Грифон и терновник

Глава 7. День Святого Валентина

К середине февраля мой найденыш совсем поправился и окреп. Феникс даже немного подрос и теперь был размером с мою ладонь. Я постоянно бегал к Хагриду их проведать и помочь с уходом за птенцом, и заботы о фениксе смогли по-настоящему отвлечь меня от тайны наследника Слизерина и слежки за Киараном. У меня попросту не было времени и сил, чтобы ходить за слизеринцем по всему замку: маленький феникс забирал все мое внимание, а взамен поправлялся и рос. Да и Хагрид, который был как на иголках с момента, когда началась заварушка с Тайной комнатой, немного повеселел. Незадолго до Дня Святого Валентина я смог одолжить у профессора Кеттлберна небольшую изящную клетку, в которой когда-то жила певчая канарейка, и хотел забрать птенца у Хагрида, но понял, что держать его в общей спальне нельзя – уж феникса-то мои сокурсники точно заметят. А потому птенец остался у Хагрида до праздника. Конечно, меня жутко смущало, что мой подарок совпадал с Днем всех влюбленных, но птица должна была воспринимать в качестве хозяина не меня и не Хагрида, а Киарана, а значит, держать ее у себя дольше было бы неразумно. Утром 14 февраля, войдя в Большой зал, я даже зажмурился от обилия тошнотворно-розовых цветов, которыми были украшены стены. Стоило ли удивляться, когда перед залом выступил Локонс и объявил, что это его идея, и более того, сегодня по школе будут носиться купидоны (больше похожие на громадные уродливые картофелины с глазами и несуразными крылышками) и передавать любовные послания. Судя по лицам преподавателей, никто из них, как и я, не был рад подобной затее – уж больно нелепа она была в связи с событиями в замке, а про омерзительное ее воплощение и говорить не стоило. Завтракать я не мог, потому что от происходящего меня тошнило. Вяло ковыряя вилкой свою яичницу, я выискивал среди студентов Киарана, чтобы договориться с ним о встрече и передать, наконец, мой подарок. Уши мои наливались огнем всякий раз, как я думал, что придется подойти к нему, когда он с девушкой, или в окружении друзей-слизеринцев, или – еще хуже – что он может воспринять мои действия как любовное признание, но делать нечего: Хагрид и так уже рассказывал, что птенец завел привычку спать на его груди и начинал неистово пищать всякий раз, как его оставляли одного; но если бы я забрал птенца в общую спальню, думаю, это действительно заметили бы даже сокурсники, которые пять лет воспринимали меня как предмет мебели. Уверен, если бы фениксы умели разговаривать, птенец называл бы меня папочкой (а Хагрид, очевидно, в который раз стал бы мамочкой). Птенец уже целиком покрылся ярко-красными перьями и научился неуклюже, но с очень гордым видом вышагивать по постели Хагрида, негромко стрекоча. Птица должна обрести настоящего хозяина, дольше тянуть нельзя. Я, наконец, обнаружил Киарана и мысленно ему посочувствовал: он был окружен толпой девчонок, вручавших ему валентинки и подарки, и вид у него был такой, будто он тонет. Его безупречная рубашка помялась, из аккуратно собранного хвоста выбилось несколько прядей, а на щеках рдел румянец. И все же он вполне искренне, как мне показалось, улыбался каждой девушке, благодарил за подарок, а некоторых даже неуклюже (из-за занятых рук) обнимал и целовал в щеку. Кого-то из них я уже видел целующимися с ним, и все они поглядывали друг на друга с неприязнью. Я даже удивился, как это они еще не подрались за его общество или кто-нибудь не выцарапал кому-нибудь глаза. Я решил дождаться, когда толпа вокруг Киарана немного поредеет, чтобы попробовать подобраться поближе и поговорить, но тут к нему подошла какая-то не знакомая мне девушка в шарфе серо-голубой расцветки (Когтевран?). Раньше я не видел ее рядом с ним. Девушка вручила Киарану небольшой аккуратный сверток и что-то зашептала на ухо, кокетливо поправляя свои пышные каштановые локоны. Вообще-то она была очень привлекательной, а серо-голубой шарф красиво подчеркивал ее смуглый тон кожи и серые глаза с длинными пушистыми ресницами. Еще я заметил, что у нее была родинка под правым глазом. Когда девушка закончила говорить, Киаран широко улыбнулся