Грифон и терновник

Глава 3. Баланс

Сумерки опускались медленно, так что у меня было много времени подумать. Как разрешить сложившуюся ситуацию, я по-прежнему не знал. Желание ставить какие бы то ни было эксперименты исчезло напрочь, а ведь раньше это был смысл моей жизни – двигать магическую науку вперед, к прогрессу. Единственный человек, с которым у меня за долгое время завязалась серьезная взаимная приязнь, разочарован во мне настолько, что не хочет видеть никакое из моих лиц – ни женское, ни мужское. С момента, как Киаран поймал меня с поличным и я рассказал ему правду, прошло около месяца. У меня не осталось ничего. Мокрый острый нос жеребенка-фестрала ткнулся мне в ладонь, на которой виднелся бледный шрам, оставшийся еще с того первого дня, когда я начал эти окаянные эксперименты. За месяц с момента объяснения с Киараном я сотни раз проклял и свой никчемный мозг, придумавший идею усовершенствовать Оборотное зелье, и свою неудачливость, и свою слабохарактерность. А в последнее время еще и шрам на ладони начал ныть – даже собственное тело мне подсказывало, что своей блестящей тупостью я сам разрушил все, что было мне дорого. Я достал из сумки кусок сырого мяса, услужливо врученный мне домовиками в кухне, и протянул жеребенку. Тот набросился на мясо с остервенением, забавным при его тощих костистых ножках и общей нескладной наружности. Последние отблески солнца высветили в полумраке леса морду взрослого фестрала. Мать или отец малыша – я так и не научился различать их по полу. Животное спокойно посмотрело на меня бельмами глаз, а после присоединилось к чаду в его трапезе. На миг мне даже показалось, что взрослый фестрал кивнул мне. Я мотнул головой и тяжело вздохнул. – Это еще что такое? – я вздрогнул и резко обернулся, услышав за спиной удивленный возглас. По тесно переплетенным корням деревьев в мою сторону карабкался Киаран. Не сказать, что он уж очень старался скрыть свое присутствие – тяжелые хлюпающие по грязи шаги его вызывали приглушенное эхо, проглатываемое деревьями, однако я все-таки их не услышал, видимо, с головой уйдя в свои невеселые мысли. Появление парня удивило и напугало меня, однако еще больше озадачил вопрос. Я проследил за направлением недоуменного взгляда слизеринца, и только потом до меня дошло – он не видел фестралов. Для него происходящее на этой небольшой полянке, которую мы могли когда-то называть своей и на которой усердно тренировались перед экзаменами в прошлом году, выглядело примерно так: унылый подлый невидимка и лжец Ноа торчит своей тощей задницей на мокром корне посреди Запретного леса, а сырое мясо просто парит в воздухе и исчезает по кусочкам. Я даже невольно усмехнулся, настолько бредовой была ситуация. – Фестралы, – просто ответил я. Голос звучал глухо и сипло: я не открывал рта с того самого вечера, когда так абсолютно мерзко и жалко рассказал другу правду о себе. – Это те костлявые кони с крыльями, о которых после одного из уроков профессора Кеттлберна все пятикурсники в прошлом году судачили еще неделю? – спросил Киаран, усаживаясь рядом со мной. Я внимательно всмотрелся в его лицо, пытаясь понять, зачем он пришел и что предвещают все эти отстраненные вопросы. Черты лица парня нисколечко ни изменились с нашей последней встречи, разве что нос слегка заострился и под глазами залегли тени. Бессонница? Выражение лица Киарана было спокойным и даже умиротворенным. И мне очень хотелось верить, что его приход не сулил мне какую-нибудь истерическую сцену в духе любимых сериалов моей матушки или перестрелку на волшебных палочках в духе боевиков, что вечно смотрел мой отец. Впрочем, последний вариант был не так уж и плох: я не особо блистал по части колдовства с помощью волшебных палочек, а значит, у меня были все шансы сдохнуть тут и закончить жалкое существование, которое я