Священные Клинки

...Это было похоже на кошмар за секунду до пробуждения в холодном поту и с дрожащими крыльями. И Серфин кричал, кажется, целую вечность. Бился, выворачивался из чужих рук, пинался, отпихивал чужие (большие, такие большие по сравнению с его собственными-детскими) руки подальше от себя. И орал, да. А когда воздуха в легких не осталось, с тошнотворным осознанием понял – это тот вид кошмара, когда проснуться не получается, пока его не начнут убивать. Или, как минимум – жрать. А Охотник продолжал тянуть к нему холодные липкие пальцы, бормотал какую-то фальшивую успокаивающую чушь и походил на главного монстра в этом кошмаре! ...Тело же, как это и заведено в плохих снах, отличалось дубовостью, неповоротливостью, задержкой реакции и было просто... Маленьким. Неприятно крошечным. — Да ты со своим птенцом мне всех постояльцев распугаешь! — Чужой, полный ярости вопль слился с шумом открывшейся двери, что та ударилась о стену и едва не захлопнулась снова. — Что ты с ним делаешь посреди ночи, что его вопли слышны на другом конце города?! Голос был незнакомым, хриплым. Серфин рванулся было в сторону этого голоса, но Охотник ужом бросился вперед, перехватил его поперек живота, прижал к себе, закрывая рот ледяными ладонями. — Ничего, совсем ничего, господин! Просто кошмар, он же маленький еще, простите нас! Этого больше не повторится! Серфин изо всех сил вцепился зубами в чужие пальцы, борясь с омерзением и тошнотой. Нищий Охотник заскулил, но рук не убрал. Лишь прижал к себе сильнее, так, что у Серфина весь воздух из легких выдавило. — Это твое «не повторится» повторяется уже который раз! Если не можешь справиться с низшим – скорми собакам либо пробей голову камнем! Тебе мало того, что ты задарма у меня живешь и жрешь, так еще с улицы всякую дрянь тащишь?! Серфин не понял, что именно произошло. Кажется, в него вцепились с другой стороны и дернули, вырывая из хватки Охотника. Перед глазами замелькали цветные пятна – хватали за основание крыльев, как попало, и Серфин запоздало понял, что теперь висит, как котенок, которого схватили за холку и подняли в воздух. ...Крылатых детей нельзя так держать. Так ведь и позвоночник повредить можно. — У самого кишка тонка, так я сам свиньям скормлю! — Нет! Нет, пожалуйста, этого не повторится больше никогда! Он будет молчать! Пожалуйста! Краткий миг невесомости – и Серфин вновь очутился в ледяных цепких ладонях. — Еще раз запищит – и я с тебя шкуру спущу лично, понял? — Да-да-да, спасибо, простите! Мы больше шуметь не будем! Хлопнула, взвизгнув петлями, дверь, и тяжелые шаги начали удаляться. На лицо падали чужие темные волосы, капало горячей влагой. Охотник весь трясся, качался припадочно, но Серфина из рук не выпускал. — Ну что же ты, маленький, кошмар приснился? — Фальши в поддельном ласковом тоне было столько, что становилось тошно. Серфин бы точно взвыл, да вот последствия хватки за основание крыльев внезапно оказались сильнее, чем можно было представить. ...Тело онемело, будто челюсть после укола анестезии, не слушалось, и отбиваться и вырываться не получилось бы при всем желании. Даже дышать выходило с трудом. И где-то между очередным вдохом и выдохом Серфин провалился в забытье вместе со своим кошмарным детским неразвитым тельцем... ...Чтобы очнуться от того, что ему жарко. И воняет тухлыми тряпками. Жарко и воняет. Серфин лежал на невнятно-грязном одеяле, укрытый парочкой таких же, и яркий узкий солнечный луч высвечивал летающую в воздухе пыль и показывал помещение, в котором ему пришлось очнуться. Даже не помещение. То ли подсобка, то ли какой-то закуток, забитый под самый низкий потолок разным хламом. Битыми кувшинами, деревянными ящиками с непонятным содержимым, завернутым в грязные тряпки. Сломанными лавками, что стояли друг на друге до самого потолка и кренились вбок, грозясь упасть в любую минуту. Какими-то досками, треснувшей черепицей, темными от времени палками... ...