Ахелоид

- Здравствуйте, - тихо поздоровался кто-то. Стас поднял глаза от формуляра на следующего в очереди для “интервью”. На стул для посетителей садился интеллигентный, слегка меланхоличного вида юноша. Стас не сразу узнал в нем Юру. Как всегда, тот был чисто умыт и причесан; его школьная форма была застегнута на все пуговицы, а рубашка под формой сияла белизной. И все же, что-то изменилось, и настолько, что преобразило его полностью. Возможно, отчасти дело было в позе. До сегодняшнего дня, Юра садился прямо, со слегка раздвинутыми ногами, держа несильно сжатые кулачки на коленях. Теперь же он, совсем по-взрослому, закинул ногу на ногу и сложил руки замком. Но было и что-то еще, что-то почти кричащее. Обновка? Вроде нет - да и откуда бы она у него появилась? Новая стрижка? Их всех стригут на следующей неделе… - Ты знаешь, - сознался Стас, - я не сразу узнал тебя. Юра слабо улыбнулся, и стало заметно, насколько его верхняя губа потемнела от пробивающихся усов. - Я и сам себя не узнал в зеркале, - сказал он. - Привык уже к галстуку… Вот оно что, с облегчением понял Стас: на мальчишке больше не было пионерского галстука. Вместо него, с лацкана его пиджака поблескивал значок ВЛКСМ. - Когда же ты его сдал? - Три дня назад, когда классы начались. Мы с Настей оба сдали. Нас замполит в комсомол принял, хотя мне будет четырнадцать только через неделю… А, ну да: только что был очередной “первый звонок”. Юра теперь в шестом… нет, в седьмом классе. Все верно. И все же, это было странно. Лето в шахте отличалось от остальных времен года только тем, что дети вместо классов ходили в кружки и секции - для этого к ним под землю даже привозились специально инструктированные преподаватели пения, балета, рисования... И тем не менее, у Стаса было полное впечатление, что Юра вернулся в школу после долгих летних каникул, возмужав и вытянувшись сантиметров на десять. А ведь в последний раз они виделись всего… да ведь он вчера вечером заходил, вдруг вспомнил Стас и его прошиб пот. После ужина. Ну да, вчера, сразу перед уходом, я его видел… и Демин его видел… Стас отложил ручку. - Юра, ты уже слышал, что произошло вчера ночью? - Да, кажется, кто-то умер? - спокойно сказал Юра. - Один из сержантов, - сказал Стас, внимательно смотря Юре в глаза. - Это был несчастный случай? - спросил Юра, не отводя взгляда. - Пока неизвестно. Но расследование идет. Юра слегка покивал головой. - Как твоя рука? - спросил Стас. - Уже почти зажила, - пожал плечами Юра. - Пустяк. - Ты мне так и не сказал, чем ты ухитрился себя так, - припомнил его слова Стас. - Камнем, - сказал Юра с неудовольствием. - Странно, - вздохнул Стас, слегка подталкивая кончик ручки и заставляя ее крутиться по столу. - Камень, а такие гладкие края раны… А ты не врешь мне часом, братец? - Зачем мне врать об этом? Стас пожал плечами. - Это ты мне скажи зачем. Потому что я ума не приложу. Юра наконец отвел глаза и посмотрел вниз и вбок. Теперь он выглядел грустным и озабоченным. - Вы правы, - сказал он наконец. - Это действительно был нож. Но я не соврал: я сам себя порезал. - Зачем? - изумился Стас. - Мне надо было узнать, смогу ли я это сделать. - Просто так? Взять и порезать себя ножом? Верилось с трудом. Юра которого знал Стас был слишком благоразумен для таких проказ. В том-то и дело, напомнил он сам себе. Тот Юра, которого ты знал, тает как роса на солнце. Переходный возраст, будь он неладен… - Мда, - вздохнул Стас. - А ты сильно изменился в последнее время, Юрка… С тобой что-то случилось? Где-то на дне сознания, что-то злобно шептало ему возможную причину этой перемены, но Стас не хотел - отказывался - верить. - Со мной все в порядке, - сказал Юра. Стас взял ручку, дописал в бланке, и развернул его, чтобы показать Юре. - Вот что я отправлю наверх о сегодняшнем интервью. Ты не возражаешь? Юра прочел две сухих строки, докладывающих неизвестному надзирателю о его “стандартных переживаниях пубертата” и “сочувствии семье умершего”. Стас взял листок и отложил его в сторону, где уже лежала стопка. - Я понимаю, что доверяться взрослому в твоем положении кажется безрассудным, и ты весьма прав, - сказал Стас. - Но пожалуйста, знай что если тебе понадобится *действительно* поговорить с кем-нибудь, я всегда выслушаю тебя. И никому ничего не расскажу. Юра