влачил в те несколько недель, что мы не виделись. Да и остаться насовсем в Запретном лесу, даже если вдруг моя заплесневелая душонка захочет стать призраком, тоже казалось неплохой перспективой – здесь мне всегда было комфортно, несмотря на слухи об ужасных кентаврах, опасных оборотнях, семействе арахнидов и прочих милых зверушках, обитавших в лесу. – Ага, они, – кивнул я, внезапно осознав, что слишком долго молча разглядываю парня. – Ты их видишь? – поинтересовался он, переведя на меня свои пронзительно синие глаза. Я молча кивнул, потянулся к сумке в попытке спрятать лицо и достал оттуда еще кусок мяса, заметив, что родитель и детеныш уже съели предыдущий и теперь пристально смотрели на меня. Жеребенок тут же неуклюже подскочил ко мне, и я уже было протянул к нему руку с угощением, когда поверх легла ладонь Киарана. – Можно я? – спросил он тихо. Я недоуменно посмотрел на него. Лицо его оставалось спокойным – ни тени страха, что внушали эти невидимые существа большинству из тех, кто с ними встречался, даже не зная о том. Я задумался. Фестралы не были самыми пушистыми и дружелюбными животными планеты, даже мне удалось с ними познакомиться только при содействии Хагрида, иначе они вполне могли разорвать меня. Однако они возили кареты со станции в Хогсмиде и учеников не трогали, да и сейчас подпустили Киарана и не выказали по отношению к нему ни малейшей агрессии или страха. Я решил рискнуть. Уход за магическими существами удавался мне хуже, чем зелья, и все же кое-чему я научился – сам или у Хагрида, да и животные меня любили. Я перевел взгляд на большого фестрала и несколько секунд смотрел ему в глаза, не моргая. Обряд, похожий на знакомство с гиппогрифом. Затем осторожно переложил мясо в ладонь Киарана, указал на парня фестралу, одновременно дав знак Киарану не шевелиться, пока я не разрешу, и медленно, четко произнес: «Друг». Жеребенок невнятно заскулил – ему игры взрослых уже порядком надоели, слишком хотелось есть, однако взрослый фестрал продолжал неподвижно взирать на нас с высоты своего роста. Так прошло около полуминуты, и в конце концов большой фестрал сам наклонил голову и зубами выхватил мясо у Киарана из рук. Я заметил, как парень невольно вздрогнул от неожиданности, а потом усмехнулся. – Это было жутковато… – буркнул он, вытирая мясной сок о брюки. – Да уж, особенно если не видишь их. Их тут двое – взрослый и жеребенок, – я указал Киарану, где стоял каждый из фестралов. Он проследил за указанным мной направлением и кивнул – именно в этот момент к трапезе присоединился жеребенок, и теперь было отчетливо видно, как мясо раздирают сверху и снизу. Какое-то время мы молча наблюдали: я – за ужином фестралов, Киаран – за исчезающим в воздухе мясом. Не знаю, сколько прошло минут прежде, чем Киаран наконец нарушил тишину, но фестралы успели закончить свою трапезу и удалиться вглубь леса, а сумерки уже превратились в ночь, и бледный лунный свет еле пробивался сквозь полысевшую к зиме крону дуба над нашими головами. – Почему ты их видишь? – тихо поинтересовался Киаран, ковыряя носком ботинка землю. Все мое тело превратилось в лед. Так вот зачем он пришел – забить последний гвоздь в крышку моего гроба, как это невольно по отношению к нему сделал я несколько недель тому назад. А впрочем, чего еще я заслуживал, как не вспоминать и прокручивать заново до конца своей жизни все ее самые мучительные моменты. Самый обычный будничный день завершался самым обычным будничным образом. Уроки закончились, и я сидел на скамейке во дворе своей магловской школы, ожидая, когда меня заберет мама – или, ради приятного разнообразия, папа, который тогда еще пил не так сильно. Шестилеткой я был лишь одним из многих детей в округе: ходил в школу, гулял с друзьями, читал книжки про волшебников и пиратов и мечтал стать космонавтом, коллекционировал