Грифон и терновник

Глава 1. Самый лучший день рождения

Ранним и тихим июльским утром в день своего рождения я стоял у плиты в кухне дома своих родителей и, зевая, ждал, когда поджарится яичница, а в турке закипит кофе. Утро было настолько ранним, что моя мать уже умчалась на работу, отец еще похрапывал на диване у бормочущего телевизора, а почтальон лишь пару минут назад забросил газеты в наш почтовый ящик. Все вокруг только готовилось проснуться: небо еще было подернуто синеватой дымкой, а в воздухе после ночного дождя разливалась приятная влажная прохлада. Через открытое окно я слышал, как то тут, то там открывались и захлопывались двери соседских домов, шуршали по гравию шины и в разных направлениях уезжали автомобили, везущие своих пассажиров на работу. Прошлым вечером я так измотался на прогулке с Энни, девушкой из соседнего дома, с которой подружился еще прошлым летом, и ее младшим братом, что вырубился, только ступив за порог своей комнаты примерно в десять вечера, именно поэтому и проснулся так рано. Хотя я был скорее совой, чем жаворонком, сейчас я искренне наслаждался утром: холодным кафелем под босыми ногами, прикосновением легкого прохладного ветерка, залетавшего в окно, к торсу, сонной тишиной, запахом поджаренного бекона и свежего, пусть и дешевого, кофе. Подумал даже, что стоит попробовать перестроить свой режим и почаще так просыпаться. Дремотную тишину вдруг нарушил показавшийся мне оглушительным дверной звонок. Я вздрогнул и выронил из рук, тихо выругавшись, лопатку, которой переворачивал бекон. Звонок в дверь в нашем доме раздавался очень редко, и чаще всего это были какие-нибудь миссионеры-буддисты со своими «Не желаете ли присоединиться к нашей общине и познать дзен?» или коммивояжеры, продававшие всякие странные штуки вроде супермощных пылесосов, так что звонок надрывался осипшим голосом. Морщась от неприятного звука и гадая, кто бы это мог быть в такую рань, я побежал открывать дверь, пока шум не разбудил отца. – Привет! Надеюсь, не разбудил? Оу… – в дверях стоял Киаран, и широкая улыбка на его лице сменилась удивлением, а потом наглой усмешкой. Слишком странно было видеть слизеринца на пороге моего дома в магловском мире, тем более что только пару дней назад ко мне прилетал Люц с письмом, и я еще не успел написать ответ, а потому почти минуту я просто таращился на парня, силясь понять, не галлюцинация ли это. Или, может, я еще сплю? Пока я пытался шевелить еще туго соображавшими с утра мозгами, Киаран внимательно оглядел меня с головы до пят и присвистнул. – Какой горячий мужчина, – хмыкнул он. Эти слова встряхнули меня лучше любого кофе, и я сильно ткнул его кулаком в плечо. – Заткнись, Киаран. Что ты тут делаешь? – голос после вчерашних игр с малышней был слегка охрипшим. – Пришел навестить друга. Имеешь что-то против? – Киаран изогнул левую бровь, продолжая ухмыляться. Я тяжко вздохнул и отступил в сторону, освобождая ему дорогу и пропуская в дом. – Отец еще спит, и мне бы не хотелось, чтобы он проснулся, так что давай немного поумерим энтузиазм, – буркнул я и, вдруг вспомнив, что оставил на плите кофе и яичницу, метнулся на кухню. Пожара, к счастью, удалось избежать, но кофе, разумеется, выкипел на плиту, а яичница с беконом превратилась в угольки. Кухню заполнили дым и запах гари, и я внутренне порадовался, что готовил с открытым окном: посторонние звуки отца редко будили, ведь он любил засыпать под болтающий телевизор, а вот необычные запахи – непременно. Я принялся спешно убирать бардак, чтобы отец не увидел все это, когда проснется. Вряд ли он про меня вспомнит, но буянить в пустоту ему не привыкать, а