Абсолютно честная ложь

Слава хохочет: не успел Ванечка дойти до спокойного места, как уже хочет допить. Малолетний алкоголик! — Я нет. — Тут же открещивается Порчи, Машнов сочувственно смотрит на португальца и отправляет его в туалет. Пусть там посидит, не хватало ещё потом хату от блевоты оттирать. Женя качает головой, пить она больше не будет, но с ними посидит. На всякий случай. Мирон, уже как в родной хате, заваливается на кухню и занимает самый удобный для его плоской жопы стул. Евстигнеев идёт следом, шлëпаясь на подоконник, Ванечка недовольно цыкает и садится ровно напротив Яновича. Славик уступает последний стул даме, а сам запрыгивает на столешницу, прямо рядом с раковиной. Светло торжественно достает из рюкзака оставшуюся водку и даже пару бутылок пива. Охра сразу же предлагает умную мысль. — Пиво в холодильник. Градус уже нельзя понижать, а завтра опохмелиться надо! — По лицу Ванечки видно: он хочет возмутиться, но видимо решает, что идея всё же дельная и вручает бутылки Жене. Потом в ход идут рюкзаки Славы и Вани, оттуда тоже извлекаются несколько бутылок пива, схваченный кем-то коньяк, ещё бутылка водки, правда полупустая, да и всё. Евгения очень заботливо отбирает у Светло пиво и убирает в холодильник, оставляя всё остальное парням. — Будем пить из горла? — Морщится чутка протрезвевший Мирон. — Слышь, цаца пафосная, ты не выëбывайся, ты на тусовке и так микробов у половины школы отловил. Щас уже не страшно. — Довольно агрессивно, но справедливо бурчит Ванечка, и Слава прям видит, как у уже-лысого еврея надувается вена на лбу. Евстигнеев это тоже видит и спешит сменить тему, чтобы оба успокоились. — Че пить сначала будем? Я бы коньяк допил? — Вопрос про алкоголь как рукой снимает напряжение, и вот эти двое уже в один голос бурчат. — Водки! — Решительно заявляют малолетние алкоголики и тунеядцы, а Машнов и Охра понимают, что коньяк, очевидно, остается им. Слава, к сожалению, пропустил этот момент на таймлайне когда Светло и Фëдоров сцепились в философской схватке. Янович, с которым уже успел порассуждать про абстракционизм Карелин, активно доказывал о важности высоты слога Платона, а вот Ванечка сообщил, наверное раз в десятый, что в рот ебал сложные слова Платона, Мирона, его мать и остальных родителей. На вопрос об «остальных родителях» Светло ответил вполне закономерно. — Всмысле я в рот ебал твою мать, двух отцов геев и трёх отчимов. А ещё мертвого деда! Ты понимаешь, что «высота» этого слога, это не нужная условность, а этот старый хуй просто выëбывался? Не везде конечно, иногда такое требуется, потому что посыл в книге сложный, но в большинстве случаев он просто выëбывается. Ты хотя бы введение в логику-то читал? А книги от Гиппенрейтер читал? — Гепенрейтер это психология! — Вдруг вклинивается в диалог Женя, и Ванечка тут же переключает внимание на нового собеседника. К Муродшоевой у юного философа и вовсе отношение намного лучше, даже оскорблять её, видимо, не собирается. Поразительно! — Ну так! Философия и психология неразделимы! Ты еще скажи, что Петухов исключительно психолог! — Ну тоже правда, но я бы скорее сказала, что от философии идут к психологии, а не наоборот. — Поджимает под себя ноги Муродшоева. — Ну философия мать наук конечно, но сейчас они жестко переплетены. Без параллельного погружения в обе науки, они бесполезны. Теорию конечно надо знать, но без практики она бесполезна. — Слегка резко разводит руками Ванечка и девушка дёргается. — Пардоньте. — Склоняет голову Светло, извиняясь абсолютно искренне. Всем в