динозавров – один из них висел как раз в виде брелока на рюкзаке, мой любимец Рекс, которого на прошлый день рождения мне подарил тогдашний лучший друг Кнут, живший в доме напротив. В то время мне нравилось помогать маме с ее возней в саду и готовкой на кухне – тогда она еще не пропадала сутками на работе; а с папой мы по выходным играли в бейсбол и смотрели блокбастеры, а иногда он брал меня с собой в мастерскую и объяснял внутреннее устройство автомобилей. Еще у меня была сестра Лив – она училась уже в старшей школе и готовилась поступать в колледж. В свои шестнадцать она была просто красавица, встречалась с парнем из параллельного класса и мечтала стать ветеринаром. Она всегда приносила мне интересные книжки и любила их обсуждать со мной, а еще именно она научила меня кататься на велике и играть в видеоигры. Иногда она даже брала меня гулять с ее друзьями – все в ее компании относились ко мне как к младшему брату, покупали сладости и катали на спине. В общем, я сидел на лавке под кленом в школьном дворе и с нетерпением ждал, когда же мама приедет, потому что сегодня Лив обещала посмотреть со мной новый мультик, который специально для нее записал на кассету ее парень. Но мама все не шла и не шла. Всех моих одноклассников уже забрали домой, а я так и сидел на той дурацкой лавочке. Стало потихоньку смеркаться, и начал накрапывать мелкий дождь. Я накинул капюшон куртки на голову и с надутым видом продолжал смотреть на дорогу. Прошло еще около 20 минут, когда в воротах школы вдруг показался красный дождевик верхом на синем велосипеде – Лив! Я сорвался со скамейки и бросился к ней, чуть не сбив ее вместе с велосипедом на мокрый асфальт. – Лив! Почему сегодня ты приехала за мной, все хорошо? – спросил я, слегка шепелявя – буква «ш» мне тогда не удавалась, и этот дефект порой проскальзывал в речи до сих пор. – Да, котенок, все в порядке. Маму задержали на работе, – сестра улыбнулась и, наклонившись, чмокнула меня в лоб. Я все же заметил, что про отца она умолчала… А значит, сегодня один из тех вечеров, когда он вонючим перегарным тюфяком валялся на диване в гостиной и храпел так, что трясся весь дом. Я улыбнулся сестре в ответ, постаравшись не показать виду, что все понял. Лив помогла мне взобраться на багажник велосипеда, осторожно развернулась и, ловко оседлав его, покатила под уже разыгравшимся не на шутку дождем в сторону нашего дома. С мамой на машине ехать было бы недалеко, но вот на велосипеде, да еще под дождем домой мы должны были добраться уже совсем затемно. Я невольно хмурился, недовольный тем, как заканчивается этот обещавший быть замечательным день, в задумчивости случайно мотнул ногой на повороте и задел носком кроссовка спицу в колесе. Велосипед вильнул на мокром асфальте, а через мгновение жуткий металлический скрежет оглушил меня, и я почувствовал болезненный толчок в плечо. Краткий миг полета – и меня поглотила тьма. Следующее, что я помнил – мигалки скорой и полиции, слепящий свет врачебного фонарика и шум взрослых голосов, окутавший меня со всех сторон подобно пледу, в который я оказался завернут. Я огляделся по сторонам, растерянно моргая. Медсестра, тыкавшая мне в глаз фонариком, улыбнулась и махнула кому-то позади рукой. Неподалеку сгрудились несколько мужчин в полицейской форме, а в другой стороне – за яркой желтой лентой – толпились зеваки. Потом мой взгляд упал на искореженный до неузнаваемости, когда-то небесно-синий – а теперь черный от копоти – велосипед. В глазах помутилось, и меня стошнило на халат заботливой медсестры, настойчиво пытавшейся всучить мне бутылку с водой. Когда первый приступ дурноты поутих, я судорожно зашарил глазами в поисках сестры. Мой детский мозг отчаянно хотел верить в то, что она, как супергерой, успела спрыгнуть с велосипеда и спастись. Мой взгляд захватил