убирать за ним погром мне не улыбалось. Киаран зашел следом за мной на кухню и осмотрелся. Сбрасывая в урну остатки несчастной яичницы, я сердито глянул на парня и только сейчас заметил, что вся его одежда, лицо и великолепные серебристые волосы в грязи. – Что с тобой случилось? – поинтересовался я, ополоснув турку под проточной водой и засыпая в нее свежий кофе. – О, это… – парень опустил взгляд на свою испорченную рубашку. – Какой-то болван, проезжавший мимо на автомобиле – вроде бы так это называется? – в общем, из лужи окатил. Я хотел превратить его в навозного жука, но вспомнил, что магией вне школы нам пока пользоваться нельзя, так что этот внебрачный детеныш гоблина и тролля будет жить. Я хмыкнул. Умение оскорблять Киаран не растерял за те несколько недель, что мы не виделись. – Тебе бы в душ сходить и переодеться. – Было бы неплохо, – юноша кивнул. Во время нашего разговора он не сводил с меня своих пронзительно синих глаз, и это смущало и раздражало, так что, пусть я и соскучился по другу, я был бы рад избавиться от его прожигающего спину взгляда хотя бы на то время, пока готовлю завтрак. – Пойдем. Я поставил турку на холодную конфорку, чтобы не приниматься снова за уборку по возвращении, и повел Киарана наверх, в ванную, которую раньше мы делили с Лив – родительские спальня и ванная находились на первом этаже. Идя за мной по дому, Киаран с любопытством осматривался, и мне было от этого не по себе. Все равно что Дамблдор или Хагрид заявились бы ко мне домой, нелепей не придумаешь… К тому же семья моя была довольно бедна, дом – стар, а мебель – в основном простая и подержанная. Киаран же был отпрыском богатых аристократов, уважаемых в волшебном мире людей. Наверняка парень жил в большом особняке, заставленном дорогущей антикварной мебелью, и с кучей слуг. Помнится, он как-то говорил о домовике и горничной. В общем, мне было неловко за наш старенький скрипящий маленький домишко, в стенах которого Киаран даже облитый грязью из лужи выглядел как бриллиант в навозной куче. В ванной я показал Киарану, как пользоваться душем – его немного заедало, а я все забывал починить. Парень с интересом наблюдал за моими манипуляциями и в конце сказал, что все понял, но я подозревал, что как минимум залитого водой пола будет не избежать. – Отлично. Свои вещи положи сюда, я сейчас принесу сменную одежду и полотенце и заберу твое, закину в стиралку. Шампунь, мыло и все, что понадобится, вон там, – я махнул на полочку, прикрепленную к стене над ванной. – Купайтесь в свое удовольствие, месье, – пошутил я напоследок и вышел за дверь, оставив друга одного. Дождавшись, когда из-за двери послышится звук льющейся воды, я поплелся в свою комнату за одеждой и чистым полотенцем. И чего он так на меня смотрел на кухне? На моей спине что-то нарисовал брат Энни, что ли? Перед тем, как снова войти в ванную, я постучался и зашел, только когда услышал невнятное, но явно одобрительное мычание. – Киаран, ты голодный? – поинтересовался я прежде, чем выйти из комнаты. Голова парня высунулась из-за шторки и улыбнулась. На его макушке красовалась пушистая шапка из мыльной пены, и я невольно прыснул. – Очень! Со вчерашнего дня ничего не ел. – Тогда приготовлю нам что-нибудь. Я положил чистые вещи на крышку унитаза, забрал запачканную одежду Киарана и вышел, плотно прикрыв дверь. Я тебя, конечно, люблю, Киаран, но принесла ж нелегкая тебя ко мне домой, когда отец после пьянки, да еще в такую рань, да еще в мой день рождения… Закинув грязное белье в стиральную машину, я вернулся на кухню и продолжил готовить завтрак. Когда я положил на сковородку помидорки черри и уже