Священные Клинки

...А тварь долго ждать не стала. Показалась-таки, беззвучно выступив из теней арок, стоило Ноаху выбраться из подземелья. Замотанная в неестественно белый плащ, с закрытым капюшоном лицом – видно было лишь бледный, невнятный какой-то подбородок да жабий разрез рта с тонкими губами. — Да будут ваши дни светлы и безоблачны, подобно... — Ноах отлично знал и голос, и интонации этой твари. Не мужской и не женский, не высокий и низкий, не звонкий и не глухой – а будто бы все вместе. Один из Белых Плащей. Сторукая, стоглазая тварь, падальщик, скрывающийся за неправильными в своей белизне тряпками. — Увянь уже. — «Ноах» к Белым Плащам пиетета не питал. — Зачем вообще явился? ...Вечно голодная, ненасытная, жаждущая лишь еще большей силы и больших запасов энергии тварь подобострастно вытянула руки, пряча белесые пальцы без отпечатков и иных опознавательных знаков в рукава. Поклонилась угодливо. — Анг Ноах, в наших мыслях не было даже намека на то, чтобы позволить появиться критике в вашу сторону, но не будет ли повешение слишком неразумным наказанием? Ноах растянул губы в оскале, чуть качнул лежащую на руках краснокрылую, что пребывала то ли в обмороке, то ли в предстазисном состоянии. Лучше бы первое – Высших лае из стазиса насильно вытаскивать весьма заморочно. — Я не позволю, чтобы архи получили энергию из насильника. — «Ноах» бы на перья изошелся, но подобного срама бы не допустил. — Это может плохо сказаться в перспективе на будущие поколения. Паттерны поведения предполагали такую трактовку. Вдобавок, «Ноах» был осведомлен куда лучше других аннергов, куда именно шла вся накопленная в ангельских машинах энергия. ...Увы, Ноаху было известно еще больше. Расходы на содержание архов, - этих наполовину искусственных клонов от смесков, — были безбожно завышены. О том, что почти три четверти всей собранной энергии уходили Белым Плащам, знал лишь Легион. Ну и Первосозданный. Но что с Первосозданного взять – он знал все. Наверняка, спроси его кто, он без запинки ответит, кто таков Ноах теперь. И будет прав. ...Батюшка утверждал, что слова Первосозданного обращались истиной, и потому у него раньше был Голос, через который он мог общаться. Но речь не о нем. А о том, что Валль, каким бы уродом не был – аннерг. И достаточно сильный аннерг. Если отправить его в машину, три четверти полученной энергии тихо присвоят себе Белые Плащи. ...Раньше они использовали Проклятое Древо, через него, будто сквозь сито пропуская все потоки и забирая самые лакомые куски. Но Проклятое Древо почти сгнило, почти рассыпалось – и удержать его не удалось. А в планах Ноаха – не дать этим тварям больше ни капли. — Да будет на то воля ваша, анг Ноах. — Произнес-прошелестел один из Белых Плащей, повторяя собственный поклон. — Ты знал, что в темнице Высшая самка была? — Подозрительно уточнил Ноах, мельком взглянув на свою ношу, что даже рук не оттягивала. — Как же я мог? Анг Ноах, вы же знаете, что к подобным забавам мои братья равнодушны. — Лестью можно было буквально обмазываться. — Знаю. — Буркнул Ноах, не выказывая ни удивления, ни излишней подозрительности. Все, как того велели паттерны поведения. Перед тварью нельзя было допустить ни единого неправильного вдоха. ...Как же, не знали. Кто-кто, а Ноах прекрасно осведомлен, что эти стоглазые твари следят за всеми без исключений. И они не сообщили не потому что «не знали» а потому, что подобное действие не принесет им никакой пользы. Не сорви Высшая глушилку, Валль сначала наигрался бы, потом вытащил каленым железом всю информацию, и в итоге краснокрылая отправилась бы в машину. И никто бы даже не догадался, что она самка. Ах, пардон-пардон, девушка. ...Когда линии на горизонте коснулся красный диск, Лин уже был готов. Тончайшее, прозрачное на грани приличия одеяние в два слоя, перехваченное на талии шелковым поясом, открывающее ключицы и шею. Распущенные волосы, минимум пудры, и единственным украшением – серебряная шпилька с фигурной рыбкой в волосах. Длинная, почти хищная в своей тонкости. У Лина не было даже мыслей попытаться этой шпилькой отбиться. Разве что, если анг Ноах будет недоволен – он предпочтет вогнать ее Лину между ребер. Лучше уж так, чем руки на шее или смерть под кем-то из солдат. ...