Ахелоид

Уже на завтраке, столовая бурлила. Юра, отложив Степе комочек малинового варенья из своей каши, тихо жевал и слушал. Даже до их стола в углу, долетало довольно многое. …отравился метилом… …пиздец… …заснул, так и нашли… …парни, а ведь это мог любой из нас быть, самогон-то общий… …ты пил? И я пил… …что ли сблевать?... …дурак, он уже в тебя всосался везде давно… …да откуда там?... все пьем, все живы… …только вчера разлили…пустая была же… …видимо…пронес… …от лимонада… Степа, спросонок еще не уловивший смысла в повышенных децибелах всеобщей болтовни, сидел за завтраком в своём теперь обычном унынии, лишь изредка хмурясь и осматривая исподлобья столы. Юра вдруг понял что все они - и мальчики и девочки, разделившиеся по обоюдной младшеклассной неприязни и до сих пор сидящие за разными столами - ловят со стороны солдат новые взгляды: опасливые. Наверно он не удержался, подумал Юра, и растрепал друганам о своих… похождениях. Интересно, что они сейчас думают? Что Степа отомстил ему? превратил живую воду в воду мертвую? Ну, пусть так. Главное чтобы стороной обходили. Юра встретился взглядом с одним из солдат, щуплым и кадыкастым, и смотрел на него, пока тот не отвел глаза и не уставился в тарелку. К обеду начальством шахты - то ли через умозаключение, то ли по наводке какого-то перетрухнувшего нарушителя, - было выявлено кустарное производство химика. Юре почти пожалел его, трясущегося, вмиг постаревшего, словно на весь представляемый тюремный срок разом, когда два солдата конвоировали его в коридор прямо во время урока. - Это не я! - клялся он, пока некто в штатском осматривал мокрый самогонный аппарат вытащенный из шкафа на свет недавно установленных белых ламп дневного света. - Это не мой продукт, не мог быть! Я и с сахаром, и голову всегда отделяю - да ему ведро надо было б выжрать, чтобы отравиться! Я сам пил его вчера! Дайте я выпью что скопилось, покажу вам, даже первач спокойно выпить можно!.. Но спокойно выпить ему не дали: все было унесено незнакомыми офицерами и людьми в штатском. Экспертный анализ дистиллята, конечно, подтвердит его слова: в хорошо вымытом и заново собранном Юрой аппарате не оставалось и следа его опилочных зельеварений. Но кровушки они ему все равно попортят, и поделом, подумал Юра. Степа же сам говорил: трезвым, покойничек был “вменяемый”. Нехуй тут козлам пьяного куража добавлять. Не их здесь царство. Здесь я хозяин, добавило что-то темное, проскользнув неторопливой подводной тенью по-над дном его сознания. * * * После завтрака, когда все разбивались на скудные классы, Степу в коридоре дернула за рукав Настя. В последнее время, она сильно вытянулась, и теперь была выше Степы почти на полголовы, так что когда им выпадало играть вместе на сцене, он чувствовал себя пони рядом с чистокровной арабской лошадью. Природа, как это часто бывает, сыграла с ней дурную шутку и теперь Настя еле втискивалась в свою школьную форму, выдающуюся им всем в одном экземпляре на два года. Слегка кивнув головой в сторону, она потащила Степу в первый попавшийся кабинет, как оказалось, литературы. Назвать его “классом” можно было только с натяжкой; как почти все комнаты в шахте, делающиеся между поддерживающими колоннами породы, он был рассчитан всего на несколько человек. В нем стоял компактный учительский стол и четыре двойные парты, а по стенам висели пафосные девизы самоубийц и дуэльных неудачников вперемешку с цитатами Ленина и Маркса. - Это правда, что ты убил Демина? - зашептала Настя сразу за дверью, наклонившись к Степе, и обдав его ухо жаркой волной. - Какого демона? - ответил он, слишком изумленный даже чтобы прислушаться к новым ощущениям. - Не демона, а Демина. Ну, который отравился… - А-а, этого… а он был Демин? - Только тут Степа въехал в вопрос и воскликнул: - Ничего я никого не убивал! Не вздумай никому болтать глупости, мне этих проблем не надо! Видимо, слишком уж он ретиво отбрыкивался, потому что Настя недоверчиво посмотрела ему в глаза, затем наклонилась, и быстро чмокнула его в щеку. - Спасибо!.. - прошептала она и убежала. * * * В смерти Виктора Петровича Демина, сержанта ракетных войск СССР, 1962 года рождения, Стасу многое было непонятно. Во-первых: почему больной, зная что он дальше по коридору, не побежал к нему сразу как почувствовал недомогание, а просто лег в ожидании летального исхода? Во-вторых: почему бутылка в который находился спирт была захватана по всей поверхности, как будто покойный играл на ней как на флейте? А самое главное: почему все это были отпечатки правой руки, когда покойник был левшой? Чем дольше Стас размышлял о всем этом, тем больше он понимал, что все свои сомнения оставит при себе. О покойнике среди персонала ходили неприятные слухи: Демин, дескать, “некорректно вел себя” с воспитанниками. Что под этим подразумевалось оставалось считывать между строк, как в "Повороте Винта" Генри Джеймса. Никто из детей Стасу, понятное дело, не открывался, да и не ожидал он этого - ведь о таких вещах ему несомненно пришлось бы доложить выше, и никакой врачебной тайны между ними не