Абсолютно честная ложь

Светло плюхается на стул и ставит чай на стол, оглядывая Карелина. Тот выглядит мягко сказать дерьмово. Фонарь на пол лица, какие-то ссадины, текущий от холода нос и очень уж усталый взгляд. Другие почему-то видят в этих его отчаянных глазах злобу и даже ненависть, но Ваня-то знает, что они идиоты. Славик отпивает чай и сам начинает рассказывать, значит много накопилось. Ну что ж, Светло хоть и не святой отец, но исповедь друга принять всегда готов. — Ну вот вчера, у меня под окнами появилось пьяное орущее тело, и это был даже не батя. Мирон всех кошек, блин, распугал, удивлён, что на него ведро воды не опрокинули. Я подумал, что он не заткнется, и вышел к нему. А он как меня увидел, сразу повис и почти отрубился, только бред всякий нес. — И ты его притащил домой? — Лукаво улыбается Светло. — Ну да, не оставлять же его в клумбе. Подумают, что закладку ищет и увезут его, потом еще ходить по квартирам будут, а у меня герыч в ложке! — Спасибо, что не в глазах… — Всмысле блять спасибо? — Карелин строит страдечельскую рожу и отхлебывает чая. Кипяток слегка обжигает рот, но это даже хорошо. Ледяной нос, из которого капало, наконец прекращает. — Ну дальше то че? — Хуй в очо. Притащил домой, решил его водичкой облить, чтобы протрезвел, даже аспирин ему дал. Потом он чет мялся, потом он упал на меня. — Машнов затыкается, неуверенный в том, что хочет продолжать. — Нихуя, вот это фильм, а потом у тебя, наверное, встал, и Мирон предложил отсосать, да? — Насмешливо комментирует Светло, попадая практически в точку. Это и видно, по поджимающему губы Славе. — Ебаный рот… — Ваня ловит себя на головной боли и машет Карелину, мол пошли курить — это пиздец. По другую сторону от Славы и Светло есть Евстигнеев, который вообще не отсекает, что происходит и бесится с этого, а Мирон крайне флегматично залипает в окно. Самый любимый урок англйиского, на нем не происходит ничего, на нем Евстигнеев уже не выдерживает и тыкает в ребра другу. — Мирон, какого хуя? — А? — Промаргивается еврей, которого выдернули из мыслей. — Что блять происходит и почему ты мне почти ничего не рассказываешь? То ты неделю от Машнова бегаешь, то блять вы вдвоём с Светло ко мне заваливаетесь и бурчите что-то невнятное. Что было? — Я отсосал Славе. — Абсолютно спокойно комментирует Фëдоров. — Что блять? — Охра знает, что это не шутка и потому удивляется спокойному Мирону. Хотя «удивление» очевидно слишком мягкая формулировка для той бури чувств, что сейчас внутри Вани. — Горло болит. — Комментирует Мирон ситуацию, явно не делая ее лучше. — Янович, сука, после школы, ты дуешь ко мне. — Но… — Патлатый ненавидит приказы, однако когда зол Евстигнеев, остается только слушаться. Самостоятельный монстр Охра, очень уж доминантен, даже по сравнению с натурой уличного пса. — Хуë. Это не вопрос. — Ваня зол. Пиздец зол, возможно на Мирона, но скорее на себя. Евстингеев, в отличии от Светло, совершенно не против данного радужного союза, да и знает, что если Фëдорова приручить, он безобиднее улитки. Злит его то, что все это происходит спонтанно, настолько, блять, неожиданно, что биполярочка (неподтвержденная конечно же) Яновича может приобрести новые краски. Он слишком хорошо знает своего арийского друга, знает, что, скорее всего, не закончится это ничем хорошим и нынешний прилив похуизма-стоицизма — это лишь затишье перед бурей. Винит Ваня по большей части себя, что тогда с затуманенной надеждой на секс со Светло, не решил пройтись с Мироном. Будь он рядом, все было бы не так сомнительно.Янович в доме у Охры чувствует себя замечательно лучше, чем у себя. Родители Вани тоже привыкли к существованию Мирона где-то в квартире, да почему бы и нет? Фëдоров отличник, может хорошо повлияет на их сыну-корзину. Евстингеев плюхается на диван — Мирон на кресло. Ожидается исповедь. — Ну… Я набухался и пришел в себя в ванной Славы после холодного душа. Потом начал извиняться, замялся, Карелин решил уйти, я его поймал за руку, мы упали… ну и вот… — Что вот то? Ты ему ртом на член упал? — Злобно фыркает Евстигнеев. — Да блять, ну он пошутил, что извинения принимает только между ног, а я… — А ты решил, что время научить Карелина нормальным шуткам? — Вань, че ты блять завелся? — Теперь уже огрызается Мирон, он действительно не понимает почему у Охры так сгорело. — Фëдоров, ты мне ответь, что у тебя в душе происходит. Злюсь я, потому что закончится это кучей травм, а вот для кого и каких именно — загадка. — К счастью или к сожалению Евстингеев очень уж разумный тип, потому его доводы успокаивают пыл Яновича. — Да хуй знает, у него глаза такие красивые, серые, как мокрый асфальт. — Ты приложился обо что-то? — Охра хмурится и разглядывает друга. — Да ты придурок, подумаешь на романтику потянуло. Не знаю, интересно мне, почему меня так злит он. Если честно, он не таким уж и злобным оказался, скорее честным и грустным. — Тяжко вздыхает патлатый жид.- Точно приложился, Мирош. Но оно и хорошо. — Ваня улыбается уже тепло. Тут уже хотя бы есть в какую сторону думать, оказывается Славик — не случайная половая связь, после которой будет куча проблем, а романтический интерес. Такого конечно давно не было: будет весело. — Ну ебать спасибо, а делать мне что? — Хмурится Фëдоров, потирая виски. — Для начала, мы как раньше побесимся и нормально отдохнём, без Светло и Славочки, а потом ты пойдешь и заявишь Карелину обо всем что думаешь, ясно? — Вань, ты такой мудак. — И мудак, и мразь, Мирош. — Хитрюще блестят глаза татуированного. Отдохнуть — значит оторваться, упиться вхламину, побарагозить, пофилософствовать на чьем-то задрипанном балконе и прогулять минимум школьную неделю. Вот и Мирон бредет с очередной попойки, только закинул Охру домой, в глазах все так плывет, огни мерцают, а в желудке тянет. Да, выпил он слишком много. Вата вместо ног, клубок в голове. Несколько вспышек в глазах, плачущая мать у подъезда с полицией, очень расстроенный и злой отец. Надо прекращать пить. Точно надо.