***
Раннее утро. Большинство людей еще мирно спят в своих тепленьких кроватках и видят 9-й сон. Но не Леви, ведь кто-то должен встать не свет ни заря, и спешить на обучение кадетов, чтобы те доблестно воевали с титанами и обороняли сон простых граждан. Несмотря на то, что лег он вчера в 3 часа ночи, заполняя отчеты и просматривая дела новобранцев, он был достаточно бодр. Но все-же, лёгкая сонливость у него была. Капитан быстро вышел на улицу, ведь не может же величайший воин человечества опоздать на первую же встречу с новичками. Какой пример он тогда им покажет? Сам он не терпит опозданий и считает их недопустимым, по какой бы причине они не происходили, поэтому, развив свою максимальную скорость, на очередном резком повороте в здании-лабиринте разведкорпуса чуть не влетает в стену. Преодолев еще пару препятствий, в виде скользких полов и желания послать кадетов на все четыре стороны. Увидев Леви, кадеты начали перешептываться: — Неужели, это тот самый капитан Леви? — Судя по всему — это и вправду он. — Хм, а я думала, что он повыше. — Да уж, и как такой коротышка вообще может побеждать титанов? — Сказал чуть громче положенного кто-то из кадетов. В него тут же впился убийственный взгляд, от которого хочется провалиться сквозь землю и больше никогда на ней не появляться. — 50 приседаний за разговоры. — Недовольно смерив толпу взглядом, на секунду задержавшись на провинившихся, сказал Леви. — Эй, за что? Я ничего не говорил! — Ответил ему неугомонный кадет. Леви выдохнул сквозь сжатые зубы. Эта ситуация уже начинала его порядком раздражать. — Вы, двое говорунов, шаг вперед. Высокая рыжая девушка и парень среднего роста с забавными кудряшками, недоуменно переглянулись и синхронно сделали шаг вперед. — За разговоры во время тренировки, неуважительное отношение к старшему по званию и невыполнение приказов, штрафные 50 приседаний и 50 отжиманий. Но это только на первый раз. Если не дай бог такое повторится — отправитесь вымывать лошадиные стойла от навоза, языком их будете вылизывать пока там все не будет сиять чистотой, и я не шучу. Это ясно? — Так точно! — Выкрикнули перепуганные новобранцы. Теперь все поглядывали на Леви с опаской. — А теперь, когда провинившиеся осознали свою вину, и начали выполнять свое наказание. — Леви на секунду прервался и выразительно посмотрел на говорунов. Те, поймав его взгляд, чуть не столкнувшись лбами, быстро зашагали в конец строя и начали приседать. Удовлетворенный такой реакцией Леви продолжил: — Итак, чтобы в дальнейшем у нас с вами не возникало недопонимание, я сразу же расскажу вам о моих правилах, нарушать которые строго запрещено. — Во-первых не смейте опаздывать. Что бы не произошло: вы сломали ногу, доставали котенка с дерева, переводили бабушку через дорогу или вас сбила повозка, вы должны вовремя быть на тренировочной площадке, причем когда я говорю вовремя — это как минимум за минуту до назначенного времени. Это ясно? — Ясно! — Во-вторых бесприкословно выполняйте мои приказы. Что бы я не сказал: приказал 1000 отжиманий, значит, вы делаете тысячу отжиманий, сказал ударить меня — вы бьёте, сказал прыгнуть с крыши —вы что