Ахелоид

Сперва Вова не понял что он только что увидел – уж больно быстро все произошло. Видимо, подсознательно он ожидал что если кольцо сломается, то сначала, как в кино, будет долго скрипеть и покрываться трещинами, только без смены ракурсов и напряженного звукоряда. А тут раз, и... Раздался удар тела об камень. Вова выдохнул что-то хрипло-бессловесное, упал на живот и перегнулся через край, силясь что-то рассмотреть. Свет часов мешал, и он, матерясь, нащупал кнопку и выключил его. В глубине колодца бродили неясные отблески. Движется, подумал Вова. Свет движется... «Ты живой?!» заорал он не подумав. Эхо подхватило его вопль, перекрутило, размножило, превратило в сплошную волну рева. И вдруг в глубине опять вспыхнул фонарик. Живой, подумал Вова с радостью. Фонарик замигал опять: тире, тире, тире, пауза, тире, точка, тире. И опять то же самое. Потом свет опять исчез. Вова выдохнул и уткнулся лбом в камень. «О», и – каак-де-лаа – «К». ОК. Порядок. Так, думал он. Значит он только-только собрался карабкаться, как эта хрень переломилась, и он упал, но с небольшой высоты. Обошлось. Теперь надо думать как его вытащить. Где-то в шахте должна же быть веревочная лестница, или по-крайней мере еще один моток веревки... Правда, тогда надо будет его в несколько рук тащить. Надо бежать за Женькой, - знал же он где изолента хранится, значит и про веревку наверно знает. И вообще, он тут может всех на уши поднять, а мне придется обратно в камеру, подальше от посторонних глаз... В колодце продолжалось активное шебуршание. Устраивается поудобней что-ли? подумал Вова. Черт, а вдруг он там ногу сломал? Мне бы тоже фонарик, можно было бы переговариваться... если я остаток алфавита вспомню... Он опять глянул за край – и обомлел. Теперь было видно, что свет двигался вовсе не на дне, а отражался от стены. Это он что, подумал Вова, холодея. Без веревки лезет? Сам Вова никогда не лазал по скалам. Более того, он не лазал даже по специальному удобному скалодрому, которым так гордился его фитнес-зал, что выносил его на всю внешнюю рекламу. Не то, чтобы он боялся высоты, и не то, чтобы это было очень дорого, но сам процесс выглядел крайне незавлекательно: сначала обязательная лекция от жилистого инструктора, потом напяливание неудобной обвязки, похожей на аттрибут БДСМ, выучивание всяких узлов, а дальше вникание в разные металлические хреновины... Если бы можно было как-нибудь залить все это в мозг сразу, то может быть Вова и попробовал бы. Но так как жизнь все-таки протекала не в Матрице, а лишнего времени у него было в обрез, да и денег тоже, он предпочитал смотреть на скалолазов из своего привычного уголка с гантелями и тренажерами которые входили в абонемент. Иногда к инструктору приходили гости, такие же тощие и жилистые как и он сам - даже девушки – и можно было смотреть как они по обезьяньи ловко карабкаются по скалодрому, не встегиваясь в страховочные веревки свисающие с потолка. Но они делали это извиваясь и изгибаясь, без дополнительного веса на спине, и в специальных тапочках на два размера меньше нужного, скрючивающих ступню в подобие дореволюционного китайского «лотоса». Крапов же лез по природной скале в туристических ботинках и с рюкзаком. Ясно было только одно, камнями с записками в него больше кидаться не следовало. Из расщелины, тем временем, исходили странные звуки. Вернее, одни звуки были понятны – шебуршение одежды и обуви о породу, звякание металлической хрени. Но иногда до Вовы доносилось нечто совсем неожиданное: приглушенный женский говорок. Как он не напрягал уши, но ничего не мог разобрать. Более того, чем дольше он вслушивался, тем менее понятной становилась речь. Стволовой продвигался небыстро, но верно. Вскоре Вова уже смотрел не на отражение его фонаря от камней, а на него самого. Каждые несколько метров, Крапов брал что-то из-за пояса, некоторое время что-то делал с породой, затем перекреплял веревку и лез дальше. «Ты давай, держись там,» сказал Вова негромко, скорей себе нежели ему. В ответ Крапов посмотрел прямо вверх, резанув Вову по глазам лучом направленного света, моментально ослепив его и отогнав назад, как саблезубого тигра первобытным огнем. «Ешкин кот,» пробормотал Вова, нажимая на глаза, где все пылало багровым пламенем. Вот это фонарь. Люмен пятьсот, и все в одну точку... После этого он долго не мог разглядеть в темноте ни зги. Когда ночное зрение наконец восстановилось, Вова с удивлением увидел, что Крапов уже в каких-то двадцати метрах от края. «Ты как?» спросил Вова. Крапов не ответил. «Я могу помочь?» спросил Вова. Крапов взял из-за пояса очередную металлическую хрень и принялся прилаживать ее к скале. «Намек понят,» сказал Вова и опять стал наблюдать молча. Крапов наконец нашел подходящую расщелину для металлической хрени, запихал ее туда, подергал ее, и вщелкнул веревку. Затем он переключил свой фонарик из направленного на рассеянный режим, и стал оглядывать оставшийся путь. Встретившись глазами с Вовой, и на этот раз не ослепив его, он вдруг поднес руки к голове и что-то сделал с каской, моментально сместив ее и затем оправив. «Спасибо за записку,» сказал он после этих манипуляций, и теперь Вова увидел обруч с наушниками у него вокруг шеи. Все-таки неясный женский голос, который он то и дело слышал из колодца, был наверно не галлюцинацией, а радио из этих наушиков. Ну, не радио, а кассетой или диском. «Я думал не успею,» сказал Вова. «Ты мне только сигнал послал, и эта хрень сразу обломилась...» «Ничего, на прусика времени хватило.» «На кого?» переспросил Вова. «На прусика,» повторил Крапов, расправляя небольшой моток петель. Нагнувшись, он вщелкнул их куда-то, и начал подниматься, поочередно ставя ноги в петли. Вообще, чем дольше Вова смотрел на него, тем более ему казалось, что зря он вообще парился, и что Крапов все знал про поломку заранее, и готовился именно к возвращению без верхней страховки. «А вообще тебе лучше уйти отсюда,» вдруг сказал Крапов. «Почему?» встрепенулся Вова. «Тут небезопасно.» «Чувак, меня сюда принесли без сознания и заперли в камере,» заметил Вова. «Где здесь безопасно?» «Логично,» вздохнул Крапов. «Но я имел в виду другое.» «Что именно?» Крапов не успел ответить: по пещере прокатился страшный гул.