Ахелоид

Вова похолодел. В последний раз он встречал хозяина этого паучьего логова одетый в форму Сидорова и с его же автоматом. Надеяться что Крапов успел забыть его лицо и голос за неполные сутки не приходилось. Сидоров выматерился под нос и постучал снова. «Слушай...» начал Вова, облизывая пересохшие губы, без единого понятия что он скажет дальше. Но дальше ему говорить не пришлось: дверь открыл сам Крапов. Вид у него был усталый и хмурый; под глазами были мешки. Вова подумал, что его, как и его неурочных визитеров, видимо подняли из теплой постели. Вместо вчерашней рубашки с галстуком и запонками, он был в черной водолазке и в бурых походных брюках. Вова скосил глаза вниз. Концы брючин были черные от грязи и влаги, а на ногах у Крапова были также изрядно выпачканные горные ботинки. В полной растерянности, Вова поднял глаза и встретился взглядом с Краповым. С пол-секунды они смотрели друг на друга, затем Крапов опустил взгляд, посторонился и пробормотал: «Проходите.» Сидоров завел Вову в помещение и прислонил его к какой-то давно запылившейся панели. «Куда его?» «Вон туда.» Крапов слегка кивнул в сторону маленькой комнаты – практически шкафа – где едва помещался стул и столик с встроеной панелью покрытой тумблерами, лампами, и большим микрофоном. Вова был усажен на стул. Крапов встал сзади, нагнулся над ним, и принялся что-то переключать и настраивать из-за его плеча. Теперь он слегка засучил рукава водолазки, и опять стали видны его татуировки: две толстые линии, кандалами обвивающие запястья, вьющиеся вверх до локтя, ветвясь и закручиваясь в причудливые узоры. Вова незаметно втянул в себя воздух и понял что Крапов еще вообще не ложился – от водолазки пахло стылым потом бессонной ночи. «Спасибо,» просипел Вова и кашлянул. «Не за что,» тихо и уверенно сказал Крапов над ухом, как будто желая чтобы Вова усек, что ничего хорошего здесь не происходит, и не может происходить в принципе. Впрочем, это Вова знал и так. «А надо нажимать что-то чтобы говорить? Ну, как по рации?» «Нет. Просто говори.» Крапов распрямился, отступил, и закрыл за собой дверь. Под потолком сразу зажглась тусклая красная лампочка, как будто Вова сидел в студии для проявления фотопленки. В микрофоне зашуршало, потом вялый голос Крапова сказал: «Вы на связи, Рустем Ашотович. Можете говорить.» Теперь из микрофона доносились странные звуки – кто-то ходил, чем-то глухо постукивал, шуршал, позвякивал; изредка слышались обрывки разговоров, но абсолютно нечленораздельных. Вова закрыл глаза и вдруг представил себе ресторан, где вокруг укромного закутка ходили официанты, разнося подносы с блюдами и стаканами, выписывая чеки, откупоривая бутылки... «Приятного аппетита,» сказал Вова в микрофон. Один из фоновых звуков вдруг замолк, и Вова понял что попал в точку: на том конце, кто-то перестал жевать возле трубки. «Спасибо,» сказал Маматов. Вова узнал его голос сразу, хотя до сих пор они говорили по телефону только однажды. «Как Ваше самочувствие, господин адвокат?» «Не жалуюсь,» ответил Вова. «Немного мешают наручники, а так все за...шибись.» «У Вас наверное много вопросов ко мне.» На том конце опять началось жевание, правда теперь, видимо, поодаль от трубки. «Вопросов у меня к Вам нет,» сказал Вова. «Только восклицания. Да и те непечатные.» «Понимаю. Поверьте, я все прекрасно понимаю. Мне просто хотелось чтобы Вы не беспокоились. Вы здесь не навсегда. Я же не Кощей Бессмертный, а Вы не царевна-лягушка.» «Наоборот.» «Что?» На другом конце опять перестали жевать. «В народной сказке все наоборот: это Кощей изначальный узник царевны-богатырши, а освобождает его, по глупости, ее муж, Иван дурак.» «А-а...» На другом конце что-то выпили из стеклянного бокала, легко