пыхавший черным дымом и вспышками уже слабого огня капот грузовика, что стоял прямо передо мной, слепя фарой, и передним колесом придавливал руль когда-то небесно-синего велосипеда. А затем яркое – настолько яркое, что резало глаза – красное пятно на бампере сказало мне все гораздо красноречивее притворно заботливого голоса медсестры. Кукольно-стеклянные глаза Лив смотрели на меня из-под черточки бурой крови, пересекшей лоб. Лив не стало. Молчал я долго, не в силах собрать волю в кулак, заставить растаять лед в горле и шевелиться деревянный язык. Прокручивал в голове тот злосчастный день, в который раз ругая себя – ведь уже был достаточно взрослым, мог бы сам дойти домой, и тогда Лив не пришлось бы катить за мной на том несчастном небесно-синем велосипеде в тот несчастный дождь! Или хотя бы мог не мотылять ногами, ведь из-за дождя дорога была скользкой и Лив было трудно удерживать равновесие даже без моих вихляний! Сама собой перед глазами возникла ее сияющая улыбка – такая теплая, живая, нежная, будто цветок белого жасмина, что рос в горшке в спальне родителей, а затем вспомнились ее когда-то такие подвижные, с вечными искорками любопытства и баловства зеленые глаза, в тот вечер сверлившие меня своей стеклянностью и будто укорявшие за отнятую жизнь. – Моя старшая сестра умерла у меня на глазах. И в этом виноват я, – наконец произнес я еле слышным шепотом, отчаянно пытаясь сморгнуть слезы так, чтобы Киаран не заметил, потому что прошлый мой срыв обернулся омерзительной истерикой. Но парень заметил. – Расскажешь? – он мягко вытер влагу с моей щеки, и это теплое прикосновение из той нашей общей с ним прошлогодней жизни будто прорвало плотину в моей голове, забившуюся мусором по самую верхушку за столько лет самобичевания и попыток забыть. Мое тело-ледышка обмякло, и я невольно отстранился от Киарана, привалившись к шершавому и мягкому от мха стволу дуба. Слезы потоком текли из глаз, и я даже не трудился их вытирать – да и не смог бы, даже если бы захотел: руки стали ватными, прошлогодний шрам на ладони горел, как раскаленный уголек. Удивительно, но присутствие Киарана при этом не менее отвратительном, чем в прошлый раз, срыве меня ничуть не трогало. Пусть бы хоть вся школа увидела – плевать. Моему сопливому ничтожеству не выкарабкаться из ямы, которую оно вырыло себе собственноручно. Следующие полчаса я сбивчиво, перемежая рассказ всхлипами и судорожными вдохами, рассказал Киарану о Лив. О том, какой она была замечательной, как заботилась обо мне, защищала от нападок отца в его приступах пьяного буйства, какой красивой она была и как хотела стать ветеринаром, и о ее друзьях, и о парне, и о мультиках, что мы вместе смотрели под хруст дурацких дешевых чипсов с бензоколонки, что стояла неподалеку от отцовской мастерской, и о книжках, которые я зачитывал до дыр, только чтобы потом не ударить в грязь лицом, пересказывая их Лив, и о созвездиях, о которых она мне рассказывала, и о ее питомце – хомяке по кличке Душка, которого она тайком от родителей держала у себя в комнате и кормила огурцами… Все, что смог о ней вспомнить спустя столько лет. И о том, как я самолично ее погубил – со всеми ее солнечными мечтами, жасминовой улыбкой, растрепанными после волейбола волосами, парнем и глупым хомяком-огурцеедом. Все это время Киаран молча слушал. Лицо его оставалось спокойным, и кто-то даже сказал бы – безучастным, однако мне все выдала еле заметная морщинка на его переносице. В момент, когда я, захлебываясь, рассказывал о том, как увидел искореженное, поломанное, в ошметках крови, костей и мяса тело Лив, которое на тот момент еще не успели убрать в мешок и увезти в морг, потому что оно было придавлено колесом грузовика, как она смотрела на меня невидящим, но укоряющим взором своих травяно-зеленых глаз, мне даже показалось, что