собрался посыпать яичницу паприкой, я вдруг ощутил внезапный укол тревоги у себя под ложечкой и, сняв сковородку с огня, пошел наверх проверить, не стряслось ли чего с Киараном. Остановившись перед дверью и не услышав за ней шума воды, я замялся и все-таки постучал. – Киаран, у тебя там все в порядке? Ответа не последовало, и я осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Помещение было заполнено теплым паром, а Киаран стоял перед умывальником и разглядывал что-то, лежавшее на полочке под зеркалом. Парень был совершенно голый, с мокрых волос, липнувших к коже до лопаток, по его спине и заднице струились дорожки воды. Узрев его в таком виде, я хотел тут же выскочить за дверь, но парень вдруг обернулся. Глаза его были широко распахнуты, ресницы слиплись от влаги, и он с каким-то благоговейным детским ужасом спросил: – Что это за инструмент для пыток? В пару́ мне было не видно, на что он показывает, и я, испытывая сильнейший стыд и стараясь не смотреть вниз, из-за чего пару раз поскользнулся, приблизился к нему по залитому водой полу. На полочке перед ним лежали щипцы для завивки ресниц, принадлежавшие когда-то Лив. Увидев их, я даже рассмеялся от облегчения. Парня озадачили всего лишь щипцы для ресниц, а я-то уже напридумывал себе… – Это щипцы для завивки ресниц. Выглядят страшно, но они безобидные, – я улыбнулся и, совсем забыв, что Киаран обнажен, глянул на него. – А для чего они тебе? – парень подозрительно сощурился. – Они не мои! – возмутился я, краснея до корней волос. – Они принадлежали моей сестре. Я… просто никак не решусь выбросить некоторые ее вещи. Это была чистая правда. После смерти Лив родители оставили в ее комнате все, как было, и вообще почти перестали подниматься на второй этаж. В нашей общей с сестрой ванной до сих пор висело ее пушистое зеленое полотенце, на полках стояли какие-то баночки и флаконы, содержимое которых давно превратилось в камни и пыль, а в моей комнате все еще лежали оставленные ею книги и мягкая игрушка-кот. Родители выбросили только игровую приставку, в которую мы с Лив играли перед телевизором в гостиной. – Завтрак почти готов. Спускайся, а то остынет, – буркнул я после недолгого молчания и повернулся, чтобы уйти, но опустить по привычке голову при этом было ошибкой: глаза мои случайно скользнули вниз по телу парня и на секунду остановились на его паху. Нервно сглотнув, я поспешно отвернулся и выскочил из ванной, красный как рак. К тому моменту, как Киаран спустился вниз, одетый в мою белую футболку и серые спортивные штаны, которые были ему немного длинноваты, я уже закончил жарить глазунью и сварил кофе на две чашки. Слизеринец вошел как раз тогда, когда я перекладывал бекон на тарелки. Я поднял на него взгляд и невольно усмехнулся – так несуразно он выглядел в моей совершенно магловской одежде, лишенной привычного ему лоска, в обстановке этого совершенно магловского дома. – Что такое? – Киаран вскинул брови и принялся беспокойно оглядывать себя. – Извини, ничего. Просто никак не привыкну, что ты в моем доме в мире маглов, да и обычная одежда на тебе смотрится жуть как нелепо, – я уселся за стол, по привычке согнув правую ногу в колене и прижав ее к груди, и принялся поглощать свой завтрак. – О, ну спасибо. Сам-то вообще похож на взъерошенного воробья-переростка, – Киаран закатил глаза, но его слова звучали не зло. Он сел рядом и набросился на еду, напомнив мне тот вечер, когда я показал ему кухню в Хогвартсе – тогда он с таким же аппетитом уплетал ужин, приготовленный домовиками. Некоторое время мы ели молча, но я невольно посматривал на парня, пытаясь по его лицу угадать, понравилась ли