Абсолютно честная ложь

Пробегающий мимо кот, скрип соседней двери подъезда и жид отскакивает, как ошпаренный. Машнов жалеет, что какой-то урод сосед именно сейчас вышел покурить. Чужое тепло пропадает не сразу. Оно потихоньку оставляет части тела, и это заставляет взбудоражиться. — Я пойду. — Бросает Мирон, даже не смотря на Карелина и быстро сбегает в темноту. Машнов еще пару минут стоит на улице, ожидая, когда щеки перестанут гореть. Сердце стучит бешено, в ушах даже шумит кровь. В голове крутиться только одна мысль «я не гей». Поднимаясь на родной третий этаж, пока ноги гудят, а сердце предчувствует ругань родителей, мозг изливается кровью и представляет всех привлекательных, для его обладателя, девушек. Попытка убедить себя, что это всего лишь гормоны и близость, и вовсе это не по-пидорски, Машнов открывает дверь квартиры. В темноте коридора стоит шатающаяся фигура. Фёдоров в отличии от Славы, не пытается убедить себя в наличии гетеросексуальности. Смирился он быстро, он никогда и не видел в этом ничего плохого. Поэтому в целом был готов найти у себя подобные замашки, вопрос в том, как это воспримут другие. Ваня осуждать не станет, это ясно. А на остальных плевать конечно, но страшно до сведенного в узел живота. Ведь учиться еще два года, если не считать этот, а он между прочим только начался. Лишней травли тут не хватало. Конкретно сейчас, Янович чувствовал проблему не в том, что у него встал на парня, а в том, что это был Слава Карелин во-первых, а во-вторых где-то посреди груди что-то знакомо жгло. Мирон приходит домой и под вздохи несчастной матери заваливается в кровать. Голову кружит, кошмары терзают сознание, Янович проваливается в беспокойный сон. Утром он встает не особо охотно, голова раскалывается. Последствия вчерашней потасовки пульсируют. Когда патлатый выходит на кухню, чтобы позавтракать, слышатся причитания матери, это заставляет голову болеть еще сильнее. Отец угрюмо смотрит, но молчит. Славино утро проходит намного хуевее. Тело ломит, а на и так бледной коже красуются как минимум три потемнения. Будто он сгнивший банан или яблоко. От мыслей про фрукты, в животе урчит. Есть нечего: зарплата матери через два дня, до тех пор есть божья помощь и засохшая гречка которой уже месяц. Отец возможно сегодня что-то да принесет. Хотя что-то большее чем бутылка водки и макароны, ни Карелин, ни его сестра не видели уже давно. В желудке настолько пусто, что есть ощущение невероятной легкости. В том смысле, что Машнов всерьез переживает, о перспективах быть унесенным ветром. Славу тошнит, тошнит от себя, потому что он ничего не делает с круговоротом насилия в семье, потому что он сейчас разглядывает худощавое тело с синяками, как под глазами, так и в районе ребер. Живот предательски подает признаки жизни и Машнов выбесившись с этого накидывает любимую толстовку, которой сто лет в обед, джинсы, потертые, но чистые кроссовки и скрывается на улице, с оттягивающим плечи рюкзаком и достаёт потрёпанную пачку. Она была куплена в начале месяца, когда была зарплата. Дешевый табак, кислая бумага и никотин в крови — это залог очередного заебанного утра.