Только ведра с водой и швабры не хватало для полноты картины. Да он в своем нормальном облике в этой подсобке и не поместится толком! Охотник сидел на полу перед ящиком, на который кто-то водрузил деревянную широкую доску и кинул серую тряпицу. Ковырялся палочками в щербатой миске, от которой шел не слишком съедобный запах. Заметив, что Серфин проснулся, он на четвереньках перебрался поближе, цапнул холодными пальцами его за лоб. Серфин едва шею себе не свернул, пытаясь уйти от прикосновения. Напрасно. — Не трогай меня! — То ли шок, то ли осознание, что кошмар еще не закончился, но голос у него сорвался, и вместо нормального тона получился какой-то сиплый визг. — Тише-тише, не нужно кричать. — Шепот у Охотника оказался наполнен приторной сладостью. — Я вот близко совсем, хорошо тебя слышу... Ай! Серфин разжал зубы лишь потому, что держать во рту грязные конечности Охотников ему нравилось еще меньше, чем их кусать. — Сказал же – не трогай меня! — Отпихнув от себя тряпки, в которые он был укутан, Серфин отполз в дальний угол, жалея, что не может забиться между досками подобно тараканам (которые наверняка тут водились в избытке!). Охотник прижал к груди укушенную ладонь, баюкая ее. Нежный какой! Как крылатых детей воровать, так первый! — Маленький, но ты чего... — Жалобно протянул Охотничек, но лапы тянуть перестал. — Может, ты голодный? Или что-то болит? Будь Серфин своего собственного роста, то легко бы отпихнул его со своего пути и выбрался из этой каморки. Но сейчас он вряд ли бы достал до обычного стола, и тощий мелкий нищий выглядел вполне весомой преградой. И оружие! Серфин судорожно зашарил руками вокруг себя, боясь отвести взгляд от противника. Шеста, по канонам кошмарных снов, рядом не было. — Кашку будешь? — Обойдусь! — Едва не выплюнул Серфин. Очень тянуло спросить, что именно Охотник с ним сделал, но опять же, по неписанным законам кошмаров, он наверняка услышит что-то вроде «я ничего с тобой не делал». Ну уж нет! Ему нужно проснуться, и немедленно! ...Проснуться не получалось. Секунды складывались, наслаивались друг на друга, наверняка перетекали в минуты. Серфин все сильнее ощущал, что в углу, куда он забился, невыносимо пахнет паутиной, пылью и старым деревом. Охотник продолжал сидеть не месте, жалостливо хлопал глазами, но лапы свои, слава перьям, больше не тянул. И сопел. Небеса, да он сопел громче всех Охотников, что встречались в жизни Серфина! — Что ты тут делаешь? — Наконец сложил из десятка мыслей один вопрос Серфин и на прикидку озвучил. — Тут? — Нищий Охотник обвел растерянным взглядом полную хлама комнатушку, будто сам впервые оказался в этом месте. — Живу. Хозяин дома разрешил. ...Видимо, тот мужик с хриплым голосом, что схватил Серфина за основание крыльев и грозился скормить свиньям, как раз и являлся хозяином. — Но я не просто так. Я работаю... — Охотник вдруг смутился, съежился, уводя взгляд куда-то вниз. — Помогаю. — Угу, ладно. — Не то, чтобы Серфин вдруг взял и начал просто так верить словам врага, но пока никого другого рядом, кому можно было задать вопрос, рядом не находилось. — А что тут делаю я? — Ты со мной. Хозяин дома сначала не хотел тебя брать, но я обещал, что это ненадолго. — Ненадолго? Что, собираешься за мою шкуру получить денег и перебраться в кладовку побольше? ...Если бы вдруг отец узнал, где Серфин оказался, он бы и эту кладовку, и все вокруг превратил бы в щепу и древесную пыль. Охотник так резво замотал головой, что вполне мог бы свернуть себе шею. — Нет-нет! Ты... Ты в городе потерялся, но я уверен, что тебя родители ищут. — И что? Хочешь с моих родных стрясти выкуп? — Ядовито уточнил Серфин, против воли чуть расслабляясь. ...Все же порой встречались и такие. Не обязательно Охотники, жаждущие убить крылатого и за его счет усилить свои способности, а всего лишь подзаработать. Всего-то и нужно, что обеспечить минимальный комфорт и безопасность пернатому, доложить в ближайший межмировой центр, консульство или отправить письмо, и дождаться, когда за потеряшкой придут. И за это дадут вполне ощутимую сумму. ...