квартире становится понятно, почему у Муродшоевой такая реакция. Вслух никто не скажет, нечего даму смущать. Да и сделать они вряд ли что смогут. Пока за столом ведутся философско-психологические дискурсы, Славка с Охрой печально переглядываются, очевидно уже по тысячному кругу слыша из уст друзей одно и тоже, после выползая на балкон. Евстигнеев закуривает, Машнов пытается найти зажигалку, тихо матерясь. Ваня дружелюбно протягивает ему черный крикет, на котором, кажется замазкой, аккуратно выведено «купи себе свою, уебок». Карелин зажигалку берёт, поджигает и возвращает, хмыкая. — Сам придумал? — А то. — Улыбается Охра, устремляя взгляд в ночную даль. — Философия утомляет. — Ворчит Карелин, делая глоток коньяка, который он очень разумно взял с собой на балкон. Евстигнеев на него косится, но тоже отхлебывает из горла бутылки. Ване думается, что сегодня они её разобьют, так и не допив. На улице довольно прохладно, осень, самый разгар. Оранжевая горячительная жидкость слегка обжигает горло. — Я заебался слушать одно и тоже. — Вздыхает Евстигнеев, тыкаясь лицом в руки с сигаретным фильтром. — Я тоже. — Кивает Машнов, слыша, что на кухне спор только разгорается. Приятный пейзаж слегка расслабляет. По черно-синему небу тянутся серо-розовые облака, вдалеке видно зарево. Рассветать будет только через час — осень же. Евстигнеев видимо не выдерживает красоты картины и садится на пол балкона, высовывая ноги сквозь дырявое ограждение. Карелин на него смотрит и тоже садится, поджимая ноги под себя. Долго они конечно не просидят — вместе с дымом из рта идет еще и пар, но минут пятнадцать еще выживут. — Откуда у Светло вообще такая тяга к философии? — Вдруг спрашивает татуированный, Слава медлит с ответом — сам не до конца понимает или помнит. — Ум у него острый, вот и доебывается до всего. — Хмыкает Машнов, вспомнив эту фразу. Где он ее услышал правда непонятно. В молчании проходит наверное еще минут пять, бычки летят с балкона вниз. — Как мама? — Решает все же поинтересоваться Ваня, лениво поворачивая голову на Карелина. — Жива, поправляется. Хотел на выходных наведаться. — А по делу что? — Менты не приходили. Может сестра в курсе, но она дай бог завтра придет. — Пожимает плечами Машнов. Диалог заходит в тупик и очередную тишину, зато теперь отчетливо слышно, что на кухне тоже молчат. — Они че, убили там друг друга? — Хмурится Охра, вставая. Ровно в этот момент дверь на балкон отворяется Мироном. — Слава, пошли спать. — Это не предложение, а скорее приказ и своевольную натуру кота корежит. Он тут же хмурится, жмурится и делает максимально говорящее лицо. Федоров также не уступает и просто тащит Карелина за собой. Евстигнеев тяжело вздыхает и видимо идет забирать Светло. Уже на кухне Женя интересуется. — Так, а кто где спит? Нам места хватит? — Ну, наш дорогой португалец остается в туалете, есть еще две свободные комнаты. — Пожимает плечами хозяин квартиры. Ванечка упорствует. — Ну вот вы и идите спать, я не хочу. Тут посижу, преисполнюсь. — Охра вновь тяжело выдыхает и садится на стул рядом, кивая головой, мол «забирайте комнаты, я с этим останусь». Женя пожимает плечами и заворачивает в первую попавшуюся комнату, которая оказалась Славиной. Карелин немного безучастно пожимает плечами и теперь уже сам идет в сторону родительской комнаты. Следом семенит Мирон, бросая другу на последок сочувственный взгляд. Зайдя в комнату Машнов тут же падает на кровать типо без сил и потирает переносицу. — Сильно устал? — Мурчит на ухо плюхнувшийся рядом Янович. — А что ты хотел?