***
— Хёнджин, а почему ты решил совратить Лию? — интересуется Уён, переводя хитрый взгляд на блондина. — Это моя работа — совращать людей, я же похоть, — хмыкает Хван, зачёсывая волосы назад и встряхивая головой. — Нет, обычно этими грехами обладают непосредственно наши знаки зодиака, но ты решил совратить её, а она же Стрелец — это моя направленность, — наблюдает брюнет за блондином. — Не обязательно, семью грехами обладает абсолютно каждый человек на планете, так почему я должен бегать и искать Рыб, которые обладают тем, что мне нужно? Это неинтересно — просто убивать и забирать мизеры силы, — вздыхает Хван, даже не удосужившись взглянуть на Уёна. — Не загоняйся, хён, не ревнуй. К сожалению, (или к лучшему) Лия, увы, не обладает завистью, поэтому нечего там забирать. Ты завидуешь или что?.. — Чему завидовать?.. А похоть в ней хоть есть? — усмехается Уён, приподнимая бровь. — В ней есть скрытый потенциал и мысли, которые можно вытянуть. Знаешь, в милашках уж очень много тайн. В тихом омуте черти водятся, слышал такое? — То есть, никаких привязок и чувств? — Это работа. Люди верят во многое, лишь бы спихнуть на тот или иной фактор свою оплошность или везение, а может, это действительно Матушка Фортуна благоволит человеку, либо же рядом находится въедливая сущность, которая пожирает твои жизненные силы? Вот и Лия обладала довольно красочным воображением, прекрасной женской интуицией и пессимистичными мыслями, которые её убивали. Возможно, стоило бы поверить в нечто приятное и мирное, думать и мыслить позитивно, как кричат всякие блоггеры, духовные просветители, инфо цыгане и так далее. Сила мысли — говорили они. Блондин поднимает голову, всматриваясь чёрными глазами в окно на третьем этаже, где горел свет и видно было, что жизнедеятельность хозяйки бурлит. Он обхватывает пухлыми губами фильтр сигареты, прикрыв ладонью одну сторону конца, подпаливает красивой и дорогой зажигалкой, после пряча её в карман и опираясь на стену соседнего дома, томно выдыхает дым, блаженно расплываясь в улыбке. Не сильно-то видно, что происходит в квартире с уровня земли, но Хёнджин же не глупый. Сейчас он докурит и поднимется в снятую квартиру напротив, где прекрасно видно абсолютно всё, в надежде, что Лия не закроет окно шторами или чем-то в этом духе. У него приятно потягивает внизу живота от предвкушения происходящего, а ноги не могут удержать на одном месте. Он тушит сигарету о стену и проходит в подъезд, делает огромные и широкие шаги через ступеньки, чтобы быстрее добраться до заветной квартирки. Не в плане того, что она ему нравится, нет, такое парень не любит, он привык к своим просторным и дорогим апартаментам, а то, что, казалось бы, вытяни руку и перед тобой та самая девушка, его не сильно-то волновало (или он так думал). Почти трясущимися руками открывает эту чёртову дверь, осознавая, что ладони вспотели, а такого желания он никогда не испытывал, что аж испарина на лбу выступила. Не зря всё же приобрел себе телескоп, чтобы наверняка увидеть и запечатлеть в своей памяти всю красоту. Лия почти весь вечер спокойно восседала на своей постели, посматривая какой-то сериал, даже больше уделяя время какому-то вязанию. Да, иногда создаётся впечатление, что она вовсе немолодая девушка. Ну и что, что она вяжет? Ведь тем самым девушка дарит миру красоту посредством своего творчества. Рукоделие нынче дорого ценится. Потом она немного потанцевала под музыку, очень уж красиво виляя бёдрами и проводя своими руками по телу так, словно сама себя желала. Ну, а после и вовсе скрылась где-то за пределами этой комнаты. Вошла в комнату примерно через минут двадцать уже в большой майке и трусиках, демонстрируя свои длинные загорелые после лета ножки. Вот тут-то у Хёнджина на лице сама собой расцвела ехидная улыбка. — Ну что, пожалуй, начнём, — шепчет парень, глубоко вдыхая и запрокидывая голову с закрытыми глазами, и ерошит волосы. Лия укладывается в постель, прижимая нежно большое одеяло к себе, откладывает телефон, после чего Хван наблюдает интересные манипуляции, что может связать с некими аффирмациями, которые она проговаривает сама себе и не только, в надежде, что её кто-то свыше услышит и соблаговолит исполнить девичьи желания. Откуда он знает? Потому что он уже у неё в голове… Усевшись по-удобнее на стул, парень впадает в некий транс: глаза медленно тускнеют, сначала загоревшись ярко-зелёным цветом, а после радужка и вовсе исчезла, оставляя лишь чистый белок глазного яблока — жутковатая картина. Он слышит, как она говорит у себя в мыслях о своих желаниях. Вот-вот, он и сам сможет там очутиться, стоит ей только подумать о нём… — Хёнджин… — слышит отдалённый голос Лии, и вот, проход