ему моя стряпня. Я сам не совсем понимал, зачем мне его одобрение в этом вопросе, но было бы обидно, если бы ему не понравилось – для себя в готовке я так не старался, как сейчас для него. – Так зачем ты здесь? – поинтересовался я, дождавшись, когда Киаран отложит вилку и с довольным видом откинется на спинку стула. – Да, в общем-то, низачем, – Киаран взял в руки кружку и отхлебнул немного кофе, зажмурившись от удовольствия. Я невольно улыбнулся – мне понравилось, что ему понравилось. – Мои родители сейчас тут недалеко по делам, а я решил не таскаться с ними по скучным встречам, а заглянуть к тебе, посмотреть, как ты живешь вне Хогвартса, поболтать. – Ну, и как тебе мое жилище? – я обвел рукой кухню, сделав такой вид, будто вокруг королевские хоромы, а не старенький разваливающийся крохотный дом. – Мне нравится. Пожалуй, я бы сам хотел жить в таком доме, без всей той пафосной роскоши, которую любит мой отец, – слизеринец поморщился. – Ну что ж, я рад. Сказал бы: «Чувствуй себя как дома», – но если вдруг проснется отец, тебе это вряд ли удастся. Еще какое-то время мы прихлебывали кофе в тишине, пока я не услышал, как в соседнем доме хлопнула дверь, а потом мимо окон прошуршал по асфальту велосипед. Должно быть, Энни поехала на свою обычную утреннюю прогулку. Потом в соседствующем с кухней закутке пискнула стиральная машина, и я, извинившись, пошел перекладывать вещи Киарана в сушилку. Когда я вернулся, парень стоял перед холодильником и с интересом разглядывал мои и Лив детские рисунки, оставшиеся еще с тех времен, когда сестра была жива. – А ты уже в детстве хорошо рисовал, – услышав мои шаги, Киаран повернулся ко мне с улыбкой на лице. Смущенный, я лишь ссутулился, сунул руки в карманы и потер правой ступней об икру левой. – Скажи, а откуда у тебя эти шрамы? – вдруг посерьезнев, спросил Киаран и кивнул на мою голую грудь. Так вот в чем было дело… Вот почему он так пристально разглядывал меня. Старые шрамы, про которые я старался – и вполне успешно – не вспоминать. Врать не хотелось, и я только пожал плечами, изобразив равнодушие. – Пойдем в мою комнату. Это длинная история, и я бы не хотел, чтобы отец нас вдруг прервал. Или вообще увидел тебя, ему это вряд ли понравится. Зайдя в свою комнату и пропустив внутрь Киарана, я плотно закрыл дверь. Отца будить и вправду не хотелось. Иногда в мой день рождения он внезапно вспоминал о моем существовании, и добра тогда ждать не приходилось. Киаран стоял посреди комнаты, с искренним интересом осматриваясь по сторонам, цеплялся взглядом за книги, разбросанные по всем горизонтальным поверхностям, за мой паяльник, сложенный на подоконнике, за рисунки, небрежно приколотые кнопками к стене над кроватью, пока я не подтолкнул его к постели, а сам не уселся на полу перед ним, скрестив ноги. Комната была маленькой, так что в ней помещались только кровать, письменный стол да два небольших шкафа вполовину человеческого роста – для одежды и для книг. Конечно, я мог бы переехать в комнату Лив, которая была побольше… Но я даже заходил туда редко. Не хотелось занимать собой принадлежавшее когда-то ей пространство – у меня было ощущение, что это неправильно. – Ты уже третий раз говоришь так про отца. Это ведь он сделал, да? – Киаран уперся локтями в колени и сцепил пальцы в замок, подавшись ко мне корпусом, обвел взглядом мои грудь, плечи и руки, испещренные мелкими белесыми шрамами. На спине они тоже были, в большем количестве и большего размера. Поняв, что Киаран так и будет их разглядывать, я стащил со спинки стула помятую футболку и натянул ее на себя. – Да. – Почему? – Киаран продолжал пристально смотреть