Ахелоид

За неделю до объявления жене и теще о переезде в Эрденет, и за четыре дня до того как его в срочном порядке вызвали для консультации в досель не посещаемую им шахту во второй половине обычно нерабочего дня, предложив привести с собой сынишку, которого в тот день было не с кем оставить, Александр Семенович проснулся ночью от того, что в квартире был кто-то незнакомый. Встав с кровати бесшумным скользящим движением, с трудом вязавшимся с его тучной на вид фигурой, Александр посмотрел на спящую супругу и вышел из спальни, плотно прикрыв за собой дверь. Незнакомец был на кухне: там раздавалось шуршание пакетов и открывание шкафов и ящиков. Александр мельком подумал, не взять ли в руки что-нибудь увесистое, для острастки, но решил не рисковать. Статьи мне только не хватало, угрюмо подумал он. Просто оглушу и выволоку за дверь. Дверь на кухню была приоткрыта, и Александр застыл возле нее с облегчением: в кухне шуровал сын. Судя по состоянию кухни, шуровал он уже давно. Пол был усыпан разнообразными огрызками. Тут были и надкушенные горбушки, белая и черная, хранимые на сухари к утренней яичнице; россыпи и осколки макарон; и, что уж совсем ни в какие рамки не лезло, недоеденные обломки любимого Вовиного овсянного печенья. «Так, так...» сказал слегка ошалевший от такой наглости Александр, смотря как сын отворяет и закрывает ящики с кухонной утварью. «Я тут думал, у нас вор в квартире. А у нас, оказывается, маленький засранец...» Но сын и ухом не повел от этих грозных вещаний. Он наконец добрался до холодильника и теперь стоял подсвещенный открытой дверцей, уставясь в одну точку где-то в холодных недрах. «Ты что тут творишь?» спросил Александр еще более грозно. Вместо ответа, Вова протянул руку к средней полке холодильника, взял оттуда первое, что ему попалось, - половину вялой белой луковицы - и поднес ко рту. Прежде чем Александр успел что-либо сказать, дитя смачно вгрызлось в луковицу. Затаив дыхание, Александр смотрел как сын безо всякого выражения жует лук, и вдруг понял: Вова спал. Александр прислонился к дверному проему с некоторым облегчением. По-крайней мере, теперь было ясно, что Вова не обнаглел и не сошел с ума. Сын и раньше иногда ходил во сне, особенно в последние месяцы. Участковый педиатр Валерия Ильинична заверяла обеспокоенных родителей, что детский лунатизм вполне нормален в Вовином возрасте, и все это пройдет само собой. Но раньше Вова просто бродил по квартире, иногда разговаривая сам с собой или с кем-то им всем невидимым обрывками фраз, пока отец или мать или бабушка не направляли его обратно в постель, стараясь при этом не будить (наказ Валерии Ильиничны). Неряшливые пирушки по ночам, это было нечто новое. Хотя возможно и нет – теперь становилось ясно почему в последнее время продукты в доме были иногда покусаны зубками с характерными выщербинами. Найдя надкусанное яблоко или батон, Александр делал Вовке выговор; Вовка утверждал что ничего не подъедал, а когда ему делали очную ставку с попорченной снедью упрямо все отрицал и один раз даже заплакал, чем поверг отца в полное недоумение: в отличие от многих детей, врать Вова не умел и не любил. Теперь все встало на свои места. Зря я его тогда ругал, подумал Александр. Что же он не ест больше за ужином, если такой голодный ночью? Тем временем, Вова присел, открыл ящик с овощами, вытащил толстую надтреснутую суповую морковь, и откусил ей хвост. Александр поморщился – немытая ведь – и решил отобрать бяку, но Вова и сам бросил морковь на пол и полез дальше, не закрыв ящик. На следующей полке он наткулся на потеющий на блюдечке шматок сала, сгреб его крошечной ладошкой и отправил в рот целиком. Александр аж крякнул. В своей бодрствующей жизни, сын терпеть не мог сала, как будто чуя голоса предков предостерегавших его избегать трейф. Но спящий Вова спокойно жевал его, размеренно работая челюстями, как будто совсем не чувствуя вкуса – впрочем, это видимо так и было. Проглотив добычу, Вова понюхал блюдечко и облизал его. «Фу, Вовка, ты что, собака?» тихо прокомментировал Александр. Как будто услышав отца, Вова поставил блюдце на место и взял тазик, в котором мать размораживала говядину для макарон по флотски на завтра. Александр и ахнуть не успел как Вова вытянул из тазика кусок сырой, промерзшей, еще не рубленной говядины, и отправил себе прямиком в рот. «Эй, эй, эй!» начал он и шагнул к сыну. Вовка повернул голову в его сторону и издал низкий, утробный полу-рык полу-вой. Так рычали друг на друга вполголоса коты на помойке за окном – февраль выдался на редкость теплый, и видимо их весеннее обострение началось раньше обычного. «Ну хорошо, хорошо,» пробормотал Алерксандр, поднимая пустые ладони и слегка холодея. «Твое мясо, твое. Не отберу. Только жуй, ладно? Хорошенько прожуй!» Ничего, не помрет, лихорадочно утешал себя Александр. В конце концов сырая говядина съедобна, не курица ведь... И вдруг он вспомнил далекое лето – настолько далекое что в памяти остались только яркое солнце Крыма, клеенка с проженными сигаретами дырами на столе возле загородного дома, и отец, нанизывающий кубики мяса на шампуры для шашлыка, и в то же время жующий то же самое сырое мясо, через один – кубик на шампур, кубик в рот. Александр смотрел на него, а отец смотрел куда-то помимо него, вдоль стола, молчал, и жевал, жевал... Александра передернуло, и он решительно двинулся к Вове. Сын зыркнул на него горящими угольками глаз и опять заурчал, прижимая тазик грязными ручонками к тщедушной груди. Потом он попятился, забился в угол, и принялся пихать в себя мясо, давясь, чавкая и злобно урча. Александр сел на пол и прислонился к дверной раме головой. Смотреть на это было невыносимо, но уйти он не мог – а вдруг подавится?.. Он был уверен что еще кусок, и Вовку вырвет, но сын продолжал поглощать мясо как оголодалый зверь, широко раскрывая рот чтобы прогрызть соединительные ткани. Когда тазик был пуст – полтора кило говядины второго сорта, вспомнил Александр, и его опять передернуло – Вова оставил его на полу и пополз на четвереньках к двери. Александр проследовал за ним до его кровати. На ноги Вова больше не вставал, даже когда забирался обратно в постель: просто спружинил ногами и запрыгнул с пола. Накрыв так и не проснувшегося сына одеялом, Александр отправился обратно на кухню, заметать следы ночной вакханалии отпрыска - и думать.