По сути, в приюте, в котором Серфин когда-то оказался с братьями, придерживались такой же позиции. Только там не смогли единогласно решить, кому крылатых детишек сдавать, и доложили и в Отдел, и Белым Плащам. Хорошо еще, что всю ситуацию переломил отец, явившийся в Отдел буквально за час до прихода сообщения, отчего переполошил всех дежурных оперативников. Так что Охотник, жаждущий на нем навариться, все же был лучше Охотника, жаждущего пустить ему кровь. — Нет. Я... Ну... — Охотничек замялся, заалел лицом и ушами. Затеребил пальцами обтрепанные рукава своих одежд. — Я хотел бы их попросить об... Спросить. А, ну да, конечно. Так уж все согласны признаться, что помогают не по доброте душевной, а ради золота и разных благ. Но лучше уж так, чем жажда загнать крылатого как дичь. Тут же перспектив выжить больше. Даже если все происходящее вокруг – кошмарный сон. У кошмаров как-никак есть свои внутренние правила. — Может, будешь кашку? А то она скоро остынет, и будет не такой вкусной. — Жалостливо протянул нищий Охотничек. Серфин скривился на секунду, и с опаской выбрался из своего угла. — Хорошо, давай свою... кашку. Но за мой труп родичи не заплатят, а тебя самого прибьют. ...То, что Охотник назвал «кашкой» больше походило на слитую из-под риса воду, в которой плавало что-то белесое, разваренное и безвкусное чуть более, чем полностью. Ни соли, ни сахара в блюде не присутствовало вовсе, и единственное, что можно было сказать о блюде, было слово «теплое». Серфин брезгливо зачерпнул ложкой беловатую жижу, и позволил ей медленно стечь с ложки. Ну, если бы эта кашка обладала сходством еще и с киселем, то Серфин бы даже нюхать ее не стал. Ему хватало полустертых детских воспоминаний о жизни в приюте, среди которых признаком кошмара маячил «молочный» кисель, которым его пытались накормить. «Пытались» совсем не условно – и закончилось все это киселем на всех окружающих поверхностях и одежде воспитательницы, которая хотела влить в Серфина это смертельное пойло силой. — Я «это», — Серфин вновь зачерпнул ложкой содержимое треснутой чаши, — есть не буду. Нищий Охотничек заморгал часто-часто, будто собирался показательно пустить слезу, но удержался от спектакля. — Кашка свежая, утром только готовили. Ты попробуй, она правда вкусная. — Для поросят варили? — Невинно поинтересовался Серфин, и положил ложку на стол. — Я это есть не буду. Право слово, он не настолько голоден, чтобы спутать нормальную еду и какие-то очистки! Наверняка, Охотничек хотел что-то возразить. Может быть даже поспорить, что «кашку» варили не для поросят, а для высокородных господ. А может, и попытался бы впихнуть это варево в Серфина силой. Не успел. В дверь кто-то бесцеремонно бухнул кулаком, крикнул «быстро работать!» и удалился, тяжело ступая по деревянным доскам пола. Охотничек дернулся подстреленным зайцем, обхватил себя тощими руками за плечи, зажмурился на миг, будто готовясь к прыжку в воду со скалы. — Маленький, ты посиди тут тихонько, хорошо? А я после работы вернусь, и печенья принесу. — Он заискивающе улыбнулся, неприкрыто подлизываясь. — Вкусного, с орешками. Сегодня утром на кухне тесто для него замешивали, я своими глазами видел... И фруктов еще немного постараюсь. Серфин и не собирался куда-то идти. Редко когда его сны растягивались более чем на одну локацию, а сидеть в кладовке (даже во сне) все же лучше, чем уносить ноги от погони (и во сне тем более). И потом – хитровыделанный Охотничек, уходя, то ли подпер дверь чем-то, то ли попросту задвинул засов на двери. Потому что Серфин, ради любопытства потолкав деревянную дверь, открыть ее не сумел. Только пальцы на босой ноге ушиб, неудачно ее пнув. К остывшей и ставшей склизкой каше он так и не притронулся. Походил по кладовке-комнате, потрогал разный хлам, случайно перевернув один из треснувших горшков и окончательно его разбив. Как назло, ни одного отреза ткани с красивой вышивкой не нашлось – только какие-то заношенные тряпочки, которыми даже пыль стыдно было бы вытирать. Сон из кошмарного медленно перетекал в невыносимо скучный. ...Правда, лишь до момента, когда дверь с грохотом распахнулась, и на пороге не появился вчерашний тучный мужик, со злым и красным лицом, и не ухватил Серфина за шею. Серфин не успел даже пикнуть, только вцепиться детскими, неудобными пальчиками во что-то относительно мягкое и тяжелое. — Я же предупредил это отродье, чтобы ни звука не издавали! Ну все, пойдешь на корм свиньям! ...Тут Серфин ощутил, что отпустивший было страх вновь вернулся, накрыл его целиком, высасывая силы и парализуя.