Школа только открылась, заспанные охранники и двое. Ни один из них видеть друг друга не хотел. И если Машнов приходил всегда с первым скрипом двери, то Мирон обычно только ко второму приходит, и то дай бог. Его за это правда не ругали никогда, идет-то он на золотую медаль, книжки любит и вообще ребёнок умный очень. Вот ему все и прощают. Увидеть Фёдорова так рано, конечно шок, не только для Славы, но Янович тоже не рассчитывал наблюдать чужое наркоманское лицо. Особенно после вчерашнего. Поднимаются они, так уж вышло, вместе. Неловкая тишина все заполняет и Мирон, ведомый своими мыслями буркает. — О вчерашнем — никому. — В глаза не смотрит, гордость видимо ему вчера все же покоробило. Ну а Слава что? Слава как обычно, хлебом не корми, дай поязвить. — О вчерашнем почти-поцелуе и твоем стояке мне в ногу, или о моменте на площадке, или о том, что я тебя тащил и мы прервали секс охры с светло, или может быть… — Поток желчи перебивает резкий хват за грудки. Лестница полупустая, а учитывая сколько сейчас времени, ближайшие минут тридцать тут точно никто не появится. Машнова вжимают в стену, как вчера в подъезде и у подъезда. — Заткнись. — Мирон знает, что этими действиями только раззадорит одноклассника, но остановить себя не может. Собаками управляет эмоция в моменте, которая тянет их тянет пока не затянет. — Что мне за это будет? — Вопрос ставится абсолютно верно, давит на нервы жида и забавляет эго Славы. — Лучше думай о том, что тебе за это не будет. — Ебать как страшно. Лучше поясни за вчерашнее. — Карелина съедает интерес и возможно немного возбуждения. Или не немного. Уши опять легонько краснеют, а живот недовольно орет. — Пожри сначала, потом поговорим. — Наконец берёт себя в руки Фёдоров и отпускает одноклассника. Время включить всю гордость и высокомерие. — За вчерашнее спасибо, считай за мной должок, но ебало не задирай. — Сука пафосная удаляется, и Машнов остаётся на лестнице. С чем-то тянущим в животе (возможно голодом), полным ахуем и кучей вопросов. Раздраженность поднимается волной, бьет о стены и заставляет весь оставшийся день угрюмо сидеть, под вопросы Светло. — Блять, Вань, давай потом. Не знаю я нихуя, хватит. — Устало протягивает наркоша. Последние два урока остаются. — КАРЕЛИН МАТЬ ТВОЮ! — Не выдерживает Ванечка. — Да что тебе?! — Надо сейчас решать, что ты сдаешь, ебаный твой рот. Ты итак месяц тянешь. — Ну что мне сдавать? Информатику и физику? А если я не сдам? — Хуям, либо ты сейчас же идешь и записываешься, либо я сам запишу тебя на историю и обществознание, и пойдешь к ГУМАНИТАРИЯМ! — Уже откровенно истерически кричит на друга Светло. Он правда беспокоится. Из-за угла на эти крики выходит Охра, кладя руку на плечо своего парня, он спрашивает. — А что плохого в гуманитариях? — Ваня тут же меняет цвет кожи, причем несколько раз. Карелин даже не думал, что человеческое тело способно показать триколор и еще пару цветов сверху. Сначала Светло белеет от легкого испуга, потом синеет хуй-пойми-от-чего, краснеет от чужого томного дыхания, а после зеленеет и начинает ругаться. Машнов закатывает глаза, не имея на деле ничего против, и комментирует. — Плохо отсутствие мозгов в их головах. — Бурчит Славик. — А ты дохуя с мозгами, да? — Рычит Мирон, ака тот самый гуманитарий. — Я в в отличии от тебя сдаю не литературу и историю. — Морщится Машнов, вспоминая утренний разговор. — Мне казалось ты еще не определился с экзаменами. — Посмотрел на твое тупое лицо, и решил что лучше физику задрочу. — Отрезает Слава и удаляется в кабинет. Разговаривать с жидом вообще не хочется. Внутри все смешивается, злоба, усталость, хоть какие-то чувства. И мешается это так резко, что начинает тошнить. Голова болит, хочется расплакаться, но нельзя. Не поймет никто, да и незачем. Поэтому он закусывает обратную сторону щеки. Мирон пообещал, что поговорит с Карелиным после того, как он поест. И он даже был настроен действительно пообщаться, но Слава вообще не ел. Серьёзно, Фёдоров смотрел за ним в течении дня и ничего калорийнее стаканов воды в нем не было. Не то чтобы Яновича это вообще волновало, но вопросы конечно имеются. После последнего урока, патлатый ловит Славку в раздевалке и тихонько шепчет в ухо. — После школы, у крыши.