нахмурился. - У нас осталось не так много времени, - сказал он. - Ты можешь зайти ко мне в любое время. - Даже ночью? - Особенно ночью. Если тебя что-то настолько тревожит, что ты не можешь спать, добро пожаловать. Только постучись, чтобы конфуза не вышло. Юра прикусил и отпустил нижнюю губу. - Я влюбился, - сказал он просто. Стас поднял брови. - Поздравляю. Юра вздохнул. - Разве это не повод для радости? - спросил Стас. Юра грустно покачал головой. Так, подумал Стас. Так-так-так. Кто бы это мог быть?.. Настя? Мила? Лена? Кто-то из младших? Он попытался вспомнить, видел ли он Юру с кем-либо из них. Но Юра всегда был только с ребятами из своей комнаты, чаще всего со Степаном; они, казалось, все делали вместе. - Ты не знаешь как с ней заговорить? - Мы часто разговариваем, - пробормотал Юра. - Не в этом дело. - Ты уже признался ей? Юра нахмурился; его рот скривился совсем. И тут Стаса как будто черт за язык дернул: - Или… ему? Юра вскинул лицо. Глаза у него были неестественно круглые, рот приоткрыт. Вот это поворот, подумал Стас, офигевая. Вот это пошутил, мать твою!.. Так, соберись. Ты детский психолог или хрен собачий? В кои-то веки к тебе пришли по делу, а не ради отчетности... И еще подумал: эх, сейчас бы сюда того самогончика… не паленого как у того долбоеба, а домашнего, качественного. Э-эхх… - Хочешь, я запру дверь и перенесу всех остальных на завтра? - наконец предложил Стас. - Н-нет, - сказал Юра. - Все равно тут не о чем говорить. - В смысле? - Я же не собираюсь признаваться. - Ты думаешь, это не взаимно? Юра посмотрел на него с удивлением. Ну, ясное дело: не такой реакции он ждал от штатного психолога. Наверное, думал что ему будут читать строгие нотации про психические отклонения, пережитки буржуазного декаденса, и тому подобную антинаучную муть... Стаса передернуло. С тех пор как пару лет назад он прочел бледную, отпечатанную через копирку "Норму" Сорокина, он потерял всякую способность к развидению очевидного. Уходить в дворники или сторожи мешала профессиональная гордость, но как же сложно было уклоняться от дерьма, которым профессия советского психолога заставляла кормить пациентов, и при том детей... Юра тем временем покраснел - видимо, думал что Стас представляет себе всякие непотребства. - У тебя наверно много вопросов, - сказал Стас. - И главный из них: нормально ли это... влечение. Так вот: психилогически, это ненормально только когда ведет к депрессии, попыткам суицида, и так далее. Когда человек от этого сам себя грызет и страдает. Само по себе, половое влечение к людям своего пола не является психическим заболеванием, и не лечится. Гомосексуализм проявляется в самых разных людях, вне зависимости от характера, класса, уровня образования. Многие знаменитые и успешные люди были гомосексуалистами... Стас вдруг запнулся, поняв что не может назвать ни одного громкого имени, о котором можно было бы сказать: вот, этот человек был гомосексуалистом, и у него все было хорошо. Чайковский терзался своим "бугромансвом"; Уайлда сгноили в тюрьме; Алана Тюринга, отца современной кибернетики и героя войны против фашизма, отравило и довело до самоубийства собственное правительство... Пришлось идти другим путем. - Сам по себе, - сказал Стас, - то есть, без общественного остракизма, без сопутствующих преследований правоохранитеными органами, просто как психическое явление, гомосексуализм - это просто статистически редкое врожденное проявление полового инстинкта. - Насколько редкое? - спросил Юра, слегка оживившись. - По разным подсчётам, от полутора до пяти процентов. Это примерно как родиться рыжим. Юра заметно помрачнел. - Значит, почти нет шансов что он тоже... а уж тем более, что я... что он... Он опустил взгляд на свои руки сложенные замком на колене. Стас помолчал, собираясь с мыслями. Юра был старшим из мальчиков. В начале эксперимента, в его классе было десять человек. Из всего этого класса, сейчас сдали пионерские галстуки только он и Настя. Три года назад, в шахту прибыло сорок душ детей; сейчас оставалось двенадцать. Остальные выбыли из игры: счастливчики на ранних стадиях, когда еще можно было раздразить горло дракона и оказаться выплюнутым обратно на поверхность, обнаружив клаустрофобию или истерический энурез, а упертые и покорные продержались слишком