Стальная Нить.

FlashBack. Данзо Шимура

      Вся пещера кажется залитой жёлтым светом. И моя кожа тоже кажется жёлтой. Хм, надеюсь, что при нормальном свете она будет обычной. Рано мне ещё стареть. А всему виной вот эти вот стеклянные емкости со светящейся жидкостью, чудесное изобретение. Изначально, это были пещерные грибы, что вырабатывают какое-то вещество с названием, от которого язык завяжется в узел, дающее слабый свет в темноте пещеры. Орочимару что-то говорил про окисление жидкости на поверхности гриба, но вникать во всё, что он рассказывает, когда его накрывает, — значит обречь себя на головную боль. А у меня и так есть, от чего ей болеть.       Вот только если перетереть эти грибочки в мелкую пыль, а затем залить водой и добавить один хитрый состав, то свечение усиливается. Правда, теперь они могут светить лишь двенадцать часов, а после шести свечение начинает резко слабеть. Довольно таки удобная штука, ведь открытый огонь в глубине пещеры вызовет задымление да и быстро выжжет весь воздух. А электричество в такой близости от линии фронта…даже не смешно. Нет таких приспособлений, по крайней мере, в нашем грешном мире. Конечно же, шиноби издавна использовали разных светящихся моллюсков и насекомых в качестве светильников. Но это уже было редкостью даже для моего детства. А представить, как Орочимару с куском гриба или мелким светящиеся рачком в руке ошалело лазает по своим склянкам, и вовсе смех берет.       Да уж, Орочимару не такой. Он тот, кто преодолевает ограничения самой природы, укрощает их и заставляет верно служить ему. Настойчивый и просто невероятно трудолюбивый человек, что совсем не умеет отдыхать. Неужели и я был таким в его возрасте? Ну, даже и не знаю: возглавить созданное Наставником Тобирамой АНБУ, создать сеть осведомителей и тайных агентов, разрабатывать новые методики подготовки личного состава, — возможно, он очень похож на меня. Определённо похож.       Его тоже поломала война, и в своей работе он находит утешение и не умеет оставаться один. Но и не умеет оставаться с людьми.       Забавно наблюдать за маленькими частицами золотой пыли, что танцуют в емкости. Да как же она, чтоб тебя, называется? — Шимура. Компонент, разрушающий клеточную структуру, очень едок. А состав для каталитического окисления кроме того ещё и токсичен. — Просто Шимура? Порой мне это чертовски не нравится, да что там не нравится: выбешивает! Какой-то недоносок меня будет по фамилии называть, и даже банального «-сан» не удосужится произнести…вот только, он не просто наглый мальчишка, даже если и старательно пытается казаться таким. Скорее, это просто ещё одна его маленькая невинная слабость.       Слабость человека, что очень полезен Конохе. Что понимает что он полезен, и что я это тоже понимаю. Не могу не усмехнуться в ответ. — Змей! Ты ведь точно не поставишь столь опасный предмет рядом со своими бесценными материалами. — Наверное, он лишь своим «материалам» и доверяет свое сердце. Тем, кто уже не сможет сделать ему больно. Я порой приходил к нему, и он, задумчиво проводя свои реакции, порой беседовал с «добровольцами». — К счастью, мои материалы не могут трогать незакрытые емкости. — Он расползается в улыбке. Пожалуй, только со своими склянками, он настолько живой. Как будто, и нет всех ужасов войны, что ему пришлось пережить. Это, там снаружи он будет серьёзным и сосредоточенным, готовым в любой момент среагировать на опасность. Практически идеальным шиноби. — Новая формула, к сожалению ещё не готова. Но если хотите, можете посмотреть на промежуточные испытания. — Орочимару всегда работает, когда возвращается. Наверное, он не может не творить. Для него, быть творцом — значит постоянно совершенствовать и улучшать свои творения. Каждый новый препарат, создаётся с учётом знаний предыдущих.       Как то раз, он читал очень занимательный свиток, что был неким образом зашифрован. Там была нарисована змея, что жалит свой собственный хвост. Тогда я спросил его, что же это значит, на что он ответил что это символ «цикла разрушения, что сменяется созданием». Как же это описывает самого Орочимару, и всю его жизнь на этой войне.       Он уходит убивать, и приходит чтобы созидать, принося свитки со знаниями, ингредиенты и порой новые идеи. Убийство ради созидания. Но и его творения находят себе место в этой войне. Созидание, ради убийства. Весьма поэтично. — Змей. Твои испытания такие шумные. Это бывает напряжно.       