на меня. Похоже, он не отпустит эту тему, пока я не дам ему ответ, способный удовлетворить его любопытство – или гнев. С пару минут я, потирая загривок, размышлял, стоит ли рассказывать ему правду. А потом сообразил, что друг и так уже видел меня в самых худших моих состояниях и знал такое, что чужому я ни за что не рассказал бы. Я тяжело вздохнул и неуверенно начал. – Помнишь, я рассказывал о своей сестре Лив? – Киаран кивнул. – Когда я был маленьким, отец еще был нормальным. Он очень любил Лив и много работал, чтобы обеспечить ей достойное образование, считал, что она умница и красавица, что она многого добьется, и всячески ее поддерживал. Он, в общем-то, всю жизнь прикладывался к бутылке, но тогда – редко. После смерти Лив все поменялось. Когда отцу сообщили, как она погибла, он был вне себя от горя и страшно пил несколько недель. Маме тоже было нелегко, но ей пришлось брать двойные и тройные смены, чтобы кормить нас, потому что отец только и делал, что пил. Его тогда даже чуть не уволили. А однажды вечером он пришел сюда, ко мне в комнату, с сигаретой и бутылкой в руках. Начал кричать, что это я виноват в смерти Лив, что я ублюдок и проклятие семьи, что я всех нас сведу в могилу. А потом схватил меня и прижал еще тлевший окурок вот сюда, – оттянув ворот футболки, я показал парню маленький круглый шрам под ключицей, ставший почти незаметным за столько лет. – А потом разбил бутылку о стол и махал «розочкой» у меня перед носом, крича, что выковыряет мне глаза за его драгоценную Лив. В этот момент мама как раз пришла с работы и оттащила его от меня, но он избил и ее. Я пытался помочь ей, виснул у него на руках, но он швырял меня как котенка, так что в конце концов я вырубился от очередного удара о стену. Потом это стало происходить постоянно – периодами каждый вечер, периодами через день, а иногда он на несколько дней будто забывал про нас с мамой, и это были благостные моменты передышки. Иногда он приходил с сигаретами, курил здесь и разглагольствовал на тему того, какой замечательной была Лив и какое ничтожество я. Говорил, что я чуть не погубил маму, когда родился, что я погубил Лив. Что я сгнию от передоза где-нибудь в канаве, а перед этим меня по кругу изнасилуют педофилы, которым он сам меня и продаст, даже если ему предложат за меня всего лишь шиллинг или бутылку пива. И тушил об меня сигареты одну за другой. Иногда доставал свой армейский ремень с тяжелой пряжкой и хлестал им, а иногда – скакалкой Лив, несколько раз резал ножом или осколками. Маме тоже доставалось, если она пыталась вступиться. Мне тогда только исполнилось семь, и я не знал, как защититься самому и защитить маму. После школы мне не хотелось возвращаться домой, но я не знал, куда еще пойти. Когда я слышал, как хлопала входная дверь и по дому начинали топать тяжелые шаги отца, я мог только прятаться под кроватью и молиться, чтоб он забыл про мое существование, только чтобы снова не было больно и он не трогал маму. И в какой-то момент он действительно забыл. И мама тоже. Это произошло незадолго до моего восьмилетия. С тех пор все и перестали меня замечать. Я говорил спокойным, ровным, бесстрастным голосом, как будто рассказывал о походе к зубному или покупке новых джинсов, потому что мне уже давно было все равно. Я смирился и с тем, что отец винит в смерти Лив меня, и с тем, что я стал его способом справляться с болью и гневом из-за несправедливости этого мира. А про шрамы я вообще порой начисто забывал, потому что нечасто пользовался зеркалом, а еще реже смотрелся в него обнаженным. Но рассказывать все равно было тяжело, на кончике языка было ощущение, будто я