делаете? Правильно, прыгаете с крыши. Это понятно? — Понятно! — В-третьих пропуски тренировок — недопустимы. Без справки из медпункта с печатью главврача или поручением, подписанным лично главнокомандующим разведкорпуса или мною — пропуск расценивается как прогул. Никакая причина не считая вышеперечисленных не считается уважительной. Уяснили? — Так точно! — Отлично. Ну и последнее, но не по значимости — не смейте меня перебивать. Всё запомнили? — Да! — Хорошо, а теперь приступим к тренировке. Спустя полтора часа занятий, как минимум 9 кругов ада для новобранцев и 9 кругов удовольствия в виде наблюдения за страданиями кадетов для Леви тренировка была окончена и все пошли на завтрак. Если все кадеты уже умирали от усталости еле передвигая ногами, несмотря на желание сожрать что-угодно, лишь бы сожрать, то русая девушка спокойно шла, погруженная в свои мысли. Казалось — она даже не вспотела. Леви не мог не удивиться, так как знал, что со злости из-за раннего подъема действительно немного переусердствовал и провел для кадетов тренировку повышенной сложности. Обычно, он так тренировал свой элитный отряд, и те и то уставали. Эта же девчонка выглядела так, будто бы только что вернулась с небольшой прогулки по весеннему саду, а не бегала, прыгала, отжималась и приседала полтора часа под палящим солнцем. — Совсем не устала? — специально, как можно менее заинтересованно спросил он у нее. — Не очень, а должна была? Это ведь только утренняя тренировка, впереди еще как минимум 3. — равнодушно окинув его взглядом ответила она. — Как тебя зовут? — Ева Рид. А вас? — Неужели ты не знаешь, кто я? — Вы настолько знамениты? Леви недовольно хмыкнул. Слишком дерзкая, кого она из себя возомнила? Неужто думает, что имеет право так со мной разговаривать? — Я капитан Леви. — проигнорировав брошенную колкость ответил Леви. — Хм, возможно я и вправду что-то слышала о вас. Приятно познакомиться. — безэмоционально сказала та и ускорилась, тем самым грубо обрывая разговор. Да что она себе позволяет?! Слышала она что-то, а как же, внутри всех стен не найдется ни единого человека, незнающего моего имени. Постойте-ка, Ева Рид, а это ли не та самая знаменитая истребительница, о которой мне уже все уши прожужжали? Хм, как я и ожидал крайне не приятная персона. Не вижу в ней абсолютно ничего особенного.***
3:43 Ева проснулась в холодном поту от собственного крика — ей опять приснился кошмар. Кошмары снились ей почти каждую ночь и она почти каждую ночь в ужасе вскакивала с кровати и босыми ногами шлепала по холодному полу до маленького столика, стоящего в углу небольшой, но уютной комнаты, в которую ее заселили, наливала стакан прохладной воды из стеклянного графина, брала его еще слегка подрагивающими от приснившегося пальцами, подходила к окну, открывала его, вдыхала свежий сентябрьский воздух, ежилась от дуновения ветра, садилась на подоконник с ногами, делала глоток, любовалась луной и россыпью мерцающих, таких далеких и неприступных звезд, пыталась успокоить собственное, прерывистое дыхание и быстро бьющееся сердце. Сегодня ей снова приснился кошмар с тем же самым смыслом:845-тый год, падение стены Мария.