М-да уж. А ещё, порой неприятно смотреть на человека, что уже знает что сегодня его последний день. В бою это совершенно другое. Там, убивать и калечить есть насущная необходимость, что продиктована благополучием Конохи. Сегодня ты убиваешь врага, чтобы принести победу своей деревне, завтра враг убьёт тебя ради своей. Всё справедливо и весьма честно. Да и казнь — это совсем иное. Это возмездие, расплата для тех кто уже не может жить как люди. Убийцы, насильники, предатели, мародеры и разбойники. Их нельзя подпускать близко к простым гражданам, ибо это создаст для нормальных людей огромные риски. И таких бесполезно пытаться перевоспитать или исправить. Исправить можно человека, а эти существа сами добровольно отреклись от этого звания, причём не ради чего-то большего, чем они сами, а ради удовлетворения своих низменных инстинктов. Поэтому не стоит с ними цацкаться. Это лишь потратит силы, что нужны для защиты деревни.       Но Орочимару вынужден приносить жертвы. Как бы он не пытался в такие моменты казаться легкомысленным, я понимаю что он чувствует. Он похож на меня. Жертвы, что дадут нам победы в будущих войнах. Жертвы, что позволят нам защитить Коноху. Жертвы, что спасут будущих шиноби. Жертвы, что приведут Родную Деревню к благополучию. — Шимура…как же не вовремя ты пришёл. — Орочимару, выглядит немного разочарованным. С чего бы? — На предыдущих испытаниях можно было бы удалить добровольцу голосовые связки. Но этому нужно будет говорить.       Пещера делает поворот и мы видим прикованных к стене добровольцев.       Один уже прикован к стальному стулу. Рядом вереница проводов, что ведут к каким-то приборам на столе. Да уж, Орочимару прихватил аккумулятор. Но на освещение ему жалко. Хотя, впрочем это весьма рационально. Ведь электричество, можно потратить на что-то важное, не забивая запечатывающие свитки. Змей достаёт ампулу и начинает наполнять шприц, пристально наблюдая за своим подопытным. — Пожалуйста… Прекратите… — тихо взмолился парень, ему чуть больше двадцати, хотя по лицу и не скажешь. Но на повязках нет крови: это говорит о том, что его недавно перевязали.       Всё-таки, Орочимару всегда заботится о своих подопечных.       Орочимару тщательно проверяет, как к телу пленного прикреплена паутинка датчиков и проводов. Щелчок, и аппараты наполняют небольшое помещение тихим гулом. — Была бы моя воля — отрезал бы тебе язык. Вот только именно в этом эксперименте тебе нужно будет много говорить — фыркнул себе под нос Змей, кончиками пальцев достав со стола свиток с записями. Его лицо отобразило какое-то страдание вперемешку с разочарованием. Он театрально опустил голову. — «Пожалуйста, прекратите, не надо, прошу» — слышал тысячу раз. Неужели у людей нет никакой фантазии? — Змей ещё раз недовольно фыркнул, прежде чем всадить длинную и толстую иглу в шею добровольцу. — Хоть бы кто из них вместо этого кричал: «Да, ещё, ещё!» Вот тогда бы я удивился. Может, даже отпустил бы. А так, каждый раз одно и тоже!       В стеклянной колбочке шприца раскрылась багровым бутоном капля крови. Одно движение пальца, и новый препарат входит в яремную вену подопытного. Выдернув иглу, Орочимару отправился к своему столу. Его беспокойный взгляд был прикован к свитку. Найдя порядковый номер этого испытуемого, он небрежно чиркнул в углу дату и раздражённо цыкнул. — Тц, проклятие! Целый месяц и три партии материала коту под хвост. Первая даже не пережила первой инъекции. — Змей, может стоит прекратить исследование? — Во взгляде его жёлтых глаз, что сейчас были почти одного цвета с лицом, я прочитал явное недовольство. — Шимура! У этого препарата есть невероятные перспективы. Он способен существенно влиять на работу мозга и нервной системы. — Да уж. Пропадая в лаборатории, Орочимару может целыми сутками сидеть за столом, и искать смысл в переплетении формул. Бывало, что пару дней не спит, а только строчит и этот новомодный кофе хлещет.       Отвлекшись от своих размышлений из-за тихого мычания, Орочимару снова взглянул на своего подопечного: на его лице была усталость, смешанная с болью и ненавистью. В глазах парня все ещё были искорки осознания, которые медленно пропадали, стоило препарату начать действовать в полную силу. Он начал что-то бубнить. Что то непонятное и неразборчивое. — Кричи, — встав, и вплотную подойдя к парню, сказал Орочимару. — Кричи, я хочу тебя услышать! — после пронзительного крика, Змей ухмыльнулся и прикрыл глаза. — Ты снова это видишь… Снова! Покажи же мне, насколько тебе больно! — Что он вытворяет, в конце концов? — Змей! А ну прекрати! Тебе не для того выделяют военнопленных, чтобы ты над ними издевался! — Злость взяла за душу. Орочимару раньше никогда не допускал перерасхода добровольцев. И что я сейчас вижу? Неужели, он просто создал новую химию, что причиняет человеку боль? И нужно было столько пленных тратить на это? — Ку-ку-ку-ку, Шимура…ты совсем не понимаешь, что за препарат я сейчас разрабатываю. — Синее лезвие, вспыхнув на его ладони, прошило плечо парня, как раскалённый нож режет теплое масло. — Блять! Орочимару! Да что ты творишь! Совсем ополоумел? — пытаюсь вразумить его, на что он лишь показывает на испытуемого.       