Ахелоид

Пение было очень высоким - то ли женским, то ли мальчишеским, то ли вообще это было не пение, а ноты компьютерного синтезатора, как у синей певицы из «Пятого Элемента». Но голос не плел вокальных кружев, а повторял одну единственную фразу, девять или десять нот. Все время одну и ту же, но на разный лад, и каждый раз фраза расцветала новыми красками... Вова перекатился из недолотоса на четвереньки. Перед глазами у него качалась веревка спускающаяся глубоко-глубоко, в манящую уютную темноту. Хотелось окунуться в нее с головой, забиться как под пуховое одеяло холодной зимой – Вове вдруг стало очень зябко. Там внизу будет теплее. Взявшись за веревку, Вова подтянулся до края, свесил ноги, обхватил веревку ногами и уже собрался заскользить по ней вниз, когда сквозь пение пробился новый, посторонний стимул. Это был запах ржавчины. Морок чарующего пения слегка зарябил, как картинка на старом телевизоре. Вова наклонился вперед, к веревке. Запах ржавчины усилился. Он мигнул, поднял губу к носу, раскрыл рот, и принюхался всерьез. В нос шибануло солено-кисло-ржавым. Вова распахнул глаза. Вокруг стояла глухая тишина. Оказывается, он сидел на краю пропасти, свесив ноги в расщелину, наклонившись вперед к... Нащупав часы на правой руке, Вова нажал кнопку подсветки несколько раз, пока она не стала постоянной, и протянул руку вперед. В нескольких сантиметрах от его лица висела веревка. Он принюхался опять, осторожно заерзал назад, подобрал под себя ноги и встал, держась за выступ породы из стены – темнота и сидение нарушили его равновесие. Теперь ржавчина была ближе. Вова посветил впереди опять и нашел ее источник. Пахло вбитое в скалу кольцо, сквозь которое была продета оттяжка: два карабина соединенные прочной плетеной петлей. Нижний карабин держал собственно веревку для подъема и спуска; верхний был вщелкнут в воняющую металлическую проушину. Вова посветил ближе. Видимых следов ржавчины не было. Видимо у наскального кольца была невидимая внутренная часть – какой-то стержень, собственно вбиваемый в скалу, на котором все и держалось. Так, подумал Вова. Если проржавел стержень, то как он выдержал веревку с Краповым? Он же по ней спускался... А, ну да. Сила, это масса помноженная на ускорение. То есть, пока он просто висит, это одна нагрузка. А вот если он будет подниматься... Внизу ведь никого кроме него нет, так? Значит просто тянуть за веревку чтобы его поднять невозможно – ему надо будет карабкаться. И если он упадет, то нагрузка на точку опоры будет уже не просто его масса, а масса с ускорением, то есть уже помноженная на девять и восемь десятых метра в секунду, каждую секунду... Предупредить Крапова не представлялось возможным – для этого Вове бы пришлось самому спуститься вниз, - стремно, и всю кожи с ладоней снимет - а потом взобраться вверх по той же веревке, - еще стремней. В последний раз он карабкался по веревке классе в седьмом. «Э-ге-гей!» заорал Вова. Ответом ему из стометрового колодца был неясный гул эха. Вову бросило в пот. Что же это получается, подумал он. Если Крапов гробанется здесь, то мы тут все навсегда останемся? Потому что лифт запускать только он умеет? А если и наверх звонить тоже только он умеет?.. Да и даже если не только он, в любом случае, у лифта будет новый оператор и связной. Ну уж нет, решительно подумал Вова, разворачиваясь и, светя перед собой, быстро шагая и прыгая с камня на камень обратно к обстроенным коридорам. Новый связной еще чего доброго спалит меня на чем-нибудь и сдаст. Этот хоть вроде на нашей стороне. Главное, чтобы хватило времени. Двадцать минут, лихорадочно думал Вова. Посиди там еще хоть двадцать минут, ладно? Дорогу обратно в свою камеру он нашел с минимальным плутанием, только пару раз перепутав коридоры. Добежав и открыв дверь, он бросился к печатной машинке на столе и начал неистово печатать. Минут через пять, запихав за пазуху два листа и фломастер, он уже несся обратно. На все про все у него ушло не двадцать минут а всего восемнадцать. Но когда Вова добежал обратно до обрыва, он понял что опоздал: веревка ходила из стороны в сторону, явно под весом карабкающегося тела. Выматерившись, Вова спешно вытащил листы бумаги и принялся складывать один из них. Сложив его в гармошку, он опять распрямил его и начал рвать на полосы, чертыхаясь когда они рвались не по линии. Взяв одну из полос, он поискал глазами камень поменьше, тщательно завернул его в бумагу, и заглянул через край. Дно колодца не проглядывалось, но где-то далеко внизу в просветах между пластами породы, изредка слышался гул. Вова бросил камень в расщелину. Он быстро исчез из виду, отскакивая от породы и оставляя за собой только беспорядочное эхо. Наконец и оно затихло. Веревка перестала двигаться. Вова быстро скомкал еще одну полосу вокруг камешка и кинул за край. Потом еще одну полосу, просто скомканную, без камня. Ну, давай уже, лови, думал он напряженно. Некоторое время было тихо. Вова сел, обхватил колени и уставился на веревку. Она не двигалась. Читает, подумал он, чувствуя как надувается внутри пузырь радости. Веревка шевельнулась, и Вовин пузырь радости снова лопнул. Лезет, черт, подумал он. Он лег на живот, свесил голову за край, и с замирающим сердцем принялся ждать. Видимо, расщелина была довольно неровной. В один момент, Вова не видел ничего кроме отсвета собственных часов от породы. В следующий, в глубине колодца вспыхнул огонек – затем потух, и опять вспыхнул. Стоп стоп, подумал Вова. Это что, морзянка?.. Выхватив фломастер и оставшийся лист, он начал записывать: короткий сигнал, точка, подлиннее, тире. Сигнал был простой: точка, тире, точка. Крапов повторил его несколько раз, затем видимо перестал смотреть вверх, потому что огонек погас. Точка тире точка, подумал Вова. Ну и что мне с этим делать? Какая хоть буква-то?.. Когда-то в детстве, Вова, как и многие мальчишки склонные к приключениям и мечтах о дальних странах, переболел морзянкой. Многие напевы он помнил и сейчас: а – ай-даа, б – баа-ки-те-кут... а вот что было ди-дам-ди? «У»? нет, это у-нес-лоооо... Еще где три знака? SOS, это три точки и три тире в середине, не то... Г – Гаа-гаа-рин... о!! «Ре-шаа-ет»! Эр! Ну конечно же, Р, от «роджер» - «сообщение принял»! Вова перевел дух. Связь состоялась. Веревка скоро задвигалась опять. Видимо, другого выхода из колодца не было, и Крапову надо было вылезти здесь же. А может он и так знал про ржавчину? Подумал Вова, смотря на качающуюся веревку. Может это не так важно? В каждой такой детали всегда запас прочности, даже если... Веревка опять напряглась и вдруг в мгновение ока исчезла в пропасти, в последний раз блеснув в отсвете Вовиных часов всем своим прикрепленным металлоломом.