Стена обрушилась прямо на ничего не подозревающих, мирно прогуливающихся по вымощенным брусчаткой улочкам города, или занимающихся своими рутинными делами горожан. Большие груды камней летели прямо на хрупкие крыши стареньких одноэтажных домиков, проламывая их и убивая всех, кто был внутри. Люди кричали, бежали в разные стороны, толкались, пихались, пытаясь избежать той участи, которая им, видимо, была уготовлена. Молодая, красивая женщина в дорогом, нежно-голубом платье и соломенной шляпкой с небесно-голубой ленточкой держала корзинку для покупок в левой руке, а в правой крохотную детскую ручку 10-летней девочки, одетой также красиво как и сама женщина. Их волосы были заплетены в изысканные прически, а на губах играла нежная улыбка. Ласковое солнце подсвечивало русые локоны и яркие блики ложились на отдельные прядки. Они наслаждались прогулкой. Вдруг, вокруг загромыхало, земля затряслась, небо содрогнулось — надвигалась беда. Титаны ворвались в город. Они сметали все на своем пути, под их ногами хрустели человеческие кости, из их рта вытекала кровь людей, которых они только что сожрали, проглотив, даже не пережевывая, чтобы скорее запихнуть в рот новую, ни в чем не винную жертву. Вокруг валялись куски человеческого тела, по стенам домов были размазаны людские внутренности. Всё это пару минут назад были живые люди, люди, строившие планы на будущее, волнующиеся из-за бытовых проблем, мирно проживающие свою безмятежную жизнь. Внезапно, огромное, противное, с уродливым лицом с непропорциональными чертами, с огромными ручищами и бездумным взглядом существо, отдаленно напоминающее человека — застыло прямо перед маленькой девочкой и ее мамой. Оно потянуло свои лапы прямо к маме, девочка ни секунды не сомневаюсь выбежала, и стала перед мамой, раскинув руки в стороны -загораживая ее собой, защищая ее, грозно смотря на чудовище, и крича: — Нет, не трогай ее, это моя мама, не трогай ее. Но чудовищу не было дела до маленькой девочки с храбрым сердцем, оно легко взяло ее маму в свои ручища, с легкостью поднимая ее воздух, пока та свисала безвольной куклой, смотря на пасть титана огромными от ужаса глазами, не в силах что-либо сделать. Титан поднес ее к своему рту и запихнул внутрь, затем сомкнул челюсти и стал неспешно ее пережевывать, при том без особого энтузиазма, так словно он — это маленький ребенок, которого заставляют есть уже остывший овощной суп. Но девочка знала, что это не овощной суп, ведь когда ешь овощной суп — нету звука ломающихся костей и чьего-то отчаянного болезненного предсмертного вопля. Девочка не могла поверить, что титан только что сожрал ее маму. Ее мамочку, которая заплетала ей косички, читала на ночь сказки, никогда не ругала, и которую она очень любила. — Нееет! — закричала маленькая девочка своим надрывающимся от подступивших к горлу слез детским голоском. — Нет! — уже чуть громче раздалось, эхом отлетая от еле уцелевших стен соседнего дома. Вдруг она заметила боковым зрением какое-то движение, обернулась и увидела кого-то в зеленом плаще. Он с легкостью летал между домами, так, будто бы за спиной у него были крылья, но крыльев не было, были только два троса по бокам. Он приближался к ней. Он подлетел совсем близко, она не успела его разглядеть, заметила только, что он еще совсем молод, а еще — у него черные как смоль волосы и сосредоточенные серые глаза. — Держись крепко. — сказал он, подхватил ее на руки и взмыл в небо. Юноша окинул ее беглым взглядом и спросил: — Цела? — Цел-ла. — Немного заикаясь ответила девочка. — А как же моя мама? Нужно вернуться и забрать ее тоже. — Черт.- Прошептал юноша, чуть сильнее прижимая девочку к себе. — Слушай, твоя мама ушла. Ушла навсегда. Но это не потому, что она тебя не любит, просто ей пришло время уйти. — А куда она ушла? — На небо. — На небо? А что она будет там делать? — Она станет одной из тех прекрасных, ярких звезд и будет наблюдать за тобой. — Правда? — Вот увидишь, сегодня вечером посмотри на небо, ты станешь свидетелем того, как зажигается новая, великолепная звезда — это твоя мама. Ты сразу ее узнаешь, ведь она будет такой же красивой как твоя мама. Твоя мама же красивая? — Очень! — Сказала маленькая девочка, посильнее прижалась своим тельцем к юноше и постепенно успокаиваясь.*