Дорогу к покоям гостя Линань прошел, будто в тумане. Ступал по натертым, начищенным деревянным доскам, отмечал краем глаза мостики, узорчатые перила и буйство цветов в новых медных горшках, отполированных до фальшивого блеска. И все силился представить, вообразить, будто не он это – дорогая игрушка идет к своему новому хозяину. Игрушки созданы для развлечения. И может быть, вдруг, если очень повезет – то хозяева дорогую и приглянувшуюся игрушку решат беречь, а не ломать сразу. ...Личные покои, в которых разместили анга Ноаха, утопали в тенях. Сквозь прикрытые белыми тканями окна доносился тихий стрекот то ли цикад, то ли сверчков. Едва слышно плескалась вода в ручье во внутреннем дворике. Сам новый хозяин сидел за широким низким столом в окружении подушек, свечей и гор из бумажных папок и свертков. И смотреть на него почему-то было так же больно, как и на пламя. ...Лин почему-то думал, что анг Ноах будет на кровати. Все же манеер редко засиживался за бумагами до самой ночи. И отдающую гарью темную жидкость на закате не пил. И уж тем более не мешал ее с резко пахнущим ликером. Едва новый хозяин оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на него, Лин глубоко поклонился, чувствуя как от накатывающего ужаса взмокает шея. — Анг Ноах, я прибыл, как вы того и приказывали. — Совладать с собственным голосом удалось легче, чем казалось поначалу. — Отлично. — В противовес смыслу слова, весьма прохладно отозвался златокосый аннерг. Взял со стола крошечную пиалу, поднес к лицу, скорее просто смачивая губы, чем делая глоток. — Как раз хотел разобраться в одном дельце. Подойди к кровати. Повинуясь указывающему жесту, Линань на немеющих ногах прошел к широкой кровати, что пряталась под огромным балдахином в другой части комнаты. Отблески свечей сюда будто не доходили, и кровать казалась ненастоящей, будто нарисованной тушью. Белое и черное. Белый балдахин. Белые простыни. Белые подушки. Белые цветы в белой вазе на черном столике. Черное дерево. Край балдахина был сдвинут, позволяя заглянуть внутрь. ...Сизый металл тонкой цепи, что крепилась к изножью и матовой змеей ползла по складкам белого одеяла. Он выбивался из танца белого и черного так же сильно, как и растрепанные, вспушившиеся малиново-красные перья на согнутом крыле. Им было не место тут, в столь близком соседстве с серо-сизой цепью, с белыми бинтами, с красными, будто спелая малина, волосами, заплетенными в растрепанную косу. Лин судорожно сжал в пальцах край балдахина, понимая, что бледнеет. — Скажи-ка мне, Мотылек, знакомо ли тебе это создание из Высших лае? — Не предвещающим ничего хорошего голосом спросил анг Ноах. Врать аннергам было нельзя – они чуяли ложь, угадывали малейшие ее вкрапления в голосе, в интонациях, в движении глаз и трепете тела. Линань кивнул, чтобы сразу же отрицательно замотать головой. Зажмурился, уговаривая тело замереть, приготовиться, смириться с тем, что сейчас будет больно, что сейчас его накажут за невольную ложь. — Вот как... — Задумчиво протянул господин. — Но ведь ты уже сталкивался с дитем Высших лае, верно? — Да. Но... Я не знаю его имени. Он... Он просто... — Лин сглотнул вязкую слюну, боясь дать свободу словам. ...Высшего лае он сначала даже не опознал. В тот вечер у Лина болела голова – манеер устроил праздничный ужин из-за отбытия кого-то из аннергов, и пришлось играть почти весь день. Просто в какой-то момент мир качнулся, и напротив оказался крылатый в одежде Охотника. Линань сначала даже подумал, что это аннерг, а потом запоздало понял – те не носили оперения столь яркого, неуместного почти что для вечера, что для званого ужина. И уж тем более они не красили волосы в сочный малиновый, который казался более настоящим, чем вазочки с ягодой, которую подавали на ужине. ...Это почему-то пробудило воспоминания, тщательно запрятанные, запертые, присыпанные приказом не думать об этом. У брата были зеленые крылья, с перьями будто листики этой малины. И Лин заторможенно, заморочно подумал еще, что этот крылатый прекрасно смотрелся бы с его братом... — Пожалуйста, пойдем со мной. — Высший лае был ниже манеера, ростом с самого Лина, и теперь стоял напротив, а слуги, напротив, будто испарились, хотя прежде его без охраны не отпускали за пределы покоев. Лицо Высшего было скрыто маской – белой, блестящей, будто сделанной из фарфора. Линань еще запоздало удивился тщательности проработки – маска изображала безмятежное лицо божества. ...