Ахелоид

Следующий этап плана наткнулся на подводный камень которого Юра не ожидал. - Даже и не думай, - отрезал Степа когда утром Юра, оставшись с ним наедине в уборной, спросил имя его обидчика. - Он взрослый парень, здоровый, ты дитя малое. Что ты ему сделаешь? Ногой пнешь? Забудь. Я забыл уже, и ты забудь. Но его бравурности хватило ненадолго. Сидя на своем обычном месте в столовой, Степа не ел, а только мешал ложкой свой геркулес, иногда поглядывая исподлобья на солдат завтракающих в своей секции. Юра проследил его взгляд, и ему повезло: он заметил как один из них, высокий и действительно крепко сбитый, нахально подмигнул Степе. Степа немедленно вперил взгляд в свою тарелку и больше не поднимал его - ни за завтраком, ни во время уроков, ни даже в драм кружке, за что получил выговор от трудовика Палыча, по странному совместительству их худрука. Раньше Степа бы наверняка ответил какой-нибудь остротой - он вообще был языкаст, и в отличии от Юры умел импровизировать - но этот новый Степа только качнул головой и продолжал слать лекцию об оформлении сцены у Островского мимо ушей. Вечером, Юра пошел с Саней и Лешей на тусовку. Курить в шахте строго воспрещалось, но некоторые все равно курили, каким-то образом получая контрабанду. Избежать воя чувствительных противопожарных датчиков можно было только под вентиляционными люками, ведущими в скрытый лабиринт каналов. Под одним из самых крупных, ведущим за аварийную дверь, вечерами, в последние полчаса перед отбоем, собиралась небольшая компания из солдат, персонала, и некоторых детей постарше, спешащих перенять дурные взрослые привычки. Впрочем, им обычно перепадало только дышать дымом. Юра появлялся там в первый раз, удивив Саню с Лешей своим внезапным превращением из занудного отличника в нечто похожее на человека. Там он слушал разговоры и медленно смолил стреляную папиросу - завхоз расщедрился, сказав что Юра “во, совсем мужик стал”. Вскоре он узнал имя подмигивающего, который курил свою “Яву” тут же рядом, как ни в чем не бывало. Так же Юра выяснил, что вчера он не ходил курить со всеми к аварийному выходу, а пошел в другой коридор, потому что “хотел побыть один”. Когда до отбоя оставалось две минуты, все побросали свои немногочисленные бычки и повалили прочь в барак. Саня с Лешей ушли за всеми, а Юра аккуратно подобрал бычок, брошенный подозреваемым. В коридоре где была их комната досуга, и где Степа засиживался допоздна за рисованием, тоже был вентиляционный люк. Юра наведался туда после отбоя, чтобы успеть до генерального мытья полов в выходные, и нашел то, что искал: два бычка очень похожих на тот, что он подобрал у аварийки - докуренная до фильтра “Ява” - плюс одна едва початая сигарета, расплющенная чьей-то ногой. Выбрасывать почти целую сигарету в шахте, куда протащить посылку с поверхности было целой проблемой, было немыслимым расточительством. Юра поднял неликвид и осмотрел вплотную под фонариком. На фильтре виднелись следы помады. В комнате досуга, Юра вытащил из-под диванных подушек заныканную Степину косметичку, и скоро подобрал подходящий цвет. Видимо, Степа не полностью стер с лица грим до того как направился домой - а может и нарочно оставил на себе помаду, бывало за ним и такое. Проверив оба оттенка под лупой, Юра остался доволен. Пусть и косвенными уликами, но личность была установлена. Тем временем, Степа угасал. Вечером он отказался петь под гитару, сославшись на головную боль, передав ее Сане, и в комнате вместо романсов зазвучало попурри из пионерско-блатных и Высоцкого. С Лешей он не разговаривал вовсе, иногда только вяло отругиваясь, когда тот отвешивал ему колкости. А еще он сидел на своей кровати отдельно, закутавшись по грудь в одеяло и не прижимаясь как обычно боком к Юре. - Сказать по-нашему, мы выпили немного, - начал Саня. Не вру, ей-бога, - скажи, Серега! И если б водку гнать не из опилок То чёб нам было, с трёх-четырёх - с пяти бутылок! Слушая его, Юра вдруг улыбнулся. Все встало на