долго и были переварены... Сколько ему еще осталось времени? подумал Стас. Сколько еще осталось Степе? В том, что именно Степа был роковой пассией, Стас не сомневался. Он вспомнил как встречал ватагу детей, нерешительно толкающихся на выходе из двухэтажной клети лифта. Уже тогда стало ясно, что он ввязался в такую мерзость, после которой его душу отправят прямиком в ад на первом же витке воздушных мытарств. И уже тогда его взгляд задержался на тех, кто за тот первый день знакомств и празднеств уже успели подружиться, и теперь спускались держась за руки. Таких пар было немного, почти все девочки, и только двое мальчишек: один смуглый и серьезный, как бы принявший вызов судьбы осознанно, и один белобрысый херувимчик, хлопающий огромными синими глазами, словно он проснулся только что в лифте и не до конца понял еще что происходит. Стас вдруг понял что уже давно молчит, и Юра может неправильно истолковать это молчание. - На этот вопрос может ответить только он сам, - мягко сказал он. - Возможно, он тоже ходит с точно такими же мыслями. И так же тоскует и корит себя. Юра покачал головой. - Даже если так... лучше молчать. Ничем хорошим это не может кончиться. - Юр, я сейчас открою тебе одну страшную тайну, - начал он. - Любовь никогда хорошо не кончается. Нет такой вещи как хороший конец любви. Я не про условных Ромео и Джульетту, а про вообще все истории любви, выдуманные и настоящие. Подумай чем кончается даже самый счастливый брак, самый гармоничный, безо всяких препятствий и проблем. Даже этот самый распрекрасный на свете сферический брак в вакууме кончается трагедией для одного из супругов. Причем чем прекрасней любовь, тем ужасней трагедия. - Нет, я тебя прекрасно понимаю, - продолжил он, видя что Юра, хоть и насупившись в сторону, но внемлет. - Если он тебя отвергнет, ты будешь несчастен. А если он тебя любит, то вам придется скрывать это. Здесь много аргументов “против”, и только один настоящий “за”: счастье. Хотя бы ненадолго. Чем бы оно не кончилось. Хорошенько подумай, прежде чем отказывать вам обоим в этом счастье. Его и так удручительно мало. - Эта была наставническая часть, - продолжил он также тихо но уже другим, обыденным тоном. - Теперь, увы, будет медицинская, на случай если у вас... возникнет согласие. Беременность вам не грозит, но гигиену нужно соблюдать строжайшую. Пока Стас говорил, Юра слушал его с таким видом, будто ему объясняли классификацию термодинамических величин, и он уже готовил вопрос о разнице между числовыми функциями и числовыми параметрами. А вот сам Стас был вполне уверен, что сидел красный как рак: просветительских бесед о сексе ему здесь вести не приходилось, а уж тем более с такой необычной... спецификой. - Не буду тебя грузить пока насчет остального, - сказал он, посчитав что на первый раз хватит, - вам все это слишком рано еще. Но если возникнут еще вопросы, приходи опять, и мы во всем разберемся. Главное, чтобы было согласие. Юра кивнул. - Станислав Владимирович… Мне страшно. Стас не смог сдержаться, улыбнулся. Все-таки он еще совсем мальчик, хоть и уже устал от собственного детства, и хочет скинуть его, как тесный хитиновый экзоскелет - не знает еще, что панцирь взрослого сковывает куда прочнее, и его уже не скинешь… - Любовь - это всегда страшно. Особенно первая. - Я не об этом. Я боюсь, что не смогу его защитить. А ведь он действительно не рад, подумал Стас. Ни эйфории, ни плененности, ни увлечения, только горечь. Как вдова родившая первенца в осажденном городе. - Защитить от чего? - спросил он. - В том то и дело, Станислав Владимирович. Я не знаю, от чего. - Юра вдруг наклонил голову, странно зыркнул на него исподлобья, и подался вперед. - А Вы знаете? У Стаса мороз пошел по коже: Юрин голос понизился почти до шепота, и в нем зазвучали хриплые ноты совсем не созвучные его еще чистому мальчишескому альто. - От самого себя? - вдруг сказал Стас, инстинктивно парируя выпад. Кажется, он попал в точку: Юра опять сел прямо, скрестил ноги, сложил руки, и его лицо опять стало постной маской благоразумного советского юноши. Стас вдруг пожалел что спугнул того, другого. Иного. Черт возьми, это совсем непедагогично, подумал он, штампуя бланк с резюме Юриного интервью. Но мне гораздо интереснее то, что шевелится под этим покрывалом благонравия.