Ахелоид

- Стоп. Картинка на экране замерла. - Спасибо, Сережа. Теперь дуй отсюда. Когда за секретарем закрылась дверь, Рустем Ашотович вальяжно взмахнул пухлой белой дланью в сторону экрана. - Ну вот, господа. Прошу любить и жаловать: вот он, наш ахелоид. - Ну и что это? – спросил Андрей Николаевич, глядя на смуглую фигурку в белых штанах в центре экрана. – Это и есть весь Ваш объект? - Заморыш какой-то, - поддакнул Михаил Семенович и поддел вилкой устрицу с раковины. - Этот заморыш уже забрал у меня кучу народа в Кривом Роге, - заметил Рустем Ашотович. - Куда забрал? Он же адвокат, а не прокурор. - Он хуже прокурора, Михаил Семенович. Он активист-затейник. – Рустем Ашотович нажал на кнопку пульта, и пленка начала отматываться назад. - Три года уже кошмарит меня. И не только как адвокат. Как-то он нанес визит в бордель. Так оттуда немедленно ушли три лучших девочки - две в институт и одна замуж. Я направил на него бойца. Боец не вернулся на связь. Мои ребята нашли его через месяц. У бабуси в деревне, прикинь? Он ей крышу чинил. Рустем Ашотович снова нажал пуск. На экране вновь открылась дверь в кабинет, впуская врача в мятом халате поверх формы и “активиста-затейника”, все еще в белой рубашке поверх белых штанов. На фоне мышиной серости кабинета и врача, загорелый черноволосый активист смахивал на туриста из Рио-де-Жанейро. Не хватало разве что панамы. - А он мотивировал? - Еще как мотивировал. И не только мотивировал, а еще и обрезом угрожал. Больше в город не возвращался. После этого я направил трех бойцов, чтобы раз и навсегда. Казалось бы, что может быть легче? Этот кретин каждый день бегает трусцой по окраине ни свет ни заря. - Студент, комсомолец, спортсмен? - съязвил Андрей Николаевич, не отрывая впрочем глаз с экрана, где активист опять оголялся по пояс, являя врачу и скрытой камере тщательно, если не сказать щепетильно, ухоженный торс, покрытый ровным золотым загаром. - Если бы просто спортсмен. Я же говорю, за ним ушли трое. Под утро вернулся один, с окровавленной башкой. Даже допросить его толком не удалось – отрубился. А когда очнулся, оппаньки - память отшибло. - Вот незадача. - Незадача, да! Особенно когда мои пошли по следам и наткнулись на трупы двух других. Андрей Николаевич оторвал взгляд с экрана. Михаил Семенович перестал на секунду жевать. - Он что, с пистолетом бегает? - Какой в жопу пистолет! - отмахнулся Рустем Ашотович. - На них не было ни одного огнестрельного. Даже из их собственных стволов! Стволы, кстати, валялись рядом. Из них не стреляли. - Тогда чем же... - Зубами. Андрей Николаевич замигал. Михаил Семенович положил вилку на фарфоровое блюдечко. - В смысле? – спросил Андрей Николаевич слегка осипшим голосом. - В прямом. Они загрызли друг друга. Загрызли, понимаете вы? – Рустем Ашотович наклонился к собеседникам через стол. - Порвали друг другу глотки. Так их и нашли: с окровавленными ртами, в полуобнимку, в чистом поле, на черной от крови земле. - Ну, знаете... – Михаил Семенович развел руками и отодвинул блюдо с пустыми раковинами. - Это уже какая-то мистика. - Это не мистика. Это атавизм. Рустем Ашотович нажал кнопку на пульте и опять остановил пленку. Активист застыл в непринужденно элегантной позе с повернутой головкой и пальчиками на резинке брюк, как заправский стриптизер. Особенную пикантность картинке придавали наручники на тонких запястьях. - Понятие атавизма лженаучно, - заметил Андрей Николаевич. - Нет такого явления как атавизм. - А есть такое явление, чтобы два нормальных женатых быка загрызли друг друга из-за метр с кепкой еврейчика, которого их послали убрать? – возразил Рустем Ашотович. - Экспертиза не нашла на месте ни капли его крови. Ни капли! Только их! Они подрались из за него, понимаешь? Как два кобеля из-за течной суки. - Слушайте, Рустем Ашотович, если он так опасен, тогда какого черта он еще живой? – спросил Михаил Семенович. – Ну потеряли пару бойцов, бывает. Но ведь поймали же? Шмальните его там, замуруйте в ответвлении поглуше, и всего делов... - Секундочку, секундочку! – прервал его Андрей Николаeвич. – Давайте без резких движений. Такой ценный кадр, может даже уникальный, а Вы сразу за пистолет. Зачем уничтожать то, что можно приобрести? - Деньгами его не купишь, - сказал Рустем Ашотович. - Это я уже прошел, когда он взялся выгораживать одного моего бухгалтера. Всего-то и светило бухгалтеру лет семь, зато списали бы на него десять лимонов. Так я этой сволочи предлагал двести тысяч, потом пятьсот, потом миллион. Ни в какую. Дело так и не закрыли. Теперь надо будет давать и прокуратуре, и судье, плюс конфискация того что нашли у бухгалтера - глядишь, и все десять лимонов уплывут. А этот чудила даже с клиента денег не взял. Я же говорю, активист. - Ну, к активистам нужен особый подход, - сказал Андрей Николаeвич. – Особенно к обаятельным. Купить можно не только голыми деньгами. Рустем, Михаил, я Вам удивляюсь. От этого мальчика еще может быть ого-го какой толк, а Вы его сразу в расход... - А он знает, кто его взял и где он? – поинтересовался Михаил Семенович. - Конечно, нет. База почти герметически закрыта от внешнего мира. Там наша доблестная советская армия вкупе с гэбэ еще при Брежневе телепатов тренировала. Смейтесь, смейтесь, - кивнул Рустем Ашотович прыснувшему Андрей Николаевич. – Я вот тоже смеялся, когда впервые об ахелоидах узнал. А теперь не смеюсь. - В самом деле, - поддержал его Михаил Семенович. - “Eсть многое на свете, друг Гораций, что мог сказать Зидану Матерацци.” Нет, решительно его надо приберечь. - А Вам не кажется, что держать такой вот объект на закрытой базе с туевой хучей мужиков может выйти вам боком? – съехидничал Михаил Семенович. - А почему, вы думаете, я его именно туда направил? - Рустем Ашотович ухмыльнулся. - Не было бы счастья, да несчастье помогло. По этой базе уже недели три гуляет какая-то зараза. Поганенькая, надо сказать, зараза; пол-шахты лежмя лежит. Зато у нее есть один замечательный симптом: у заразившегося напрочь отшибает нюх.