Верно, нужно было просто послушаться и пойти с этим Высшим. От него не веяло угрозой, или силой, или похотью. Он был первым, первым крылатым, который не хотел сделать чего-то Лину. Он был первым не аннергом. Это же так легко, так просто было бы – пойти. На Лине не было ни глушилок, ни ошейника с цепью. А Высший говорил. Говорил шепотом, негромко, не привлекая чужое ненужное (враждебное) внимание, потому что коридоры всегда были наполнены слугами, и охраной, и где-то тут были еще Клинки, а Высшему лае, даже в белой фарфоровой маске, определенно было опасно тут находиться. Увидят, доложат, остановят... ...Убьют. — ...Пожалуйста, пойдем. Я отведу тебя в безопасное место, тебя больше никто не обидит... — А после Высший лае произнес что-то еще. И Линань, очнувшись, проснувшись, отказываясь принимать услышанное, понимать его, осознавать – выдернул рукава собственных мантий из чужих рук, и будто маленький ребенок, упав на колени, закричал-заплакал, привлекая внимание и слуг, и охраны, и Клинков, и, кажется, вообще всех во дворце. — Неправда! Неправда! Ты врешь!!! Он умер! Умер! ...И криком своим он навлек на Высшего смерть, но остановиться не мог. Ни тогда, глядя на поначалу ошеломленного, непонимающего, а после бьющегося в чужих руках лае, ни потом – рыдая в объятиях манеера, который, кажется, тогда впервые был к нему столь добр и ласков. ...Значит, его не убили сразу. Решили сделать из Высшего такую же игрушку, подобную самому Линаню? И теперь Лину нужно будет научить этого крылатого, что делать и как, чтобы радовать хозяина? — И что же сказал этот твой неудавшийся спаситель? — Вкрадчиво задал вопрос господин. ...Белой фарфоровой маски на лице Высшего больше не было. Теперь черты лица прятались под бинтами, утопали в тени, которую отбрасывал он сам. Значит, Линань виновен в этом, и в незавидной участи Высшего, и в белых повязках, что опутывали его руки. — Он... Он сказал. — Линань снова зажмурился, закусил губы, пусть бы манеер требовал не повторять этого жеста и несколько раз наказал пощечиной. — Сказал, что мой брат ждет меня. Что меня отведут к нему. Но это неправда. Неправда, потому что моего брата... Он в машину аннергов... Даже пепла не осталось. А дом сожгли. И мастерскую. И ульи... И Лолу с дядей... Линань уговаривал себя, что справится. Сдержится. Не расклеится, не разрыдается, не позволит голосу дрогнуть а слезам появиться. ...И заплакал, держась за проклятый, ненавистный балдахин, не в силах смотреть на Высшего лае, который хотел ему помочь, но которого сам Линань обрек на участь более горькую, чем смерть. Просто из-за слов, реакцию на которую он удержать не смог. Не давая себе времени обдумать, осмыслить последствия, Лин выпустил ткань балдахина, развернулся, и пробежав-проскользив по гладким начищенным, натертым деревянным полам босыми ногами, рухнул на колени перед господином. Распластался, цепляясь кончиками пальцев в край чужой мантии, открывая и спину, и шею, ощущая как собственные одежды, завязанные неплотно, разъезжаются, позволяя увидеть голые плечи и часть спины. — Пожалуйста, пожалуйста, пощадите его... Убейте, убейте его, только не обрекайте на мою участь! Длинные пальцы коснулись подбородка, и Линань послушно запрокинул лицо, ощущая как по щекам, размазывая пудру, бегут горячие соленые слезы, портя весь внешний вид. — И почему же тебя так беспокоит участь этого создания? — Взгляд у анга Ноаха был непроницаемым, голос – равнодушным. — Я видел! — Не плакать не получалось. Не кричать – тоже. — Мне показали, как... Учат... Силой... Лучше смерть, чем... Чем... Такое... Пощадите его, умоляю... Златокосый, златоглазый аннерг хмыкнул насмешливо, провел кончиками пальцев по его щекам, подхватил и подтянул, устроив у себя на коленях. Положил горячую тяжелую ладонь на затылок, отчего Линань уткнулся лбом в чужое плечо. И за его спиной развернулись-зашелестели перья, обнимая, укутывая в теплый кокон. — Ну-ну, какой мне Мотылек попался великодушный. — Мягко шепнули на самое ухо, слегка укачивая. — Один раз увидел, и уже захотел спасти... — Его из-за меня... Если бы я не закричал, если бы сдержался, то Высшего бы... Его бы не поймали. Анг Ноах хмыкнул, но не насмешливо, а будто бы одобрительно. Погладил-потрепал Лину волосы на затылке, разрушая прическу. — Эх, и что же мне