Пожалуй, мне всё равно.

— А ты что здесь делаешь? — возмущенным Арно выглядит даже мило. И чёрт возьми, Валентин понимает, почему Юстиниан выбрал в качестве партнера именно Савиньяка. Он и сам имел слабость заглядываться на младшего представителя этого семейства. Почему бы и нет? Арно красивый. У него классная задница и сильные руки. Да, это не такая уж редкость! Но, MERDE! Ему нравится именно он. Да, возможно это всего лишь детская влюбленность, но уже шестой год он не смотрит ни на кого, кроме него. Это похоже на какую-то извращенную форму мазохизма. Ибо ровно столько Арно его ненавидит!.. Но это нормально, он многим не нравится. А этому белокурому демону он готов простить все, только бы иметь возможность хотя бы изредка наблюдать счастливую улыбку у него на губах, пусть даже адресованную не ему. Боги, какая у него улыбка… Искренняя, светлая, от уха до уха, дерзкая и вызывающая, Валентин в жизни никогда так не улыбался! Он в принципе не улыбался. Наверное, это потому что он лужа, серая и грязная. А Арно — солнце! Но, кажется, в этом и проблема. Солнце и лужи не сочетаются. Когда есть одно, другого точно нет. Верно. Арно — есть, Валентина — нет. Это надо исправлять. — Le petit ami de ton frère est mon frère. — шепчет он на ухо младшему Савиньяку, даже если Юст, что-то и услышит, то всё равно ничего не поймет, ведь в списке языков известных ему, какая ирония, нет простого школьного французского — Ils ne savent rien de notre dispute, alors ne les impliquons pas dans ça. C'est bon pour nous deux. — D'accord. — также шепотом отвечает ему Арно. Мысленно Придд перекрестился. Хоть в чем-то они сошлись. Теперь осталось лишь разрядить повисшую тишину и свалить. Поэтому Тино запоздало отвечает на вопрос Арно: — Заехал к брату, надо было кое-что отдать. — Валентин вскидывает руки в примирительном жесте, стараясь незаметно обойти — Но уже собираюсь уходить, в школу опаздывать не хочется. — Что ты… — неожиданно в тоне Арно появляется что-то, чего он, кажется, никогда раньше не слышал, по крайней мере по отношению к себе, и это что-то походило на приглашение, не сулящие ничего хорошего. — Останься. До неё ещё уйма времени. Валентин готов молиться всем Богам сразу. Нужно всего лишь сказать нет. Разве это сложно? Да, сложно! Потому что он положил руку ему на плечо. А это непростительно лично! К нему так только Юст прикасается. Что-то внутри с треском рвется. Ну и Хель с ним. Валентин соглашается. — Ну, раз вы так настаиваете, — он оборачивается к Юстиниану, одаривая того самой теплой улыбкой на которую только способен, как-бы говоря: «это только ради тебя» — и заканчивает — то, ладно. Валентин снимает обувь, стараясь не смотреть ни на кого из Савиньяков. На Арно не хочется, а на Лионеля страшно. Во-первых, он не знает, был ли тот в курсе их вражды. Во-вторых, он боится прочитать в его глазах, что ему здесь не рады. А ещё у них очень красивый пол, да, лучше смотреть на него. Валентин снимает сапоги, потом отдает брату плащ. Ждёт. Потом Юст, приобнимая за плечи, ведёт его на кухню, что-то рассказывая, усаживает за стол, но он не слушает. Нет, ему правда интересно, но в голове всё зачем-то смешалось в кашу, из-за чего разбирать слова стало слишком трудно. Смотреть в пол. На столе появилась шарлотка, аппетитный кусок, стоит рядом. Валентин переводит взгляд на него. Комок тошноты подкатывает прямо к горлу. Юстиниан прекрасно готовит. Но, кажется организм решил устроить ему забастовку. Что ж, имеет право. Сам виноват. Эти десять дней надо было питаться чем-то кроме воды. Брат смотрит на него внимательно, он это чувствует. Плохо. Если Юст узнает о голодовке, то очень сильно расстроится. В тот раз это закончилось больницей, конечно же частной, чтобы никто не узнал. Брат тогда все шесть дней не отходил от его койки, хотя это был всего лишь обморок, и обещал, что впредь будет следить за ним. Курочка-наседка. И ведь следил же, вплоть до ухода следил. Нужно создать иллюзию, что все нормально. Валентин отломил маленький кусочек и засунул его в рот, проглотил. Организму это не нравилось. Плевал он на него. Второй, третий, четвертый, пусть ему сегодня предстоит вывернуть желудок, зато взгляд напротив перестает следить за ним, и переключается на более интересную ему личность. Можно выдохнуть… Думает он, но его планы могут и пойти в задницу, до слуха пугающе четко доходит: — Я хочу лишить отца родительских прав и оформить на тебя опеку. — «Пиздец.» — мысленно выдыхает Валентин, удивленно округлив глаза на Юстиниана. — Так больше не может продолжаться, это ненормально и ты это понимаешь. — взгляд брата серьезен, слишком серьезен. — Мы всё обсудили и решили, я согласен с Джастином. — впервые за весь завтрак Валентин поднимает глаза на Лионеля. Он всё знает? Вернее, как много он знает?! — Ли? — подает голос Арно, вот кто-кто, а он удивлен не меньше его. — Позже — отрезает старший. — С Джастином? — Валентин не знает с чего он зацепислся за это имя, но надо как можно скорее взять себя в руки. — Я решил сменить имя, — поясняет Юстиниан, или уже Джастин — Не хочу иметь ничего общего с ним. Валентин готов рассмеяться. Прямо здесь, громко и истерически. — Нет. нет… Нет, нет, нет! — повторяет он. Неужели он не понимает, что если его собственный уход отец ему простил, то иск об опеке над ним выроет ему могилу? Да, он хочет вырваться из этого плена, но не такой ценой. — Вальхен. — Ты не хочешь оставлять ничего от отца, так зачем тебе я? — Это не одно и то же! Ты не понимаешь! — Понимаю. Понимаю, что у тебя другая жизнь и мне в ней уже нет места. — Ты… — голос брата срывается — Ты неправ! У меня всегда есть место для тебя. Ты мой брат. — Это всё равно неправильно. Он уходит. Бежать. Бежать как можно дальше. Дверь, лестница, подъезд, улица… В глазах почему-то темно. — Вале?..