свои места. * * * Когда-то давно, уже в детдоме но еще до прихода в его жизнь странного майора с его шарадами, Юра подкармливал во дворе котенка. В большую перемену, он таскал ему с обеда вареную курицу, которую терпеть не мог, и тощий рыжий малыш смешно чавкал, пока Юра гладил его головку одним пальцем, опасаясь блох. Как-то раз Юра вышел к своему обычному углу, где присаживался на железобетонный блок, и нашел там чужого. Прикормленного котенка держал большой мальчик, кажется старше его на год, или два. Держал не особенно грубо но и не особенно осторожно, слишком близко к лицу, и котенок пищал и пытался царапаться. Юра уже подходил к ним, когда мальчик выругался, уронил котенка, и пнул его ногой. Отлетевший котенок кое как встал и уковылял в кусты, держа на весу лапку. - Зачем ты сделал это? - спросил Юра. Мальчик резко обернулся - Юра подошел почти вплотную к нему. - Он на меня нассал! - пожаловался мальчик. - Ты сломал ему лапку, - сказал Юра. Мальчик смерил Юру недоброжелательным взглядом и ухмыльнулся. - Слышь мелкий, иди нахуй от… Юра не дослушал, а просто ударил его в лицо - коротко и сильно, без размаха, по центру вперед, как учил отец по какой-то мудреной китайской практике, которую привез с Дальнего Востока. Мальчик схватился за нос. Из под его пальцев заструилась кровь в два ручейка. Он пошатнулся и упал на спину. Юра наклонился над ним и отнял его окровавленную левую руку от лица. - Ты сломал ему лапку, - повторил он с холодной яростью, которая нисколько не утихла от вида поверженного врага. Взяв его за вялое запястье, Юра разложил его на асфальте, и, выпрямившись, с силой наступил на него каблуком. Рука хрустнула; мальчик завыл. Юра посмотрел по сторонам. Вокруг не было ни души. Он и выбирал этот закуток как раз за то, что туда обычно не совались - рядом был дырявый забор, а за ним вонючая свалка, но Юра слабо чувствовал запахи, и одиночество все равно было приятнее. Он присел на корточки возле мальчика, который перевалился на живот и скулил, подобрав под себя и словно пытаясь уберечь уже искалеченную руку. - Если я еще раз увижу что ты трогаешь кота, я сломаю тебе обе лодыжки, - тихо пообещал ему на ухо Юра. Остаток перемены он провел в коридоре, сидя на подоконнике и наблюдая за тем, как мальчик хроменьким муравьем добрался до большого школьного двора; как он обходил своих других муравьишек, собирая тут и там поддержку, удивление и насмешки, постепенно обрастая антуражем собратьев. Потом прозвенел звонок, и Юра направился на урок родной речи. Он ожидал скандала, и действительно на следующей перемене его вызвали к директору. Там он посмотрел на мальчика, уже с ватой торчащей из расплющенного носа и примотанной к груди рукой, и сказал что даже не знает кто это и как его зовут, что было чистой правдой. Появилась учительница математики и заявила, что Юрочка просидел всю перемену у ее кабинета. Мальчик негодовал, и Юра прекрасно понимал недоумение взрослых: выглядел он так как будто его отмутузила банда пьяных ПТУшников. Между тем, Юра был невысоким, худеньким, тихим, вежливым ребенком, хорошо учился и регулярно брал шефство над младшими, а его жертва отличалась только бузой в классах и задиранием юбок у девчонок. И Юру отпустили, а мальчик остался в кабинете директора, где получил дополнительный нагоняй за наглую, отвратительную ложь очерняющую примерного ученика и пионера, а надо было меньше по свалкам шляться, вот и не навернулся бы. Юра не раз проходил мимо него впоследствии во дворе, словно контролируя, хорошо ли тот себя ведет, и каждый раз теперь кривоносый мальчик смотрел на него со смесью ненависти и страха, и отходил. Когда через пару месяцев Юра отъезжал, как он полагал, в тренировочный лагерь для детей-космонавтов, тот готовился остаться на второй год: с утратой функциональной руки, он совсем разучился писать и из просто отстающего ученика превратился в безнадежного. Лодыжки, впрочем, он сохранил в целости: котенка Юра больше во дворе не видел.