ей и кивнул. Я слегка нахмурился. Девушка тут же обняла слизеринца за шею, а потом, послав ему воздушный поцелуй, убежала вместе со стайкой хихикающих подружек. С минуту я еще наблюдал за Киараном, пока он принимал последние валентинки, и смог стряхнуть с себя оцепенение только тогда, когда заметил, что парень движется в сторону выхода из зала, загруженный подарками так, что они чудом не вываливались у него из рук. Друзья-слизеринцы провожали его улюлюканьем и смешками, и никто даже не думал помочь. Я поспешно поднялся, закинул сумку через плечо и побежал к нему. – Давай помогу, – буркнул я, догнав его, и забрал часть коробок и свертков. – О, Ноа… Привет. Ну и утро, – Киаран, очевидно, не ожидал моего появления, но широкая улыбка никак не хотела слезать с его лица, так что я невольно поморщился. Видимо, слизеринец это заметил. – Не сердись, я ведь не могу запретить им обожать меня, – парень рассмеялся, демонстративно тряхнув потрепанным хвостом. Я озадаченно посмотрел на него. Иронию я не всегда мог распознать, но подозревал, что сейчас Киаран шутит, а потому кисло улыбнулся. – Что ты такой мрачный, в самом деле? – Киаран удивленно посмотрел на меня. Мы уже спускались по лестнице, ведущей в подземелья (я так и знал, что гостиная Слизерина где-то внизу). – Ничего, все нормально, – я покачал головой. – Рад, что ты все так же популярен. Слизеринец ничего не ответил, только поудобнее перехватил свою кучу свертков. Мы молча спускались по лестнице, пока он вдруг не спросил: – А ты что, еще не получил ни одной валентинки? Я невольно скривился и передернул плечами, так что половина свертков, которые я нес, рассыпалась по полу. Я опустился на колени и начал их собирать, а Киаран остановился, опершись спиной на стену и глядя на меня. – Не получил. И не ждал, что получу, – буркнул я, наконец поднимаясь на ноги. – И очень даже зря. Мы остановились у каменной стены в потеках влаги. По взгляду Киарана я понял, что дальше мне нельзя. – Эм-м-м… Киаран, послушай… – неуверенно начал я, передавая коробки обратно ему. – Я хотел спросить, можем ли мы вечером ненадолго встретиться? Понимаю, что ты вообще вряд ли хочешь меня видеть и у тебя наверняка назначена куча свиданий, но у меня для тебя кое-что есть. Киаран сощурился. – С чего ты взял, что я не хочу тебя видеть? «С того, что мы уже месяц не разговаривали и ты делаешь вид, будто не замечаешь меня», – хотелось мне выпалить, но я сдержался. – Не знаю, просто мы не разговаривали с того вечера в Дуэльном клубе, вот я и подумал… – я тряхнул головой. – Неважно. Так мы можем увидеться вечером? После я тебя больше не побеспокою. Киаран слегка наклонил голову вбок и посмотрел на меня с мягкой и теплой улыбкой, которую я ловил иногда на его лице в те полтора месяца, когда мы общались – между Хэллоуином и вечером в Дуэльном клубе. Я даже невольно залюбовался этой улыбкой, а услужливый писклявый голосок в моей голове подсказал, что на своих девушек он так не смотрел. – Не говори так, ты вовсе не беспокоишь меня. Мы ведь друзья, – парень поудобнее перехватил кучу свертков и ненадолго задумался. – Ладно. Как насчет после ужина в холле у Большого зала? – Нельзя, – я покачал головой. Не хватало еще, чтобы вся школа увидела, как я вручаю Киарану клетку с фениксом! Я снова залился густой краской и почувствовал необходимость объясниться. – Э-э-э… Понимаешь, мой подарок достаточно большой и редкий… и в каком-то смысле очень ценный. Так что я бы не хотел, чтобы вся школа его увидела, особенно сегодня, еще подумают про тебя чего не то. – Душа моя, а ты, оказывается, умеешь интриговать. Я ведь теперь не смогу спокойно сидеть на уроках, буду все думать и думать, что же такое ты там для меня приготовил, – я готов был поспорить, что в этот момент Киаран очень хотел, как раньше, щелкнуть меня по носу, но руки его, к счастью, были заняты горой подарков. И еще я отметил его привычное обращение ко мне, по которому успел даже соскучиться, хотя раньше оно раздражало. «Душа моя». Я впервые задался вопросом, что это значило и почему именно так он называл Нору, а впоследствии продолжил называть меня, пусть и гораздо