Ахелоид

- Дитя, ты же простудишься, - сказал вдруг над ухом Степа. Вова и не заметил как он подошел. – Иди на диван. - Не, мне не надо... - Иди-иди. Если ты здесь заболеешь, нам с Юркой знаешь как влетит? Диван большой, поместимся. Вова встал. Потом, посмотрев на Юру корпевшего над своей тетрадкой, присел обратно, собрал с пола все журналы, и тщательно поставил стопку обратно на полку. - Но Юрку мы не пустим. Крапик! – позвал Степа. – Мы тут с Вовой решили не пускать тебя на диван. - Вредные вы, - сказал Юра-Крапик миролюбиво, не переставая писать в своей тетрадке. - А почему он «Крапик»? – спросил Вова, подходя к огромному темно-красному дивану и залазая на него с ногами. - Так, разувай копыта, - скомандовал Степа. - Ботинки, говорю, сними, горе ты мое! – Он присел, расшнуровал Вовины ботики сам, снял их со смеющегося Вовы, и поставил их в сторону. – Теперь можно. Почему «Крапик»? Потому что он весь в крапинку. Вова залился еще пуще. – Неправда! - Правда-правда. Ты его в душе не видел. Он весь пятнистый. Как леопард. Вова совсем зашелся от смеха, откинувшись на диванную подушку, и под головой у него оказался Степин журнал мод. - Так, не описай мне тут диван от смеха, дитя, - сказал Степа озабоченно. – И Бурду отдай. Зачем Степе понадобился такой скучный журнал для мам, Вова не понимал, - его же даже не почитаешь, он весь на иностранном, - но послушно привстал на колени, а потом и на ноги. Над диваном висели фотографии в рамочках. Вова задрал голову и принялся рассматривать их, переминаясь с ноги на ногу на поддающейся обивке. Степа тем временем разлегся обратно вдоль и опять раскрыл журнал, хотя смотрел не в него а поверх нее, на любопытничающего Вову. - Это все наши, - пояснил он, ничего впрочем этим не объяснив. - Были. «Наши» были группой девочек и мальчиков в школьной форме глядящих куда-то в сторону а не из фотографии на Вову. Некоторые были в пионерских галстуках, некоторые с октябрятскими значками. Пионеры отдавали салют. Вова сразу приметил среди них и Юру – тот выглядел неожиданно торжественно, как офицер на параде – и хмурого Степу, который скорее прикрывал глаза от солнца небрежно отвернутой ладонью. Та же группа была на двух других фотографиях. На левой Вова задержался. - Цирк! – выпалил он наконец, узнав здание позади группы. – Наш цирк! - В смысле? – откликнулся Степа. - Я тут живу, - сказал Вова и ткнул пальцем в застекленную фотографию. - Где? – подал голос Юра, с интересом наблюдавший за Вовой со скамьи. - Улица Землячки дом тринадцать квартира восемь десять шесть! – выпалил Вова. Уж что-что, а свой адрес он знал на зубок – мама и бабушка постарались. - А-ааа... а я уже думал, ты в цирке живешь, - протянул Степа с деланным разочарованием. Вова опять засмеялся. – И клоуном работаешь, - продолжал Степа. - Или укротителем тигров. Вова засмеялся еще громче. - Или тигром, - подытожил Степа. Вова аж засучил ногами и почти сразу скатился с дивана. Степа перекинул голову через край, посмотреть не ушиблась ли его благодарная аудитория, и нашел Вову в странной позе. Все еще хихикая, Вова перекатился на четвереньки, слегка пружиня согнутыми ногами, совсем как кот готовящийся к прыжку. - Ррр! – заявил Вова сквозь смех. – Рр-ряугхх! Степа вздрогнул. Рык у малого получился неожиданно глубокий и какой-то утробный. - Ну вот, я же говорил, - сказал он, осматривая Вову. – Слушай! А давай мы тебя раскрасим? - Что это ты задумал? – откликнулся со своей скамьи Юра тоном бдеющей бабушки, но Степа уже рылся между подушками дивана. - О! – И он извлек и показал Вове не то сумочку не то кошелек. - Откуда это у тебя? – спросил Юра, кладя на стол тетрадку и карандаш. - Как откуда? Из театра, вестимо. – Степа раскрыл сумочку и стал в ней копаться. – Так, как бы это нам сообразить... белила, тушь, румяна... желтое надо... ладно, можно пудрой. Юра подошел к дивану. - Ты... зря ты это, - сказал он тихо. – А если Палыч ее хватится? - А пусть! - задорно бросил Степа. – Отопрусь. Инна заступится. - Инна иностранка, у нее на родине все иначе. Но мы же не в Мали. В Советском Союзе косметику носят только женщины. - Инна учит меня искусству гримирования, - бесстрастно ответил Степа, хлопая ладонью по дивану возле себя. – Искусству, замечу я, абсолютно необходимому для любого артиста театра и кино. На полу, Вова подобрался, повилял задиком, и ловко запрыгнул на диван, где немедленно потерся о Степино плечо лицом. - Так, повернись ко мне и посиди спокойно, - приказал Степа и начал открывать и прикладывать к Вовиному лицу какие-то коробочки. – Темненький какой... с зеленоватым оттенком... Кстати, в народе Инны мужчины тоже красятся только на фестивалях красоты. Так что разница невелика. - Степ, не дури, - сказал Юра. – Пожалей его, он же маленький еще, ничего не понимает... - Да ну тебя на хрен! - огрызнулся Степа, расставляя перед собой на маленьком столике ряд уже открытых коробочек с крошечными кисточками. – Что я по-твоему, совсем дебил? Я же его не под колхозницу в клубе красить собираюсь, а под тигра. - Это как? - Как-как: оранжевый тон, белая мордочка, черные усы и полоски, что непонятного? Ребенок, хочешь тигром стать? Вова изо всех сил закивал головой, не сводя глаз с богатств на столике. Он и раньше много раз видел как мама красится перед зеркалом, но ничего особенного эти усилия не давали. По-крайней мере тигрицей она после этого не становилась, даже тигрицей понарошку. Но Степе он доверял. - Тогда сиди и не рыпайся. Юр, заведи нам патефон, а? И Степа начал аккуратно наносить пальцами на подставленное лицо Вовы что-то прохладное и слегка липкое. Вздохнув, Юра отошел в угол где стоял проигрыватель и тумбочка с пластинками. - Что вам поставить? Степа на миг приостановил свои магические пассы над Вовиным лицом. - Алису в Стране Чудес, - сказал он уверенно. ---------------------------------------------------------- Всю долгую дорогу домой в автобусе папа молчал. Ни завтра, ни послезавтра в шахту они не вернулись. А на следующей неделе, мама начала собирать чемоданы: папа сказал что они переезжают, и теперь будут жить в Монголии, в городе Эрдэнэт. Вова попытался вспомнить, была ли Монголия на Юрином глобусе, но так и не смог. Через неделю, он перестал плакать. А через две забыл все как волшебный сон который пришел только раз и больше не повторялся.