой, как он», — Но мафия? Нет, она отрицает, что характеры личности могут быть сложнее, чем описания из двух слов, и продолжает верить стереотипам, возникшим из уст человека, который жил полтора века назад! Это отвратительно! — голос Верде теряет всякую серость и монотонность, мужчина говорит с жаром в глазах, и увлеченностью на лице, и Скалл изумленно распахивает глаза, глядя на то, как он меняется, каким вдруг сияющим и завораживающим он начинает выглядеть.
— Стереотипы сосут, — соглашается он пораженно, не в силах сопротивляться чужой эмоциональности. Верде, получивший поддержку в его лице, продолжает еще более горячо.
— Вот именно! — Верде чуть ли не кричит, он привстает на стуле, видимо, не способный справится с эмоциями, — Вместо того, чтоб изучать пламя и поддерживать исследования, эти мафиозные идиоты просто сидят на своих знаниях, что накопили за полторы сотни лет, и молятся на великого Основателя Джотто, больше ничего толком не делая! Стагнация омерзительна!
Скалл может лишь согласно кивать, наблюдая, как ученый распаляется все больше и больше, — ему на самом деле очень интересно слушать, как тот рычит на «тупиц, что не понимают важность экспериментов», — но вообще-то, он тут немного не за этим.
— А как вы тогда поняли, что я облако, семпай? — спрашивает он осторожно, — Если Скалл даже под стереотипы не попадает?
Верде останавливается так резко, как будто он врезался в стену, задумчиво смотрит на него.
— Ты звучишь как облако, — говорит он так, словно это очевидно, — кем еще ты можешь быть?
Скалл недоуменно хмурит брови, начиная чувствовать, что он, кажется, понимает еще меньше, чем раньше.
— В смысле «Звучу, как облако»? — переспрашивает он, — Семпай, я думал, тебе не нравятся стереотипы?
Верде замирает, смотрит на него, — и внезапно тяжело вздыхает.
— А, да, точно, ты же не знаешь, — произносит он, вновь начиная звучать очень вяло, — Если кратко, то при должной фокусировке можно воспринимать пламя собеседника, даже если он не показывает его. Но так у людей нет специального органа чувств для ощущения пламени, наш мозг интерпретирует его по-своему, так сказать, характерная разновидность синестезии, — он задумчиво смотрит на Скалла, — для меня пламенники звучат, как музыкальные инструменты, и облака практически всегда духовые. Ты гобой, кстати.
Скалл изумленно наклоняет голову, пытаясь осознать, что сказал Верде.
— То есть, я тоже смогу пламенников определять, да? — спрашивает он, — А как я их буду видеть?
Верде пожимает плечами, смотрит на него со слабым раздражением.
— Я не знаю, — произносит он медленно и четко, словно разговаривая с ребенком, — каждый пламенник воспринимает это по-своему. Вероятнее всего, ты уже это умеешь, но не понимаешь, так как ты не знал про пламя ранее, и у тебя не возникало никаких ассоциаций, понимаешь?
Скалл кивает, издает очень грустный скуль.
— А как мне тогда понять, что я должен чувствовать? — он издает хныкающий звук, — Если Скалл не знает, и ты не знаешь? Что делать, семпай? У тебя нет никаких идей?
Верде некоторое время смотрит на него с тоской в глазах, потом сдавшись, вздыхает, откидывается на спинку кресла.
— Можешь перечислить мне, что ты чувствуешь, когда я рядом? — спрашивает он наконец, — Цвет, запах, вкус, звуки, что угодно. И возможно, я смогу заметить, что есть что-то, что ты чувствуешь, а я нет.
Скалл с надеждой смотрит на него, восхищенно распахнув глаза.
— Семпай, ты такой умный! — говорит он радостно. Верде еле слышно довольно хмыкает, отводя от него взгляд, начиная смотреть в потолок. Его рука расслабленно болтается, и Скаллу она кажется очень смешной.