реже. – Прости. Я подумал, что не смогу поймать тебя вечером в кутерьме свиданий, и счел за лучшее предупредить заранее, – я смущенно улыбнулся. – Ты так мил, когда смущаешься, – Киаран вдруг подмигнул мне. Нашел-таки, как щелкнуть меня по носу без рук! – Хорошо, я понял. Тогда давай на первом этаже в неиспользуемом крыле, там редко кто-то бывает. Надеюсь, тебе будет удобно, потому что я бы не хотел вечером далеко уходить от Большого зала – ну, ты понимаешь, у меня назначена парочка свиданий… Я кивнул (хотя, конечно, ни о каком удобстве и речь не шла ни при каком раскладе, ведь не мог же я разгуливать с клеткой весь день, а значит, после уроков все равно бежать к Хагриду и потом обратно в замок) и, заметив, что руки у Киарана уже начали подрагивать под тяжестью горы свертков, поспешил удалиться. На душе у меня было тепло – в конце нашей маленькой беседы Киаран даже начал вести себя привычно, без отстраненной холодности и разглядывания меня своими пронизывающими синими глазами. Возможно, я не ошибался, предполагая, что мой подарок поможет растопить лед избегания. Тем же вечером после ужина, который я проглотил, почти не жуя, я буквально вылетел из зала и помчался к Хагриду, чтобы забрать птенца. Глядя на мое раскрасневшееся после бега лицо, Хагрид лишь благодушно посмеивался, но все же передал мне завешенную плотным темно-синим бархатом клетку. Птенец внутри, видимо, спал. Не дав себе отдышаться, с гулко бьющимся о ребра сердцем я отправился в обратный путь. Я пробирался по размокшей грязи к замку, стараясь не слишком торопиться, чтобы не потревожить птенца или ненароком не упасть, и думал о том, что в своей жизни я еще никогда никому не делал подарков (если не считать неуклюжие детские рисунки на дни рождения Лив и «отшибись»-посылки родителям на Рождество), и потому заметно нервничал. Клетка постоянно выскальзывала из вспотевших рук, а сердце чуть не выпрыгивало из груди, и уши чесались. Я воображал, как Киаран сначала озадачится, когда я отдам ему клетку, а после удивится и обрадуется, увидев, кто в ней сидит. Добравшись до первого этажа, кабинеты на котором почти не использовались и потому все здесь выглядело немного заброшенным, я поставил клетку на испещренную надписями старую парту и стал прохаживаться по коридору взад-вперед в ожидании. По моим ощущениям, прошло около получаса. Отсюда я отчетливо слышал, как из Большого зала выходили, переговариваясь, студенты (похоже, затея Локонса все-таки возымела эффект – обитатели замка сегодня немного сбросили напряжение), пока, наконец, не стихли звуки последних шагов и не воцарилась гулкая тишина. Киарана все не было, и я стал беспокоиться. Новое нападение? Нет, не может быть, Гриффинспайры ведь чистокровное семейство, наследник Слизерина не тронул бы его. Тогда в чем дело? Его кто-то задержал? Или он вовсе позабыл обо мне, развлекаясь с теми девушками, что весь день непрестанно вручали ему валентинки? – Придурок ты наивный, Ноа, – выругался я, вконец измотав себя воображаемыми картинками о том, как Киаран весело шутит в кругу девчонок и своих друзей-слизеринцев и вовсе не вспоминает обо мне и моем дурацком подарке. И на что я рассчитывал? Не удержавшись, я со злости ударил кулаком в стену, отчего приоткрылась ближайшая ко мне дверь, неплотно сидевшая в дверной коробке, и я вдруг услышал женский голос. – Киаран, ну перестань же! – девушка хихикнула, а затем раздался звук шлепка. Потирая ушибленные костяшки, я подкрался поближе и заглянул в щель. В пустом классе на парте спиной ко мне сидела девушка (лица ее я не видел, но по копне темных волос и валявшемуся на соседней парте серо-голубому шарфу понял, что это та самая ученица Когтеврана, которую я заметил еще утром). Волосы ее рассыпались по спине, мантия и блузка с одного плеча сползли, открыв смуглую кожу, пересеченную лямкой бюстгальтера. А между ног девушки, обнимавших его за пояс, лицом ко мне стоял Киаран. Лицо его раскраснелось, одна рука зарылась куда-то под складки мантии когтевранки, задрав ее почти до талии, вторая скрылась промеж ног девушки, а сам парень покрывал жаркими поцелуями ее шею. Не знаю, сколько я так стоял, глядя