могло быть по определению. И все же, некоторые из них в последнее время начали вести себя довольно странно… К тому же, ему не давал покоя странный Юркин порез. Дежурный доложил ему, что Юра ему сказал что упал на камень. Между тем, порез был абсолютно ровный, без каких-либо рваных краев и вообще следов асимметрии. Юра солгал дежурному, это было ясно. Неясно было, зачем. За все эти годы - скоро уже четвертый - Стасу никогда не приходилось уличать Юру во лжи. По видимому, Юра был тем редким типом ребенка, которым ложь была противна на каком-то внутреннем уровне. Вообще, он был странный паренек. Что-то в нем указывало на пресловутую “детскую шизофрению”, которой Стас не признавал в принципе, считая ее диагнозом “мусорной корзины”. Шизофрениками штамповали всех ребят, проявляющих какие-либо отклонения от нормы не объясняемые родительским алкоголизмом - для тех существовала “олигофрения”. Но с Юркой дефектологу было нечего ловить: он хорошо ладил с окружающими, располагал к себе чистоплотностью и вежливостью, любил командные игры и самодеятельность, и был лучшим учеником среди мальчиков. А вот психологу… Стас поймал себя на том, что уже как будто решил для себя, что Юрин порез как-то связан с этой смертью, хотя казалось бы: в огороде бузина, а в Киеве дядька... Это все потому, что он заглянул ко мне сразу до нее, подумал он, и вот оно - установление мнимой причинно-следственной связи… В пятницу, день обязательных интервью с детьми на предмет выявления особого недовольства или беспокойства, Стас волновался. Начальство очень не хотело повторения стремительных утерь хрупкого человеческого материала за первые два года, и Стасу было строго наказано следить за отклонениями от нормального поведения или настроения. То, что в их ситуации “нормального” поведения и настроения не могло быть по определению, Стас до них донести не мог, поэтому просто штамповал листочки с заранее выверенными фразами, дополняя их жалобами детей на те детали проживания, которые могли быть исправлены: маленькие порции в столовой, скудная одежда из которой мигом вырастаешь, холод, недостаток ламп, ручек, карандашей, мыла, расчесок, маленькая библиотека, странные звуки и запахи… Отклик от начальства получить почти не удавалось, - казарма есть казарма, сколько бы лет ни было ее солдатам - но Стас упрямо записывал однообразные жалобы из пятницы в пятницу вот уже много лет. - Как ты себя чувствуешь? - спросил он Степана, который уже неделю ходил нахохлившийся как воробушек. - Хреново, - хрипло вякнул Степа. Из всей детворы, он меньше всех стеснялся в выражениях в разговорах со Стасом, и поэтому был его любимым субъектом для интервью. Никакие обстоятельства не могли раздавить Степу в лепешку советской институциональной покорности. - Почему? - спросил Стас. - Хреново и все. Может себя хреново чувствовать человек живущий под землей? - Абсолютно, - подтвердил Стас. - По себе знаю. - Покрасили бы хоть тут что-нибудь в зеленый свет, - продолжал Степа. - Глазу не на чем отдохнуть. Стас подумал о довольно цинично оформленном фотарии с бумажными зелеными деревьями и треугольной травой, где ребятам в первый год, во избежание рахита, проводили профилактику светового голодания кварцевыми лампами, по три минуты в день. Стас предположил тогда, что в условиях тотального отсутствия ультрафиолета, следует заменить все лампы накаливания на эритемные облучательные установки длительного действия с арматурой отраженного света. - Иначе вы просто наконец сожжете детям кожу, - припугнул он. Его не слушали вплоть до последнего ЧП, и тогда начальство, совсем сбитое с толку таким падежом дефицитного скота, наконец выделило денег на дополнительное благоустройство и в том числе заменило освещение в общежитиях, классах, спортзале, и комнатах досуга на обогащенное ультрафиолетовым излучением. - Ты скучаешь по траве? - спросил Стас, записывая. - Ну, да… Я ее и так три месяца в году только видел в Надыме, а здесь вообще нет… Ни цветов, ни травы, ни даже мха… Но мы же под землей. Стас подумал. - Растения могут жить под землей, - сказал он. - При правильном освещении. В некоторых шахтах даже есть специальные огороды, где выращиваются овощи для шахтеров обедающих внизу. Степа заметно оживился, даже тусклый взгляд просветлел. - Я думаю тебе стоит поднять этот вопрос на общем собрании учеников, - сказал Стас. - Настя как вожатая сможет довести его до начальства. Многие наверняка поддержат твое начинание. А я в свою очередь могу приложить заметку о необходимости живой природы для развивающихся умов и душ. Да и с научной точки зрения будет небесполезно… Степа зажегся и стал вслух обустраивать свой садик - особенно он тосковал по лесным ягодам. Разубеждать его не хотелось но Стас мягко перенаправил его мысли к более регулярно урожайным вариантам, и Степа легко согласился что салатик, это тоже кайф. Когда Степа вышел из медпункта, за дверью уже стоял Юра, в ожидании своей очереди. - Помнишь где фотолаборатория? - спросил он. - Ну? - Иди, подожди меня там. - Это зачем еще? - Сюрприз, - сказал Юра и зашел к Стасу.