открыт. Он входит в комнату, ложится рядом с девушкой, аккуратно прижимает её к себе, проводит пальцами по оголившемуся боку, из-за чего по коже бегут вереницы мурашек. Чувствует её запах, вдыхает, опаляет кожу за ушком, мажет губами по острому углу челюсти, переходя на шею. Проводит ладонью по животу, вдоль бедра, поднимается выше и забирается под футболку, чувствуя границу рёбер, горячее и чуть влажноватое начало груди, точнее, место под грудью. Сжимает, чувствуя, как соски напрягаются и становятся твёрдыми, словно от холода, начинает с ними играть, понемногу сжимая. А потом так страстно её целует, что уже и оторваться невозможно. Рука спускается ниже и ниже, задевая кромку пижамных шорт, проникая под них, не натыкаясь на преграды. Проводит пальцами по гладкой коже лобка, надавив пальцами на внутреннюю сторону бедра, чтобы немного отодвинуть и сделать процесс проще. И вот его длинные пальцы проникают во влажные и горячие складочки, он аккуратно массирует клитор, чувствуя, как под подушечками этот комочек нервов постепенно набухает, а девичьи бёдра поддаются его движениям. Проводит пальцами вдоль половых губ, немного сжимая и разжимая, что тоже придаёт приятных ощущений. У Лии утяжелилось дыхание, а губы так и тянулись за очередным страстным поцелуем, но Хёнджин уже был увлечён другим. Дыхание сбилось, кажется, раздаваясь эхом по комнате, оглушая. Словно они уже занимаются сексом, а не всего лишь прелюдией. Лия руками обхватила широкие плечи парня, проводя пальчиками по лопаткам, иногда задевая ногтями и сжимая пальцами кожу, что тоже порождало возбуждение. То и дело жадно целуя, что ещё больше возбуждает блондина. — Я девственница, — шепчет Лия в пухлые губы парня. Ни слова больше, парень останавливает темп своих ласк, целует её в губы и растворяется. Девичье воображение прекращает рисовать интимные моменты с Хван Хёнджином, и на смену приходит некое расстройство и разочарование. Одиночество. Ох, уж это бурное воображение… Но собственная рука тянется к сокровенному, чтобы закончить начатое. Пальчиками нащупала свою «горошенку», которая сосредоточила в себе всё удовольствие. Надавливает и массирует, после перемещает всю ладонь на половые губы и сжимает, ноги сводит, чтобы сделать ещё приятнее. Такие звуки довольно пошлые, хлюпающие от обильности природной смазки. Лия размазывает её по половым губам, исследуя приятные места, где то самое удовольствие могло бы быть сосредоточено в большей мере. То ускоряет, то замедляет темп, чувствуя, что вот они, небольшие судороги в ногах, как тело поддаётся и отзывается на ласки, бёдра чуть приподнимаются над постелью, в пояснице кошачий прогиб. Вроде и приятно, а вроде и не получается тот самый пик. Девушка разочарованно прекращает свои попытки доставить себе удовольствие, чувствуя, как половые органы набухли, что любое движение приносит странные покалывания по телу, словно все пучки нервов сосредоточены именно в том месте. Она укладывает руки вдоль тела и тяжело выдыхает, потому что не получила ни разрядки, ни даже приближенного к чему-то более приятному. Да, странные ощущения, но не более. Поднимается с постели и направляется в ванную, чтобы сполоснуться и лечь наконец спать. Хёнджин возвращается в реальность: некогда белые глазные яблоки вновь приобретают радужку и зрачок, что уже не так устрашает, а ледяное лицо вновь наливается жизнью. Хван, являясь до этого лишь наблюдателем, сам невольно возбудился, чувствуя, как в облегающих джинсах стало узковато. На его красивом лице появляется победоносная ухмылка, а глаза загораются зелёным. — Ну вот, кажется, и что-то интересное. Наконец-то. Жизнь не так скучна… — хрипит он, сверкнув глазами с дьявольским прищуром.***
— Подожди меня! — кричит мальчик, нажимая ножками на маленькие педали велосипеда. — Сан, давай быстрее! — в ответ кричит другой мальчик, тоже перебирая ножками и привставая над сидением велосипеда, рукой поправляя шлем, которым пытаются обезопасить юного гонщика. — Меня бабушка ждёт! Там еда скоро остынет, поехали со мной? — Сан нагоняет на велосипеде друга. — А можно? — удивляется ребёнок, немного тушуясь. — Конечно, Уён, почему нет?.. У меня очень добрые бабушка и дедушка! — восклицал ребёнок, так увлечённо объясняя новому друг, что чуть не упал с того самого велосипеда. Уёну всегда были рады во всех домах Сана (имеется в виду, и у бабушки с дедушкой, и у родителей), собственно, Сана тоже любили родители Уёна. Всё детство, школьное время и юность парни провели бок о бок. Некоторые даже распускали слушки за спиной, мол, они как милая парочка молодожёнов, хотя оба и вовсе не думали об этом, в то время так точно не думали. Они просто дружили, развивались, любили друг