на них, но в какой-то момент Киаран поднял глаза и мой напуганный взгляд скрестился с его пронзительно синим. Я почувствовал себя очень странно и неловко, когда он посмотрел на меня так возбужденно, будто готов был съесть, – в его глазах буквально плескалась похоть. Волна паники прокатилась по телу, и я поспешно отскочил от двери. Дышать удавалось с трудом, легкие будто сдавило, и я только сейчас заметил, что до крови расчесал уши и руки теперь были испачканы. Прислонившись спиной к холодной стене, я сполз по ней на пол и несколько минут просто пытался вспомнить, как дышать. – Ты точно наивный придурок, Ноа… – пробормотал я сам себе, тяжело поднимаясь на ноги, когда удалось привести дыхание в порядок и не чувствовать, как с каждым вдохом вокруг легких сжимается раскаленный железный обруч. Конечно, в своей нелепой слежке за Киараном я уже не раз наблюдал за его любовными похождениями и тайными утехами в пустых классах. Не знаю, для чего я продолжал смотреть, когда обнаруживал, что происходит за закрытой дверью, но оторваться не мог, пока Киаран с очередной девушкой не заканчивали и не падали без сил, разгоряченные, тяжело дышащие и с блаженными улыбками на лицах. После этого я обычно уходил, боясь быть обнаруженным. Но еще никогда Киаран не замечал моего присутствия – ни до, ни после, ни тем более в процессе. До настоящего момента. Я поежился и зачем-то принялся отряхивать свою мантию, будто мог сбросить с себя клеймо извращенца, которым Киаран теперь непременно меня наградит. Но как только кровь перестала стучать у меня в ушах, я услышал из-за двери приглушенные стоны и тут же, подхватив клетку с фениксом, помчался куда-то, не разбирая дороги. …Я пришел в себя, стоя на пороге хижины Хагрида. Не знаю, сколько я бродил по окрестностям, но продрогших ступней я не чувствовал, а икры болезненно ныли, и по мышцам то и дело пробегались судороги. Прохладный ветер задувал мне в лицо, и я только сейчас осознал, что плачу – на щеках отчетливо ощущались влажные дорожки. Я поспешно вытер слезы рукавом, вздохнул несколько раз и громко постучал. Птенец, конечно, ни в чем не виноват, но видеть его я больше не мог, ведь он ассоциировался с Киараном, а нашей дружбе теперь точно пришел конец. Я услышал, как за дверью заворчал Клык, потом заскрипели пружины кровати и затопали тяжелые шаги Хагрида, остановившиеся у двери. – Кто там? – раздался хриплый со сна бас лесничего. – Хагрид, это Ноа, – голос мой сорвался в конце фразы. Щелкнула щеколда, и Хагрид приоткрыл дверь. Угли в камине уже дотлевали, и потому в хижине было темно, чему я порадовался – не надо Хагриду видеть мое зареванное и явно расстроенное лицо. Лесничий выглядел еще более лохматым, чем обычно, и отчаянно зевал. – Ноа, чевой-то ты вернулся? Ох… да еще и птичку обратно принес, – Хагрид удивленно смотрел на клетку в моих руках. – Да, Хагрид, прости, что разбудил… Я… я хотел вернуть тебе птенца. Забери его и делай с ним, что хочешь – себе оставь или Дамблдору отдай, мне все равно, – тихо пробормотал я и сунул клетку Хагриду в руки. Великан машинально взял ее, а я, буркнув «спокойной ночи», поплелся обратно к замку. Ноги промокли и были насквозь пропитаны февральской грязью, а икры отзывались болью на каждый шаг. И обжигающие слезы снова потекли из глаз. – Ноа! Малец, погоди-ка, – я услышал грохот – видимо, Хагрид поставил куда-то клетку, а потом тяжелая ладонь лесничего легла мне на плечо и развернула лицом к нему. – У-у-у, парень, да ты в раздрае… Пойдем-ка. Пойдем со мной, – великан повел меня обратно в дом, обнимая за плечи. Когда мы зашли в хижину, Хагрид усадил меня в свое огромное кресло. Я тоскливо огляделся вокруг – Клык в углу на своей лежанке сонно скреб лапами по полу, кровать лесничего разобрана, на столе остатки ужина. Хагрид расшевелил угли в камине и хотел было повесить над огнем свой великанский чайник, но глянул на меня и, махнув рукой, достал из буфета два бокала и бутылку с коричнево-красноватой жидкостью – ту самую, из которой подливал мне в чай в тот день, когда я нашел феникса. Плеснув на донышко стакана, великан протянул его мне, а потом налил и себе