Но всю оставшуюся жизнь Ева не успокаивалась. Она считала, что это она виновата в смерти своей матери — она должна была ее защитить, предпринять хоть что-нибудь, чтобы предотвратить это, но она не смогла, не справилась, по ее вине, из-за ее слабости ее мать мертва. За это она себя ненавидела. — Этот день я начну с того, что опять себя ненавижу. Намеренно причиняя себе боль я наказываю себя за то, что тогда не спасла ее, шрамы белые на запястьях заменяют давно мне счастье. Я всегда была недостаточно сильной, сколько я себя только помню — я всегда была чёрти-что. Все во мне не так, я совсем убогая. Все что отец говорил в мой адрес я превращала в запись в дневнике. Каждый пунктик намертво вгрызался в мою кожу, в мою память и сидел во мне. Чистыми слезами капал на футболку, криками в подушку вырывался вновь. Я давно порвала с отцом все связи, но воспоминания продолжают меня преследовать, он ни в чём, но почти во всем. На щеке задрожит слеза, как только вспомню, как он ко мне относился после смерти матери. А потом я не выдержала, и когда он в очередной раз кричал на меня, говоря, что мать мертва по моей вине, что это я ее убила, когда он уже замахнулся, чтобы дать мне звонкую пощечину — вдруг почувствовала я силу, ощутила себя красивой, неуверенность как могила, наконец я могу дышать. Гнев порывом захватит тело, бью вперед, защищаюсь слева, рассечённая бровь болела, крики и кровь — мне пора бежать. В тот вечер я сбежала из дома и больше никогда не возвращалась туда, и не видела отца. Если обычно в кошмарах лицо того юноши, который меня спас было каким-то затуманенным, и я не могла разглядеть ничего кроме пронзительных серых глаз, то увидев глаза-спасители сегодня в очередной раз я поймала себя на мысли, что выглядят они до боли знакомо. Также, зачастую перед тем как мама в очередной раз скрывалась в пасти титана она смотрела на меня обезумевшими глазами и истошно вопя не своим голосом кричала что я ее не спасла, и что это я виновата в ее смерти. Либо же мне просто снились обрывки моих воспоминаний где пьяный отец кричит на меня и избивает. Было еще одно воспоминание, о котором я себе строго-настрого запретила думать.***
По обыкновению успокаивающая Еву луна теперь навеивала мысли об одиночестве, а звезды, обычно излучающие абсолютное спокойствие, теперь слепили своей искристостью. Легкий ветерок, обычно остужающий мысли и тело, обволакивающий приятной прохладой теперь леденил конечности, и казалось имел намерение заморозить душу, чтобы кровь перестала циркулировать и безвольное тело постепенно приобретало синеватый оттенок, оседая на пол неподъемным грузом. Что-то было не так. Легкие наполнились вязким страхом и липким ужасом, короткие вздохи пропитались нервозностью, а рот беспомощно открывался и закрывался в безрезультатных попытках захватить хотя бы маленький глоточек воздуха, которого, казалось, было так много вокруг, но так ничтожно мало в груди. Сердце бушевало необъяснимой тревогой и чувством беспомощности.***
В столовой было ожидаемо пусто. Холодный свет проходил сквозь тонкие оконные стекла, падал на каменный пол, отражаясь от старых стен, освещая помещение. Ева прошла на кухню, минуя длинные обеденные столы и скамьи. Она поставила старый чайник на плиту, отыскала спички в ящиках, полных кухонного барахла, включила газ, поднесла уже на половину сгоревшую спичку и вспыхнуло пламя. Это был маленький огонек, но он потихоньку обретал уверенность и начинал нагревать чайник, заставляя воду вскипать и бурлить. Ева достала большую чашку, положила побольше, черной как ночь, которая была на дворе, заварки и залила ее кипятком. Добавила три ложки меда и дольку