лизнул что-то горькое и липкое, а смотреть в глаза Киарану – еще тяжелее. В конце концов, я рассказывал эту историю впервые. И потому, пока говорил, я глядел куда угодно – на свои пальцы, в окно, на опаленную сигаретой дыру в ковре, – но только не на друга. Когда же я, наконец, поднял голову и посмотрел на него, я увидел в его глазах слезы и гнев. – Это все не должно было случиться с тобой, – хрипло прошептал он и разжал пальцы, которые до этого сжимал в кулаки так сильно, что кончики совсем побелели – очень долго в них толком не поступала кровь, а на ладонях отпечатались полумесяцы ногтей. – Но все же случилось. И, знаешь, я смирился, так что давай больше не будем об этом. Теперь ты знаешь всю мою тоскливую историю, и я не вижу особого смысла ее обсуждать, ведь ничего уже не поправишь, все это в далеком прошлом. А шрамы… ну, я тщу себя надеждой, что кому-то они могут показаться даже брутальными, – я неловко улыбнулся и взъерошил волосы. Киаран после этих слов негромко рассмеялся, откинувшись на постель. Его будто отпустило напряжение, в котором он пребывал все то время, пока слушал меня. – Да ты в принципе горячий парень, знаешь ли, – просмеявшись, сказал он и подмигнул мне, отчего я залился густой краской, внезапно вспомнив, что видел в ванной. – Ну ты как всегда… – буркнул я и поднялся на ноги. Внизу пискнула сушилка, и к тому же мне очень хотелось пить после такой долгой речи. – Сейчас вернусь. Я спустился в кухню и налил себе стакан воды. В этот момент в кухонном окне появилась рыжая голова Энни. – Доброе утро, сосед! Ну что, идем сегодня купаться? – весело поинтересовалась она, а я шикнул на нее. – Тише, Энни! Отец еще спит, – пояснил я, виновато посмотрев в ее озадаченное веснушчатое лицо. – Ой, прости… Так что? Ты с нами? – Энни понизила голос. – Ноа! А можно мне… оу, мадемуазель, доброго утра, – из-за моего плеча вдруг вынырнул Киаран и улыбнулся Энни одной из своих самых обаятельных улыбок. Я удивился, потому что не слышал, как он подошел. – Привет, – девушка явно смутилась, но все же протянула ему руку через окно. – Я Энни, соседка Ноа. – Киаран, его школьный друг, – Киаран пожал протянутую руку и изящно поцеловал ее, так что Энни покраснела до корней волос. – Так вы вместе учитесь? Как здорово! Какое необычное у тебя имя – Ки-а-ран! – имя парня Энни произнесла нараспев и по слогам, будто пробуя его на вкус. – Мои родители питают слабость к давно забытым и, по их мнению, аристократично звучащим именам. Например, нашего кота зовут Фрей – это бог плодородия в германо-скандинавской мифологии, а моего филина они окрестили Люцифером, – Киаран демонстративно закатил глаза, – но я зову его кратко – Люц. Энни заливисто рассмеялась, но тут же прикрыла рот рукой и хихикнула. – А ты забавный. Может, еще поболтаем как-нибудь, но сейчас мне пора. Ноа, увидимся вечером! И кстати, с днем рождения! – прокричала девушка, уже отъезжая от моего дома на своем зеленом велосипеде. А я готов был рвать на себе волосы. Ну зачем, на черта ты это сказала, Энни! Я так не хотел, чтобы Киаран знал, что у меня сегодня день рождения… Я медленно перевел взгляд на Киарана, боясь увидеть его реакцию, а парень стоял с таким видом, будто его окатили ледяной водой. – Ну и какого лысого Мерлинова хера, Ноа? – проговорил он через несколько секунд таким низким голосом, от которого у меня по спине пробежались мурашки. – Я… э-э-э… прости, я не хотел тебе говорить… Не люблю свой день рождения… – забормотал я, предпринимая тактическое отступление в прачечную. Киаран медленно двинулся за мной, и в конце концов я оказался прижат спиной к стене, а Киаран стоял ко мне