я заметил блики слез в глазах юноши. А впрочем, это могли быть мои собственные слезы. – Ты не виноват, – сказал он спустя какое-то время после того, как я замолчал. Я сидел, обхватив колени руками и вздрагивая всем телом, и прерывисто дышал в попытках перестать рыдать. Поднял глаза на парня и с ужасом обнаружил, что тот улыбается. – Ни ты, ни маленький Ноа ни в чем не виноваты, – повторил Киаран. – Это была случайность, которую никто не мог предвидеть. Промысел судьбы, фатум. Я знаю это, а со временем поймешь и ты. Спасибо, что доверился и поделился этим со мной. Киаран поднялся на ноги и потянулся, хрустнув шеей и устремив взгляд в небо. Я так и остался сидеть в неудобной позе, тупо таращась на его казавшееся мертвенно-голубым в свете луны лицо и глаза, что серебрились, купаясь в лучах ночного солнца. Его слова настолько ошеломили меня, что я не сразу заметил его руку, протянутую мне. Я тяжело оперся на нее и с трудом поднялся, но ноги тут же подкосились, так что Киарану пришлось подхватить меня под ребра. Тело было деревянным, ныла каждая мышца. – Крепко тебя потрепало, старик, – ухмыльнулся парень, и это было настолько неуместно и нелепо в контексте и вместе с тем настолько обыденно, что я не нашелся, что ответить. Ноги не слушались, глаза жгло от слез, в голове будто непрестанно звонил колокол, а ладони нещадно потели. Я ощутил себя тем беспомощным первокурсником, которого чуть не забыли на распределении, и, разозлившись от этого ощущения, зарычал и попытался самостоятельно встать. – О, так у нас все-таки есть зубки, – подначил Киаран, крепко держа меня под ребра и не давая вырваться, и мягко подтолкнул в сторону замка. Я стиснул зубы и послушно заковылял за ним. Похоже, те последние недели, что я почти не спал и не ел, и срывы, свидетелем и виновником которых стал Киаран, здорово ударили по мне – было трудно даже дышать, не то что идти самостоятельно, и это бесило. Приходилось опираться на плечо Киарана, и самое большее, что я мог, чтобы не завершить впечатление полнейшей ссаной тряпки, – не слишком громко кряхтеть ему в ухо. Так, словно четырехногое чудище, мы выбрались из леса. На опушке недалеко от хижины Хагрида Киаран остановился перевести дух и сменить руку, и я улучил момент, чтобы задать вопрос, мучивший меня всю дорогу. – Зачем ты пришел сюда сегодня, Киаран? – О, в твоих устах мое имя звучит словно мед, – парень мечтательно улыбнулся, а я невольно поморщился. В прошлый раз он велел мне не произносить его имени, а теперь снова заигрывает… Похоже, в этом весь он. – Программу охмурения оставь для своего гарема, – буркнул я и сам удивился. Видимо, я был слишком измотан, чтобы пытаться сдерживать язвительность, которая раньше проявлялась только в мыслях. – Прости, – Киаран усмехнулся и, подхватив меня уже под другую руку, повел по лужайке в сторону главного входа в замок. – Первые несколько дней я злился так, что в мясо разбил кулаки, – слизеринец продемонстрировал мне еще не до конца зажившие ссадины на костяшках пальцев. – Потом я много думал, пытался понять тебя, почему ты так поступил. А после я вдруг осознал, что с самой первой встречи с Норой знал обо всем. Догадывался краешком сознания, просто не хотел замечать. А все то время, проведенное с Норой – точнее, с тобой, мне было так легко и свободно, как ни с кем другим. И я решил, что за твои прекрасные глаза… – я бросил на него сердитый взгляд исподлобья, и парень, рассмеявшись, тут же поправился, – за все то, что ты делал для меня, будучи Норой, я могу простить твой обман. Ведь, в конечном счете, ты ни о чем более не лгал мне, верно? Я остановился как вкопанный, даже не заметив, что неподалеку уже распушала свои ветки Гремучая ива. Простите, что? Я не ослышался? Киаран Гриффинспайр, тот самый Киаран Гриффинспайр, блестящий слизеринец, чистокровный