лимона — она любила крепкий, но сладкий чай с лимоном. Изначально она планировала только заварить чай и вернуться к себе в комнату, но потом поняла, что те стены давят на нее, они душат своей серостью и безличностью. Ева решила остаться в столовой, подошла к подоконнику и поставила на него чашку. Внезапно раздался звук открывающейся двери и она вздрогнула. — В правилах есть отдельный пункт о том, что запрещено находиться не в своей комнате после отбоя и до 6 утра, а сейчас ровно 4, нарушаем. — раздался тихий мужской голос. В нем не было ни намека на злость, лишь невозмутимое спокойствие. — Но вы же тоже здесь. — не оборачиваясь ответила Ева, узнав собеседника по голосу. Леви ухмыльнулся и подошел к Еве, ну а точнее — к окну. — Пьёшь чай? — Да, если хотите — я и вам сделаю, чайник еще горячий. — сказала Ева, уже следуя на кухню, чтобы заварить чай для капитана, не особо интересуясь его ответом. — Да, пожалуйста. — все же ответил он. Вернувшись с чашкой чая в руках и протянув ее Леви она взяла в руки свою, подула и сделала небольшой глоток. — Не знаю, какой вы любите, поэтому сделала на свой вкус. — Спасибо, у тебя не плохой вкус. — сказал Леви, отзеркалив действия Евы. — Что смогло вытянуть тебя прямо из постели посреди ночи? Только сейчас Ева вспомнила, что на ней одна ночнушка и высокие сапоги. — Ой. — немного взволнованно. -Хм. — слегка неоднозначно. Полностью одетый Леви снял с себя форменную куртку разведкорпуса и накинул Еве на плечи. — Накинь, а то заболеешь и не явишься на тренировку, а я кажется уже говорил, что не терплю пропусков. В самом сердце что-то приятно задребезжало. — Спасибо. — немного смущённо. — Пожалуйста. — наигранно безразлично. Леви потянулся рукой в карман и достал пачку сигарет. — Не знаешь, где можно найти спички? Ева знала, она разжигала ими огонь. — Третий сверху ящик, самый правый комод. Вернувшись со спичками капитан достал одну сигарету, чиркнул черенком спички по боковушке коробки и зажег сигарету. Неспешно закурил, вдыхая едкий дым. — Даже из вежливости не предложите? — А ты уже доросла? — Не вы ли говорили о правилах, курить же вроде-бы запрещено. — немного обиженно. — Это новобранцам, чтобы не расслаблялись и вели здоровый образ жизни. — как всегда безразлично. Ева недовольно сверкнула глазами. В ответ получила взгляд глаз, на вечно бушующем океане которых сейчас, кажется — был штиль. — Невежливо курить в присутствии дамы и даже не предложить ей сигаретку. — сказала Ева и хитро улыбнувшись, выхватила из рук засмотревшегося на ее улыбку капитана наполовину скуренную сигарету. Тут же глубоко затянулась и расплылась в новой, улыбке от удовольствия, блаженно выдыхая остатки терпкого дыма. — Ты что, куришь? — Нет, просто пытаюсь сохранить невосстанавливающиеся нервные клетки. А вы? — Вдыхая сизый дым я наконец-то начинаю чувствовать, что дышу. На миг ей показалось, что в вечно без эмоциональных глазах капитана мелькнула тоска. Но ей, наверное, показалось. — Ты все же замерзла. — не вопросительно, уверенно. — Нет, ни капельки. — для всех очевидная ложь. — Ты вся дрожишь. — Врать старшим по званию тоже запрещено. — жаркий шепот на самое ушко. Судорожный выдох. Тело покрылось мурашками. Несмотря на окружающий холод стало жарко, слишком жарко. Внутри что-то приятно екнуло. Кажется это сердце. Слишком близко, но хочется ближе, хочется риска. Затянулась сигаретой, поругала себя за такие мысли, повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Ему показалось, что она заглянула прямо в душу. Затем придвинулась ближе. Ближе чем положено, но дальше чем хотелось бы, дальше чем наступила бы точка невозврата. Хотя, никто не уверен, что она уже не наступила. Выдохнула дым. А он его вдохнул. И он не знает зачем, просто не смог этого не сделать. Вроде бы ничего не произошло, но что-то определенно изменилось. — Курение убивает. — Вы уже поджигаете вторую. — И все же, почему ты здесь? — Приснился плохой сон. Немой вопрос. — Мне тоже.