вплотную, так что я ощущал на своей щеке его тяжелое дыхание, и злопыхал молниями из глаз. Я уже видел его в гневе, но в этот раз не было того ужаса и чувства надвигающегося тайфуна – сейчас я испытывал только легкое волнение и дрожь в животе. Киаран вдруг хлопнул ладонью по стене рядом с моей головой и, приблизив ко мне лицо так, что мы почти соприкасались носами, тихо произнес тоном таким сладким, что в нем явственно угадывалась угроза: – Душа моя, прошу, не обижай меня так. Я сейчас очень расстроен тем, что не могу как следует поздравить тебя в твой день рождения из-за того, что ты не счел нужным сообщить мне эту крайне ценную информацию. А когда я расстроен, происходят не очень хорошие вещи. Я нервно сглотнул и кивнул, нечаянно задев кончик его носа своим. – Так-то лучше, – Киаран мягко улыбнулся, странно дернулся, но тут же резко отстранился. А я вдруг понял, что у меня дрожат колени. Что это за напряжение повисло в воздухе? Я поспешил в прачечную, чтобы занять руки и прийти в себя. Киаран никогда так себя не вел… Впрочем, нечто похожее я испытал в тот вечер, когда я был в теле Норы и мы целовались, а еще в хэллоуинскую ночь, когда мы помирились в Запретном лесу и он спросил, хорошо ли целуется. Щеки мои горели, а мурашки устроили целую вечеринку с танцами на спине, так что я нервно поводил плечами в попытках сбросить их. Когда я вернулся с выстиранной одеждой Киарана в руках, он стоял с самым довольным видом, прислонившись к кухонной столешнице и скрестив руки на груди. Так доволен он не был, даже когда поел часом ранее, и меня это смутило еще больше. – Никогда больше так не делай, – буркнул я, сунув ему в руки одежду. – Прости, душа моя, я очень постараюсь, но ничего не обещаю, – хохотнул он и начал переодеваться прямо в кухне. Я благоразумно отвернулся, сунув руки в карманы штанов, но все же не удержался и глянул на парня через плечо. Телосложение у него было вполне обычным при его росте, разве что без одежды сразу становилось заметно, что слизеринец держит себя в форме и занимается спортом. Я невольно залюбовался игрой мышц на его спине, когда он надевал брюки, и подумал, что неплохо было бы нарисовать его в качестве анатомической тренировки… Как только Киаран застегнул последнюю пуговицу на рубашке, в окно кухни влетела ушастая сова серого в коричневую крапинку оперения. Я не знал этой совы, но в клюве она держала свернутый в трубочку кусок пергамента. – О, Мэг, – Киаран потянулся к сове и забрал у нее письмо. Пробежав его глазами, он сунул пергамент в карман брюк и посмотрел на меня с улыбкой, которая показалась мне грустной. – Прости, душа моя, мне пора. Родители завершили свои дела, и нужно возвращаться домой. Я вдруг почувствовал опустошение, будто из меня выпустили воздух. Да, пожалуй, поначалу я принял друга не так, как следовало, был озадачен и даже, вероятно, груб, но все же в душе рад его визиту. Было приятно, что он не поленился, отыскал мой дом и познакомился – пусть совсем немного – с моим миром. Я улыбнулся и кивнул. – Хорошо. Я рад был повидаться, честно. Киаран подмигнул мне и направился к выходу, я побрел следом. Мне вдруг отчаянно захотелось, чтобы он не уходил, и он замер, уже взявшись за дверную ручку, а потом обернулся ко мне со странной улыбкой на губах. Позже я размышлял, что бы она могла значить, но так и не смог понять. – А я рад, что все-таки пришел. С днем рождения, душа моя. Я пришлю к тебе завтра Люца? – спросил он. Я снова кивнул и закрыл дверь на замок, когда Киаран вышел за порог. Если еще отец, проснувшись, не вспомнит о моем существовании, это будет самый шикарный день рождения из тех, что я помнил.