добрую порцию и сел на стул напротив меня. Пить мне не хотелось, вообще ничего не хотелось, поэтому я просто крутил стакан в руках, глядя, как завораживающе переливаются огненно-янтарные блики пламени внутри жидкости. Хагрид же залпом выпил свою порцию и налил еще. – Ну, Ноа, расскажешь, может, чевой у тебя случилось? Обидел кто? Я молча покачал головой, а потом вдруг неожиданно для себя проглотил алкоголь. Лицо тут же скривилось, и я закашлялся – пойло было очень крепким и обожгло горло. – А чевой птенчика обратно принес? Али не понравился твоему другу подарок? – Не знаю… – просипел я севшим голосом. – Как это – не знаешь? – удивился Хагрид и плеснул мне на донышко еще алкоголя. Я тут же выпил и это, а потом снова закашлялся. Великан поднялся на ноги, покопался немного в буфете, а потом положил на стол огромную палку ветчины. Пока я мутно соображал, что ему сказать, Хагрид успел порезать ветчину и протянул мне здоровый кусок со словами: – На-ка, съешь, а то совсем тебе плохо будет. – Я не видел его, – наконец выговорил я, вяло жуя ветчину и совершенно не чувствуя вкуса. – Точнее, видел, но… в общем, он был занят кое-чем другим. День всех влюбленных, ну, ты понимаешь. Хагрид цокнул языком и глотнул из стакана, зажевал выпивку ветчиной. – В общем, я случайно подсмотрел за ним и его девушкой… и он меня заметил… И вот я здесь. Я глянул в свой пустой стакан и почувствовал разочарование, поднял тоскливый взгляд на лесничего. Но Хагрид, видимо, не собирался мне больше наливать. – Вон оно как, парень… Неловко, м-да. Ну, эт ничего, всякое бывает. Поговорите с ним и все уладите, все будет хорошо, уверен я, – Хагрид допил вторую порцию виски (я предполагал, что это был виски, но с той же вероятностью мог быть какой-нибудь великаний ром или троллий джин – из-за крепости вкуса было не разобрать) и с громким стуком поставил стакан на стол. – Не поговорим, – тихо произнес я, глядя на пляшущие языки пламени в камине. – Он меня ненавидит. – С чего эт ты взял, парень? За что он тебя может ненавидеть? – кустистые брови Хагрида нахмурились. Я подтянул колени к груди, совсем забыв о том, что кроссовки пропитаны грязью, и обнял их руками. Отвечать не хотелось. Хотелось сидеть тут, в этой хижине, в этом кресле, перед этим камином до конца дней, да так и сгнить, превратившись в пыль. – Я поступил с ним подло. Причем трижды. Хагрид, я самый мерзкий человек в мире, – я моргнул и почувствовал, как слезы снова обожгли лицо. – Ну, эт ты уж загнул – самый мерзкий. Рассказывай, что у вас стряслось. Я перевел невидящий взгляд на великана и подумал: «А чего бы и нет? Я и так в любом случае останусь один и сгнию рядом с папочкой на нашем продавленном диване с бутылкой дешевого виски в руках». И я начал тихим срывающимся голосом рассказывать Хагриду все с самого начала. О том, как мне пришла в голову идея усовершенствовать Оборотное зелье, как что-то пошло не так и я стал девушкой, как мы познакомились с Киараном, а потом он влюбился, как в октябре вскрылась правда и как мы помирились на Хэллоуин, а потом после Дуэльного клуба Киаран будто перестал меня замечать. И о том, как я за ним шпионил, тоже рассказал. Хагрид молча выслушал меня, сосредоточенно хмурясь. Я не был уверен, что он все понял в моем сбивчивом повествовании, но когда я замолчал, то почувствовал, что стало легче. В голове все еще танцевала алкогольная хмарь, а сердце ныло, но я будто сбросил с груди десятитонный груз. Дышать стало немного легче. – М-да, парень, ну и история… Я и половины не понял. Так-с, значит, ты теперь боишься, что вашей дружбе конец, потому что твой друг заметил, как ты за ним подсматривал? – переспросил Хагрид, задумчиво почесывая бороду. Я кивнул, чувствуя, как наваливается усталость и слипаются глаза. – Я чойта даже и не знаю, что тебе тут сказать… А ты вона уже засыпаешь. Давай так – оставайся сегодня у меня, не дойдешь ты до спальни, а завтра с утра вместе покумекаем, как тебе быть. Но мои веки уже сомкнулись, и я начал проваливаться в сонный омут. Перед тем, как окончательно заснуть, я почувствовал, как что-то теплое и тяжелое опустилось на меня – должно быть, одеяло.