«Our Life»

...

      Туалетная комната маленькая и тесная, больше похожая на кабинку; стены отделаны кафелем, но плитка старая и потускневшая, местами потрескавшаяся, с кое-где проглядывающим грибком на швах. Внутри — запах спёртого воздуха и жидкого мыла. Небольшой унитаз сбоку — как ни странно, всё ещё белый, — с поднятой крышкой и покоцанной “ручкой” на сливном бачке. За стенами слышатся громкие звуки музыки на низких частотах, периодические взрывы весёлого и дружного пьяного смеха, какой-то шум, общий гомон и бодрое отплясывание ног. Они даже не знают, чья это квартира. У Муки давным-давно вошло в привычку тащить своих друзей на вечеринку к людям, которых они в глаза не видели. Что-то вроде “знакомых друзей знакомых” или день рождения “сестры того парня, который работает в больнице на перевязочном пункте — раздаёт бинты”. Муки в принципе всё равно, у кого гулять.       Эрик стоит, склонившись над раковиной и опираясь на неё обеими руками. Айра позади него баррикадирует собой дверь. Оба в куртках — наброшенных, но не застёгнутых, так как всего пару минут назад собирались уйти (когда Эрик почувствовал себя нехорошо, а Айра вызвался его проводить, не рискнув отпускать одного в таком состоянии). Теперь Айра теребит в руке выуженную из кармана вскрытую пачку сигарет в нетерпении (ему хочется поскорее оказаться на свежем воздухе и закурить) и в то же время сочувственно поглядывает на Эрика. — Ты как, мужик? — спрашивает он, перед тем как Эрика снова тошнит. Откашливаясь, тот открывает кран с водой и полоскает рот. — Прости. — Эрик перекрывает воду. По мокрому лицу бегут вниз прозрачные капли. — Обычно я не напиваюсь до дурноты. Но всё дело в том, что здесь слишком душно. — Это всё «черри», — спокойно отзывается Айра. — Нельзя мешать ром с колой, чувак. — Да, кажется, со смешиванием я чутка переборщил. — Эрик глухо смеётся, вызывая непроизвольную улыбку на губах Айры, а затем снова впивается в раковину пальцами обеих рук до красноты и белеющих костяшек. Скулы сводит, а руки ломит от холода металла, соприкасающегося с кожей. Эрик несчастливо, крепко и безнадёжно влюблён, и любовь вошла ему не в то горло, заставив бездумно напиться, злоупотребляя коктейлями весь вечер, а теперь выходила из него обратно кислым содержимым желудка. И, что отвратительнее всего, человек, который ему нравится, стоит с ним рядом и смотрит на всё это. Мерзкое чувство. Айра кладёт руку ему на спину. — Тебе лучше? Принести воды? Нормальной, кипячёной... — Он с сомнением косится на кран. — Всё в порядке, Айра. Мне уже лучше. Эрик приподнимается, отрываясь от раковины, и снова откашливается. Всё он врёт. Ему сорок два — осенью будет сорок три. Никогда уже не будет «лучше». Есть на шкале жизни определённые «маячки» как отметки-флажки для марафонцев в забеге: пять лет — десять — шестнадцать — двадцать — двадцать два — тридцать — тридцать шесть — сорок... Каждая отметка — как пройденный этап определённого прожитого периода жизни, который знаменуется каким-либо достижением. Поступление в школу, сдача экзаменов, поступление в ВУЗ, первые отношения, первая работа, защита диплома, постоянные отношения, свадьба, дети, повышение... У Эрика было всё, за исключением семейной жизни и постоянных отношений. А на горизонте уже брезжил маячок «пятьдесят». Да, до него ещё семь лет, но у Эрика ничего не поменялось в личной жизни и за предыдущие двадцать — глупо было ожидать, что какие-то “семь” это изменят. Тем более что чем дальше, тем всё быстрее летит время. А он, кажется, так закрутился с этой работой в больнице, что вообще перестал куда-либо поспевать. Всё, чего ему хочется, это чтобы рядом был человек, которого бы вид блюющего над раковиной в туалете Эрика совершенно не смущал, а то и вовсе напоминал бы будничную домашнюю картинку из повседневной семейной жизни, когда партнёр, с которым ты живёшь вот уже несколько лет, наутро после весёлого празднования приносит тебе в ванную аспирин и чистое полотенце. И сочувственно гладит по голове. Эрик чувствует тёпло руки на своих волосах и поспешно оборачивается. Айра протягивает ему полотенце. — Пойдём? — негромко уточняет он, сочувствующе заглядывая ему в глаза. Эрик утирает лицо полотенцем и кратко кивает. На улице Айра спрашивает у него разрешения закурить, а затем идёт чуть поодаль, чтобы дым не попадал в Эрика. И Эрик от этого чувствует себя одновременно самым счастливым и самым несчастным человеком в мире. Он всё ещё безнадёжно влюблён — к сожалению. Он ёжится в куртке, несколько раз сжимая и разжимая пальцы в кулаки, чтобы восстановить приток крови. Айра делает последнюю затяжку и отбрасывает «бычок» в сторону, а затем подходит к Эрику и берёт его за руку. Ладонь у него сухая и тёплая. — Охренеть, чувак, у тебя рука как лёд! — Это потому что я приобнимал раковину совсем недавно, — мямлит в неловкости Эрик, пытаясь отшутиться. Это первый раз, когда Айре удалось его смутить. Он кашляет. — Что, так и пойдём за ручку? — ...ой, прости, — Айра оборачивается, — если тебе некомфортно, то я... — Нет, всё нормально. Эрик выпаливает это быстрее, чем ожидал. Неловкость. Много неловкости. Айра смущённо смеётся и тянет руку Эрика на себя, сгребая его ладонь в охапку и засовывая к себе в карман. Ясно — чтобы согреть. Хотя у Эрика есть свой карман для этих целей (и даже перчатки из тонкой ткани, покоящиеся на его дне), но Эрик старательно об этом забывает в тот же момент. На душе тепло. Айра сам не знает, что к нему испытывает, и это, кажется, вгоняет его в глубокий диссонанс с самим собой, но когда они остаются вдвоём и вокруг нет никого, чтобы смущаться, Айра ведёт себя чуточку свободнее и раскрепощённее, отчего у Эрика создаётся ложное впечатление, будто они встречаются. — Поедем на такси или пройдёмся пешком? — интересуется Айра. — Пешком. Определённо пешком, — бормочет Эрик, слабо улыбаясь. Айра меняет руку, затаскивая вторую ладонь Эрика в недра другого кармана. Со стороны это наверняка смотрится забавно. Эрик неприметно усмехается. — Тебе надо заварить дома куриный бульон, — продолжает Айра наставительно, почти не глядя на Эрика. — Не то назавтра твой желудок прикажет долго жить, и ты едва ли с постели встать сможешь... Айре двадцать шесть (в июле будет двадцать семь), и он почти вдвое младше Эрика, но Эрик этого не чувствует. Иногда ему кажется, что у Айры синдром гиперопеки, и что если дать ему волю, то он просто достанет своих друзей неукротимой заботой. Но Эрику это качество в нём почему-то нравится. Должно быть, он идиот.