делать, чтобы получить такую же преданность? И Линань, непозволительно долго обдумывающий ответ на этот вопрос, который и вопросом настоящим не был, решился, и чуть отстранившись, обхватил непослушными пальцами чужую левую ладонь и прижался к ней, горячей, губами. Господин вновь хмыкнул, а после притворно тяжело вздохнул. Но рук не убрал, а теплые крылья скользили за спиной, будто бы закрывая от чьего-то нечестного удара. — Глупый ты, Мотылек. Тебе не говорили, что происходит с теми, кто приходит ко мне в постель? А ты берешь и меня провоцируешь... Ну-ну, все, не плачь... Вот, выпей, только не захлебнись. Линаня отпустили, и в губы ткнулась плошка. Лин послушно сделал глоток, второй... И закашлялся, едва не подавившись темной горькой жидкостью. Анг Ноах улыбался. Но улыбался не так как манеер. Тот при виде растягивал губы, но в глазах у него стояло какое-то ненасытное довольство. Анг Ноах улыбался, и в уголках глаз у него собирались невидимые лучики-морщинки. Будто бы он разгадал какую-то загадку, и теперь радовался ответу. Мотылек и впрямь был слишком юным лэлори, что внезапно слишком сильно переживал за будущую участь «Высшего». А кофе ему определенно не понравился – вон как раскашлялся и покраснел весь, даже плакать перестал. Впрочем, когда краснокрылая проснется, Ноах уточнит и у нее. А то вдруг окажется, что она за Мотыльком перышки теряет и без него тоскует, а тут Ноах явился и отобрал. Нет, не факт что Ноах устыдится и уступит, но все узнать лишним не будет. — Никто твою Малиновку трогать не станет больше, не плачь. Но и убивать ее нельзя пока что. Юный лэлори растерялся. — Тогда зачем... Ноах приложил палец к чужим пухлым губам. Ну красивый же – хоть бери и картину пиши и над столом вешай. — А потому что Высший твой, как праздничный подарок – с сюрпризом. Девушка это, и под сердцем у нее дите моего вида. И по тому, как побледнел Мотылек, как в глазах заблестели слезы, а взор вдруг стал переполнен ужасом, Ноах сделал вывод, но на всякий случай уточнил. — Что, твой манеер не рассказывал тебе о наших законах? Лэлори отрицательно покачал головой. Как и ожидалось. — Тогда слушай. Неприкосновенен тот сосуд, в котором была создана жизнь аннерга, и под трибунал пойдет любой, кто причинит вред сосуду и поставит благополучие плода под угрозу... А вот будущего папашу вздернули сегодня на площади, так как спать с девой любого вида без заключения союза нельзя. — Ноах не удержался и провел ладонью по волосам Мотылька. — Твой манеер, надеюсь, дев к себе в покои не водил? Или там темных лае? ...И это было даже забавно в какой-то степени – наблюдать за тем, как осознание рождается в льдистых, прозрачно-голубых глазах Мотылька, и как он отрицательно мотает головой. — А темные лае... Они при чем? Ноах хмыкнул себе под нос. Помнится, его братья (еще тогда бывшие совсем мелкими) несколько дней ходили молчаливые и пришибленные открывшимися особенностями чужого вида. — Раньше – ни при чем. Но однажды темные лае пообещали, что помогут возродиться кое-кому, и их тела были изменены. Теперь каждый темный, без привязки к полу, может выносить дитя. Отчего они все заделались жуткими ханжами и недотрогами. Хотя я бы тоже к себе никого не подпускал... А так как любой из темных может стать сосудом, играть в весенние игры с ними аннергам нельзя без разрешения на союз. Лэлори удивился, но как-то вяло. Моргнул, на миг нахмурившись, а потом запрокинул голову, смотря на Ноаха снизу вверх с какой-то растерянностью. — А это касается только чистокровных темных лае? Ноах привычно хрустнул шеей, перебирая чужие белоснежные пряди из рассыпавшейся прически. — Ну, в основном – да. Смески редко перенимают этот дар. А чистокровных мало, и они все наперечет. ...Ведь достаточно и одного темного. По сути своей, это – результат одного из самых странных союзов, свидетелем которого оказался Легион. ...Темные лае пообещали, что выносят и выпустят в мир Изначальное Древо, а анжи поклялись вернуть ему силу, чтобы оно пожрало Белых Плащей и остановило войну. Но глупо, очень глупо надеяться лишь на это и ничего не делать. — А тебе что, довелось встретить смеска от темного? — Скорее забавы ради спросил Ноах. Лэлори закусил губу, что-то обдумывая, и медленно кивнул, смотря на него снизу вверх с какой-то ломающей обреченностью. — Расскажи. — Попросил Ноах негромко.