стукнувшись зубами об край. «Вполне может быть. Но мне, знаете ли, больше по душе наш сегодняшний расклад. По-крайней мере Вашим узником я как раз становиться не собираюсь. Вы понимаете о чем я?» Вова вспомнил тот единственный раз, когда Маматов звонил ему ранее. Домой звонил, сука, не в офис. Это был их последний контакт; все предыдущие взятки ему предлагались через посредников. Миллион, пусть даже и гривен. На эти деньги он бы смог не только устроиться сам, но и обеспечить старость родителям, и создать наконец семью, завести детей, своих или приемных, не волнуясь об их будущем... И такая его взяла тогда ярость - не на Маматова а на себя, за то что вообще подумал такое, - что он не только послал шелестящего ему в ухо Маматова по маматери, но и швырнул трубку так что надтреснул старенький выцветший пластмассовый корпус телефонного аппарата. «Он все равно не сядет, Ваш бухгалтер,» сказал Вова. «Вы что думаете, нет адвоката, нет и защиты? Все материалы в моей конторе. Мои дела будут перераспределены другим защитникам, и Вы все равно проиграете. Вам не удастся ничего на него повесить.» «Не прибедняйтесь, Владимир Алексадрович,» сказал Маматов. «Вы же прекрасно знаете, что никакая письменная подготовка, какой бы тщательной она не была, не сможет заменить Ваш... талант.» В закрытом наглухо «шкафу» воцарилась тишина. «Давайте не будем пудрить друг другу мозги,» предложил Маматов. «Вы ведь знаете, что я знаю. А я знаю, что Вы знаете, что я знаю.» Вова молчал, почти скрипя зубами от злости. «Станислав Владимирович дал мне Ваш список пожеланий. Который на девяти листах. И я хотел Вам сегодня передать лично, что все они будут удовлетворены.» Вова моргнул. «Неужели?» спросил он недоверчиво. «До последнего подпункта. Вообще, старайтесь не думать о Вашем пребывании здесь как о заточении. Считайте его неким... неким типом творческого отпуска. Знаете, в Европе иногда бывает, что загруженные и измотанные люди вместо Майорки или Турции проводят несколько недель в монастыре. Спят в тесной келье, едят в трапезной, ходят на служения, работают в саду. Никаких компьютеров, никаких деловых звонков. Только еда, сон, и возможность остаться наедине со своими мыслями.» «И Вы решили устроить мне монастырский уклад, но без трапезной, служений, и сада?» язвительно спросил Вова. «Ну, насчет местной трапезной, Вы ничего особенно не теряете, скажу Вам честно. Служений у нас тоже не предусмотрено. А вот насчет сада я могу распорядится.» «Герань в горшке мне что-ли принесете?» опять сьязвил Вова. «Тогда уж давайте искусственную. Все равно без солнца завянет. И что-то я не припомню чтобы монахов держали под замком и заковывали в наручники.» «Так это для Вашей же пользы, Владимир Александрович. Иначе Вас немедленно потянет на шпацир. А тут столько тоннелей, ответвлений, коридоров... Не ровен час заплутаете. Найдут потом от Вас один скелетик в шортиках...» Позволив угрозе дойти до Вовы как следует, Маматов перекинулся парой неразборчивых слов с кем-то в сторону от трубки. «Так что ни о чем не волнуйтесь и отдыхайте на здоровье, Владимир Александрович. Все у Вас будет хорошо. Но оно будет у Вас хорошо тут, а не где-либо еще. Суд у нас в пятницу, но Вы же сами знаете процесс судопроизводства, дело-то не первый год идет. То одно ходатайство, то другое, то одна сторона приболеет, то другая... А календарь судейский не резиновый, ох не резиновый... Ну, будем надеятся что Вы таки успеете подставить личико летнему солнышку в этом году. Но если не выгорит, то в шахте есть неплохие кварцевые лампы. Крапов, отключай канал.» Когда Сидоров увел Вову обратно в свою «келью», Маматов скомандовал Крапову: «А теперь, брат, свяжи меня с медотсеком. К Лысому дело есть.»