аристократ, мот, повеса и заправский денди, предлагает мне дружбу после того, как признавался в любви девушке, которой я притворялся? Мне, унылому невидимке-гриффиндорцу из магловской семьи в потасканном отцовском свитере? Мне, которого замечают только домовики да миссис Норрис и который целый год обманывал его? И так просто и прямо об этом говорит, будто речь идет о том, что ему съесть на завтрак. И что такого я для него делал, за что можно простить мою ложь? – Давай мы прикроем твою челюсть, а то еще залетит ненароком какой корнуэльский пикси, проблем потом не оберешься, – как ни в чем не бывало Киаран хлопнул мне по подбородку – я даже слегка прикусил кончик языка – и спешно потащил прочь от Ивы. – Подожди-подожди… – я снова остановился, прислонившись к стене недалеко от главного входа в замок, чтобы посмотреть Киарану прямо в лицо. – Я правильно понял: ты меня простил? – Пресвятой огненный виски, иногда ты такой тормоз и зануда… Да, простил, – Киаран скрестил руки на груди и недовольно цокнул языком. – Я ведь уже сказал, что всегда подозревал, что с Норой что-то не то: она хранила слишком много секретов и никогда не подпускала меня слишком близко. Ведь я даже фамилию ее не знал и на каком она факультете. А когда мы ехали в «Хогвартс-Экспрессе», я зашел к тебе в купе и увидел там тот самый блокнот, который дарил ей. Разумеется, я узнал его, ведь в нем моя магия. Но как только я отвел от тебя взгляд, тут же позабыл о тебе, и это было странное ощущение. Знаешь, как когда заходишь в комнату и вдруг забываешь, зачем пришел, – парень ненадолго замолчал, будто задумался, а потом тряхнул головой и хитро улыбнулся. – Да и, в конце концов, я ничего не имею против однополых пар. Уточни-ка, я ведь хорошо целуюсь, м? Выражение его лица в момент, когда он произносил вопрос, довело меня до точки кипения, и я, не сумев сдержаться, немного нервно расхохотался. Меня даже особо не волновало, что нас могут услышать в замке, – настолько сильное облегчение я испытал. Плевать, пусть заставят отмывать все до единой награды в Зале почета, или отчищать в подземельях котлы от засохшей слизи флоббер-червей, или даже драить с Филчем туалеты голыми руками. Киаран не злится на меня и даже шутит в своей привычной манере флирта! – Ты это серьезно? – немного просмеявшись, спросил я. – Вполне. А что такого? Мне впервые выпал шанс узнать правду, а не выслушивать дифирамбы очередной обожательницы. – И сколько у тебя было этих обожательниц? – хмыкнул я, потихоньку самостоятельно заковыляв к замку, в качестве опоры используя стену. Киаран сунул руки в карманы мантии и медленно побрел рядом со мной, готовый в случае чего подхватить. – Со счета сбился после десятой, – небрежно бросил он. – Так что? Ответишь ты мне или нет? Я, надеявшийся, что он все же позволит мне перевести разговор на другую тему, невольно залился краской. – Если хочешь честный ответ, то мне понравилось. Но не слишком доверяй моему мнению, мне и сравнивать-то не с чем – ты у меня был первым и последним, – сдавленным голосом проговорил я и смущенно кашлянул. Молчание Гриффинспайра было самым красноречивым ответом. – Кхм… то есть ты хочешь сказать, что ни до, ни после меня ни с кем не целовался? Я кивнул, ощущая, как плавятся от стыда уши. – Да ты же такой красавчик в обоих своих телах! А парнем еще и высокий до невозможности – девушки таких любят. Нет, серьезно, а я еще считал высоким себя! – Киаран покачал головой и ненадолго замолчал. – Досадное упущение со стороны всего мира не замечать твоих явных достоинств. – Если ты еще не понял, меня вообще никто не замечает. Ты – исключение, – язвительно произнес я, закатив глаза. – Это почему же? – Я не до конца понимаю, как это работает, но, видимо, потому что ты уже знаешь меня и хочешь замечать. А самая первая наша встреча была результатом