Хочу признать: то, что я увидел, меня действительно поразило: ни спазмов, ни какой-то другой реакции на проколотое плечо паренёк не выдал. Он и мышцей не повёл. — Шимура, этот препарат, как бы сказать попроще, — этот «юный» гений возводит глаза к потолку и на мгновение задумывается, будто бы подбирая слова для объяснения природы чакры трёхлетнему. Ну и редкостный же нахал. — В общем, он вводит человека в состояние, подобное гендзюцу. — Зелёное пламя, на руке Орочимару медленно восстанавливало рану на плече подопытного. Тот вообще не реагировал. — При работе, оно как бы «запирает» его в его собственном внутреннем мире, если так можно выразиться, и вся боль, что он сейчас чувствует, иллюзорна. Но, при этом, для него она реальна.       Я едва не потерял дар речи: неужели Орочимару сумел воспроизвести то самое гендзюцу, которым владел единственный человек, которого учитель Тобирама боялся, как огня, до конца своей жизни? И столь же сильно ненавидел? Гендзюцу сильнейшего Учихи в истории? — Он работает так же как гендзюцу? — Я смотрел на место прежней раны, где лишь пятно крови по краям разреза на одежде напоминало о том, что он был ранен минуту назад. — Ну, по моему мнению, он на порядок превосходит обычные гендзюцу. Ведь человек, находясь под действием гендзюцу, может опознать его и снять. Данный же препарат действует по-другому. Он взаимодействует с определёнными железами в мозгу человека, при этом заставляя их выделять вещества, что вызывают сильные галлюцинации. При этом, действие препарата не прекратится, пока организм сам его не расщепит. По результатам моих экспериментов, время действия от пяти до двенадцати часов. Но я буду работать над улучшением формулы.       Парень застонал сквозь сжатые зубы и впился короткими ноготками в подлокотники. Кроме кистей рук, все остальное было крепко зафиксировано и не двигалось. Аппарат начал громко пищать. Записывая все реакции организма, этот гений ухмыльнулся, когда его подопытный перестал трястись и мычать в стиснутые зубы и спокойнее задышал. Но он все ещё смотрел в одну точку, не в силах отвести взгляд, и едва не плакал. В его глазах больше не было осмысленности ситуации.       Тишину лаборатории разрезал ещё один пронзительный крик. — Нет, нет, нет! Прекрати! — кричал подопытный зажмурив глаза. — Я больше не хочу это видеть! — Резкий крик оборвался так же неожиданно, как начался. Снова взглянув на часы, Орочимару записал время смерти и предварительный диагноз: разрыв сердца. Отложив свиток, Змей подошёл к телу, быстрыми и отточенными движениями расстёгивая ремни. Запрокинув голову своего подопытного, Орочимару осмотрел белки глаз с лопнувшими капиллярами и хмыкнул. — Значит, ты тоже не выдержал. Какая жалость. — Ему ведь действительно стало очень грустно. — Шимура… Вы ведь выделите мне ещё одну порцию материала? Мне бы хотелось после доработки формулы провести ещё эксперимент. — Змей! У тебя ведь выжила большая часть добровольцев из этой партии. — Хм… — Он вспоминает, почёсывая переносицу. — Верно: пять погибло, но ещё восемь сумели выжить. Думаю, что из них четырём нужно ввести повторные инъекции, дабы выяснить скорость формирования резистентности, а ещё четверых… Хм, да, нужно изучить, как препарат воздействует на мозг цели…       Значит, он решил угробить всю партию добровольцев? Это определённо начинает напрягать… Вот если бы он начал создавать препараты в начале войны, то никаких проблем бы не было. Спасибо бы только сказали. Но сейчас все стороны обескровлены и измотаны годами войны, и на многих фронтах вовсе не идут боевые действия. Лишь вылазки за линию соприкосновения, что имеют своей целью «мелкое пакостничество»: кого-то резануть, ограбить караван, поджечь склад. Орочимару нравится такая война. Он чувствует себя в ней в своей тарелке.       