— Ну, Скалл думает, что ты крутой, и у тебя есть очки, — начинает он радостно перечислять все подряд, — а еще зеленые волосы и глаза, и у тебя достаточно низкий и глубокий голос, и ты любишь кактусы выращивать, и от тебя пахнет химикатами, а еще когда ты ходишь, четко ставя шаги, и твой халат прикольно шуршит, и…
— Подожди, — перебивает его Верде, внезапно напрягаясь, смотря на него поверх очков, — откуда взялись кактусы? Я вообще не занимаюсь растениями.
Скалл удивленно моргает.
— Правда? — спрашивает он, — Но ты же зеленый и колючий, как они, такой, знаешь… Щетинистый и самодостаточный, вот! И даже пахнешь кактусами!
Верде хмурится еще сильнее.
— Скалл, — говорит он осторожно, — я не пахну кактусами.
Скалл удивленно оттопыривает нижнюю губу, чувствуя странную обиду, — неужели Верде ему не верит? Он даже наклоняется к нему и сосредоточенно вдыхает запах ученого — и слабый аромат свежести и кактусов пробивается даже сквозь амбре из запахов химозы.
Верде отшатывается от него, вжимаясь в спинку кресла, таращась внезапно ставшими слишком большими зелеными глазами.
— Что ты делаешь?! — спрашивает он испуганно. Скалл наконец понимает, что он делает, так же испуганно дергаясь назад и плюхаясь прямо на задницу.
— Семпай, извини, Скалл просто… Я… — он смотрит на него снизу вверх, испытывая странное желание начать плакать, и не в силах подобрать слова, наконец жалобно произносит, — Но правда ведь кактусы!
Верде некоторое время смотрит на него, потом вдруг хмыкает.
— Значит, запахи, — говорит он показательно спокойно, — вот и разобрались.
Скалл непонимающе смотрит на него. Верде делает повелительное движение, машет руками, указывая на дверь.
— Иди теперь… Не знаю, остальных обнюхай, у меня тут появились дела и ты будешь мешаться, — Скалл печально смотрит на Верде, понуро слушая, что тот говорит.
Неужели он правда так расстроил Верде, что тот теперь выгоняет его, не в силах терпеть? Он ведь… Он ведь просто ввалился к нему в комнату, заставив рассказывать себе о Пламени, а в итоге еще и обнюхал. Да, действительно, что же именно пошло не так?
Скалл встает с пола со слабых оханьем, чувствуя, как его задница начинает ныть, грустно бредет к выходу — и для него становится огромным удивлением внезапно раздавшийся голос Верде, когда он только переступает порог.
— И это, — Верде внезапно выглядит очень неловко, когда Скалл оглядывается, он даже не смотрит на него, — Спасибо, что помог развеять скуку. Мне было приятно с тобой поболтать.
Скалл улыбается так, что у него, кажется, начинают болеть щеки.
Верде: +3
***
Он провозился в гараже до самого вечера, смазывая и чистя Ямаху после пыльных дорог, а после ужина, усевшись в своей комнате, задумчиво вытащил из пакета купленную утром ленты зеленых цветов.
Начало первому браслету было положено.
≪≪≫≫
Кого вы собираетесь обнюхивать… преследовать… Что вы собираетесь делать завтра?
[Поболтать с Фонгом] — он выглядит милым. И да. Коса. Косы крутые. Интересно ведь, чем занимается мастер боевых искусств!
[Поболтать с Луче] — Луче так заботиться о них, что не плохо было бы помочь ей завтра с хозяйством. Она ведь готовит на семерых!
[Поболтать с Реборном] — Он, кажется, даже перестал быть таким уж явным мудаком. Или только кажется. Наверное, вам стоит убедится.
[Поболтать с Верде] — Верде классный и пахнет кактусом. Вам нравится запах кактуса, и любопытно, что же вы такое сделали, что развеяли ему скуку?
[Поболтать с Лар] — она крутая. Очень. И вы так и не узнали, что там с ее генеральством и армией. Она же не сердится, что вы уронили на нее Реборна?
[Поболтать с Вайпер] — вы так давно не видели Туман, что вам интересно, не пропал ли он. И все же, они телепортируется или нет? Непонятно.
[Исследовать территорию] — вы в этом доме уже неделю, а до сих пор не засунули нос во все интересные места в округе. Непорядок. Вы хотите знать, что происходит на вашей территории.