моей экспериментальной ошибки, а в теле Норы моя «невидимость» почему-то не работает – не поверишь, от скольких потенциальных «ухажеров» мне пришлось улепетывать… вспомни хотя бы Люка, – я снова покраснел, но все же посмотрел на парня. Киаран выглядел довольным, а впрочем, я никогда не мог толком понять, о чем он думает. – Хм… позволь уточнить еще кое-что, мой новообретенный друг. Выходит, все, о чем ты рассказывал мне, будучи Норой, – о твоих родителях, экспериментах – действительно было правдой, и лгал ты только о своей половой принадлежности? Я даже задохнулся от возмущения. – О, ну конечно, я ведь такой искусный сказочник, что в попытке скрыть свою наполненную приключениями жизнь не мог сочинить ничего лучше тоскливых рассказов про отца-алкоголика и эксперименты с гноем бубонтюбера, – я недовольно фыркнул и стал карабкаться по лестнице в холл замка. – Хорошо, извини, – Киаран тут же подхватил меня под локоть и помог забраться наверх, а потом посмотрел прямо в глаза. – Правда, прости. Пусть я и догадывался о чем-то, мне все еще непривычно, что Нора – это ты, а ты – это Нора, и что мы продолжим общение уже в формате дружбы. Я польщен и рад этому, пожалуйста, поверь. Я безмерно благодарен за то, что ты открылся мне – тогда и сегодня. Но мне нужно немного времени, чтобы перестроиться. Я исправлюсь. Я сощурился, наблюдая, как на его переносице вновь проступила та предательская морщинка, а еще как побелел маленький шрам на его верхней губе. Происходящее выглядело, словно неправдоподобный сон, и я все ждал, когда же проснусь и ничего этого не будет, а будет только разъедающая грудь тоска. – И ты прости, – наконец сказал я. – Надо было тебе сразу признаться, но… после смерти Лив ты был первым, кто сам меня заметил, первым моим другом. Я боялся это упустить, не знал, примешь ли ты меня настоящего, особенно после того поцелуя, и не придумал ничего лучше, кроме как подыгрывать тебе. Я тоже исправлюсь и впредь не буду тебе лгать ни о чем. Не успел я закончить последнюю фразу, как Киаран легонько щелкнул меня по носу, как часто делал и раньше, и подмигнул. – Даже не думай, от привычки щелкать тебя по носу я не откажусь! – заметив мой озадаченно-недовольный взгляд, хмыкнул он. – Ты так прелестно морщишь нос даже в этом теле, что я не могу отказать себе в удовольствии наблюдать эту милейшую картинку. Я закатил глаза, но после все же не сдержался и улыбнулся. – «Слизерин и Гриффиндор. История запретной дружбы». Как тебе название для мемуаров? – поинтересовался я. – О, так ты у нас гриффиндорец? – Да, – я удивился такому вопросу и только потом понял, что раньше не говорил парню, на каком факультете учусь. – Что ж, буду знать. А насчет мемуаров… Слишком пафосно и с намеком на отношения, от которых мы вроде бы отказались. Ведь отказались? – слизеринец посмотрел на меня, нелепо поиграв бровями. – Да! – не удержавшись, я несильно ткнул его кулаком в плечо. – Тогда давай еще подумаем, – рассмеялся Киаран. Я тоже рассмеялся и кивнул в ответ, а затем положил руку на перила, чтобы попытаться своим ватным телом вскарабкаться хотя бы на кухню к домовикам и не свалиться без сил прямо тут, в холле перед Большим залом. Усталость, накатившая внезапно и целиком, буквально опускала мне веки и подкашивала ноги. – А ты сам доберешься до постели? Вроде бы спальни Гриффиндора где-то наверху, в башнях… – Киаран вдруг нахмурился и шагнул ко мне. – Доберусь, не волнуйся. Если что, меня приютят домовики в кухне на втором этаже – я частенько там ночую, – пробормотал я, еле подавив зевок. – Домовики?! – глаза Киарана стали размером с галлеон. – Я тебе потом покажу, – устало улыбнулся я и, махнув рукой, поковылял вверх по лестнице. Каким чудом я добрался до своей кровати – не помню. Однако сон мой в ту ночь был самым сладким за последние десять лет.