А ещё он научился пресекать любые попытки пересечения линии фронта. Причём одним своим присутствием. Вот заходит группа противника на нашу территорию, а потом внезапно исчезает. Как туман поутру растаяла. Выживших нет, тел тоже. Ни тебе следов боя, ни даже сигнала бедствия. Были шиноби и нет. И долго, чертовски долго Ооноки ломал голову, куда деваются его люди. А потом вдруг выяснилось, что рядом всегда бывал Орочимару. С тех самых пор его начали боятся. Причём даже свои. — Орочимару, как насчёт того, чтобы временно прекратить эксперименты на людях. Просто сейчас война близится к завершению. — Хм. — Змей определённо задумался. Нужно будет в последующем договориться о передаче нукенинов и приговорённых к смерти преступников. Не то чтобы был острый дефицит пленных, но сейчас, возможно, их освобождение станет той точкой, что позволит прекратить войну. — Ну, в таком случае, у меня есть альтернатива. Правда, временная.       Мы шли по каменному коридору, а я вспоминал все предыдущие творения Орочимару. Сначала он создал синтетический аналог адреналина, что позволял существенно повысить физические показатели человека на короткий срок. В последующем, он на его основе разработал более совершенные версии, что могли действовать шесть и двенадцать часов соответственно, при этом повышая физическую силу вдвое, а выносливость многократно. Побочными действиями данных препаратов была повышенная агрессия и почти полное отсутствие страха. Ну и серьёзный вред для печени и почек, не считая опасного износа организма, но это само собой разумеющееся. Потом, конечно, он ещё работал над этой формулой, синтезировав препарат, что мог на несколько суток лишать человека потребности во сне. Но он выматывал нервную систему до критического состояния. И настоящим венцом его разработок стала формула сыворотки, позволявшей человеку, получившему смертельные повреждения и находящемуся на грани жизни и смерти, оставаться в сознании до самого конца, при этом игнорируя болевой шок. Бесценная формула, что позволит шиноби, получившему несовместимые с жизнью повреждения, протянуть до подхода своих и успеть передать ценные данные.       К сожалению, она наносила чудовищный ущерб нервной системе и организму, в следствии чего получила статус «Запрещено к использованию в мирное время».       Вскоре мы пришли в помещение, что так же освещали грибные лампы. Свет был чересчур тусклым, и Орочимару, достав склянку с красными кристаллами, высыпал её в лампу. Спасибо вам, Тобирама-Сенсей, за вдолбленную науку, что в темное помещение заходишь, — один глаз закрывай, а то бы сейчас ослеп, пусть и временно.       От внезапно вспыхнувшего освещения, раздались писк и громкая возня. — Ну привет. И как вы тут без меня, скучали? — С какой-то несвойственной для него нежностью Орочимару обратился к ряду клеток с белоснежными крупными крысами, что сейчас очень недовольно шумели из-за внезапного пробуждения. — Шимура, — Он открывает большой стеклянный ящик, и достаёт откормленного до состояния лоснящейся шкуры пасюка. Белая шерсть кажется жёлтой, из-за цвета этих ламп. — …Крысы, что рождены в Вечной ночи своих глубоких подземных нор. Проводят всю свою жизнь в темноте и сырости подземелий, копошась в грязи и собственных отходах. Лишь когда садится солнце, они вылазят на поверхность, дабы засвидетельствовать своё существование перед лицом Ками-сама. — Сначала, он чесал крысу за ухом, при этом та плотно прижимала подбородок. Но теперь он чешет ей шейку, отчего та буквально зажмурилась от удовольствия. Совсем как кошка. И он такой умиротворённый, будто бы и не убил того парня десять минут назад. — …где находят мертвечину, а ещё воруют яйца у птиц и залазят в людские дома. — Крыса ластится к Орочимару. Ей определённо, нравится то что он делает. Кажется, вот-вот замурчит. А Орочимару, смотрит на неё с такой нежностью. — Обычно, смысл их существования, это поиск еды и защита своей стаи и её территории. Но у этой Крысы, свое предназначение. — В этот момент он решил посмотреть мне в глаза, и его зрачки вдруг сузились, а кажущийся безгубым рот неестественно растянулся от уха до уха. — Приносить пользу. — От этого стало немного не по себе. Будто бы, и не человек, а зверь смотрит, до того жуткий вид. — Орочимару, ты можешь проводить эксперименты на крысах? — Ох, как бы это нам затраты снизило, а то Сару мне скоро плешь проест со своим: «Экономь средства, ужимайся, бюджет не резиновый, думаешь, ты один у меня такой?..» А ещё даймё этот: «Денег нет, но Вы держитесь.» Жадный кусок сала! — Данзо: крысы имеют чем-то схожую с человеческой анатомию, да и по большей части состоят из одних и тех же веществ, но… — Он вдруг стал задумчив, почти не обращая внимание на крысу замершую в его руках. — «Но» что? — …Но, к сожалению, многие вещества слишком не похожи на человеческие. Я всегда провожу предварительные исследования на крысах, однако более поздние требуют использования «человеческого материала». Это финальная стадия, когда препарат доводится до идеала… — я обречённо вздохнул: гений, мать его дери.