друга искренне, просто по-человечески. Многие не могли внедриться в их дружбу, потому что у них словно своя атмосфера и аура была, собственные локальные шуточки, истории и мнения. Им и завидовали, не понимали, и в тоже время кто-то искренне радовался, что вообще существует такая дружба. Только вот у Уёна начало зарождаться нечто помимо дружбы, но ему всё же казалось, что это просто высшая любовь к близкому, почти родному человеку, не более. Да и вроде как обоим парням всегда нравились какие-то девчонки, которые не могли никак принять и понять их собственную дружбу, из-за чего всё никак не связывалось. Но именно их дружбу никак и ни у кого не выходило разрушить. Да и отношений у обоих как таковых никогда и не было, что, наверное, упрощает процесс отработки кармы. В один прекрасный день обоих озарило осознание нужного пути, собственного предназначения. Они не понимали точно, что это такое, было страшно, но в тоже время они оба понимали, что им нужно что-то поменять в жизни. В последнее время Уёна начали атаковать приступы ревности ко всем и вся, в частности к Сану. Казалось, что стоит только Чхве посмотреть даже на какой-то столб «не так», и Уён сразу же закатывал какую-то странную ревностную истерику, при этом сам Чхве страдал из-за всего происходящего, огромной апатии, было так лень что-либо выяснять с другом. В общем, на них снизошло то, что они никогда не чувствовали и не испытывали: лень, тоска, апатия, уныние, зависть и ревность. Сидя друг напротив друга около реки в их уединённом месте, где никто не мог найти таких молодых и пылких юношей, держась за плечи, они поклялись друг другу, что всегда, несмотря ни на что, будут вместе друг с другом. Сан приставил к горлу Уёна какой-то ножик, украденный у бабушки с дедушкой из цветочного. Красивый такой ножик, он всегда его любил, только бабушка не разрешала брать, ибо поранится, да и говорила, что после её смерти этот нож будет его — его наследием и силой. А Уён взамен приставил к горлу Сана тоже нож, но уже обычный, который всегда просто таскал с собой, а точнее, обычный нож для бумаги. — Тебе страшно? — шепчет Уён, на что получает отрицательный мах головой и просто тёплую улыбку. — Мы обязаны, — шепчет Сан, надавливая на лезвие, из-за чего металл ранит хрупкую загорелую кожу, и кровь выступает из раны. Мгновение, и вот они полоснули друг друга по шее так, что кровь хлестнула фонтаном, смешиваясь воедино. Она стекает по юным телам, пачкая одежду и пространство вокруг, а на их лицах лишь сладостная улыбка некой победы и свободы. Их тела безжизненно падают на набережный бетон, а кровь впитывается в покрытие, пожалуй, оставив навсегда страшный след смерти. Собственно, именно так Сан и Уён переродились в тех, кем являются сейчас. Интересно, что на людей иногда само может снизойти то, что они предназначены для чего-то другого, нежели эта бренная человеческая жизнь. За это время Сан успел потерять бабушку и дедушку и действительно предаться своему собственному греху, который, кажется, поглотил его целиком, из-за чего он отстранился ото всех, даже от того самого друга Уёна. Он погряз в грязных делах, спутавшись с Хван Хёнджином, постоянно кого-то преследуя, истязая, забирая силы и жизни. В том ноже уже столько загубленных душ, греховных душ, что Сан, наверное, даже перенасытился собственным грехом. Ну, а Уёну пришлось немного отступить и посидеть в тени, чтобы свыкнуться с мыслью, что они уже точно не те, какими были до перерождения. Да и, видимо, Чхве Сану нужно было самому это всё пережить и переболеть, чтобы в один прекрасный момент просто вернуться обратно к Уёну. А всё от того, что Сан вдруг опять начал что-то чувствовать кроме уныния и печали, он преисполнился благодаря Софи. Сан, может быть, довольно скрытная и таинственная персона, но это не отменяет того, что стоило только обмолвиться хоть раз о какой-то девушке, из-за которой, собственно, он и вернулся к Уёну, как того накрыло непонимание: «Почему она, а не я. То есть, всё это время я тебе был не нужен, а как только появилась какая-то девуля, так пожалуйста? Ты уже окрылённый идиот, который вновь хочет жить, а не убивать?» И это неимоверно бесило Уёна, он чертовски ей завидовал. Сам того не понимая, тоже начинает быть зависимым от собственного греха. Хотя, как его, самого главного, скажем так, может поглотить то, чем он совращает бренные души — никак, потому что он и есть этот грех с ног до головы. — Добро пожаловать, — улыбается Уён новым посетителям, чувствуя, как от них веет завистью. Вот она, добыча и запах силы. Чем больше убийств, тем сильнее грех. Приговорены — греховны. Убить и очистить планету. — В Ад… — шепчет Уён, ухмыляясь, а глаза сверкают жёлтым.