Петрикор

После череды долгих экзаменов между ними выдалась небольшая передышка, и Альнаир в этот день решила поступить так, как частенько делала прежде: остаться в комнате и просто отдохнуть. В ход шло все подходящее: фильмы в старом ноутбуке, чипсы и вредные напитки, бесцельный трёп в мессенджерах с братьями-монстрами. И если с Дримом все шло по прежнему легко, по накатанной, то с Маром было говорить труднее: то и дело приходилось упираться в частокол ехидных шуток и кавезных фраз. Словно какие-то опасения все ещё бередили душу и мешали открыться чуть больше, стесняя общение рамками. В случае с Дримом нельзя было сказать, что рамок не было и вовсе, но они давали явно более значимую свободу, чем с его братом. В итоге перед Наир встала дилемма: общаться хотелось, но из-за стеснения было неловко напополам со страхом обидеть ненароком из-за разницы в возрасте. Отложив в сторону смартфон, девушка, лежавшая на незастеленной постели, потерла пальцами уставшие от экрана глаза, со вздохом рассматривая залитый закатным солнцем потолок. Ветер приятно покачивал теплом тонкую тюль занавесок, пуская сквозь них тени марева, плясавшие на стенах с однотонной краской рыжим огнем уходящего дня. Час был поздний, но солнце ещё долго касалось верхушек домов и качало подпалинами макушки огромного лесопарка напротив, больше напоминавшего полноценный лес, убегавший бескрайним морем зелени до горизонта. Но со второго этажа было видно лишь малую часть, сквозь которую пробивалось солнце, наискосок лизнув лучами старые, желтоватые стены студенческого общежития. Клонило в сон, и чтобы избежать новых проблем, Наир привязала руку галстуком Мара, долго глядя на то, как переливалась шелковистая льняная ткань темного цвета, бликами черной бирюзы напоминая вектора монстра. От этого сравнения девушка, уже засыпая прямо в будничной одежде, улыбнулась, отмечая, что при всей своей остроте фраз Найтмер был не таким уж и жёстким, а даже вовсе наоборот... Ночь прервалась настойчивым звонком телефона, вытянувшим из сна и тут же давая понимание, что простое желание вздремнуть течением далеко унесло от берегов вечера, заставив чертыхнуться от того, что в этом случае режим дня грозил полететь в тартарары. В комнате было темно, а кругом тихо, и лишь слабый свет из окна заливал пятном середину пустой комнаты — соседка вновь пропадала, бог знает где. Сонно взяв аппарат, Альнаир ткнула в экран и ответила, не глядя на то, кто звонил в столь поздний час. — Да, кто это? — голубоглазая звучала совершенно заспанно и чуть сипло, но собеседника на другом конце это лишь порадовало. — Подъем, мелочь. Выйдешь ко мне на улицу? Только оденься во что-то более существенное, чем ночнушка, — фыркнул Найтмер, чей голос для предрассветных часов звучал непростительно бодро — Мар? Ты чего задумал? Эм... Да меня комендант прибьет, как я выйду по-твоему? — озадаченно спросила она, но все же села, заинтересованно осматривая кавардак сваленных на стуле вещей в попытке прикинуть, что можно было бы надеть, в случае возможности ускользнуть и развеяться с друзьями. То, что Найтмер мог быть один, ей в голову отчего-то не приходило. — Ты на каком этаже живешь? — На втором, но, хочу отметить, что твой вопрос мне не нравится, — недовольно фыркнула она, опасливо косясь на приоткрытое окно. — Иди по пожарной лестнице, если не трусишь увидеть то, о чем точно не пожалеешь, Наир, — тихий, басистый и скрипучий голос на другом конце связи несколько смягчился и добавил, — я не страшнее коменданта, малая, иди сюда. — Пфф, ну, допустим... Дай мне минутку, — весело фыркнула сонная девушка и сбросила, какое-то время заторможенно глядя в одну точку где-то над дверью. Он был один... И она только что дала согласие... Нервно вздохнув, девушка высвободила руку из плена ткани на изголовье постели и быстро переоделась в чистые джинсы и белую, мягкую толстовку. Недолгие колебания, прежде чем окно открылось настежь, выпуская во влажную прохладу сумеречных часов перед восходом, уже окрасившим часть неба голубой сангиной. Темный металл ненадёжной на вид лестницы убегал через все этажи, но обрывался, не дойдя и до середины первого, и с высоты было страшновато, вопреки тому, что под окна подошла знакомая смоляная фигура Найтмера, чьи вектора заинтересованно подергивали кончиками, струясь в воздухе мягкими волнами. Наир тихо прокляла все на свете и, кивнув монстру, начала спускаться, стараясь поменьше смотреть вниз. Вроде и небольшая была высота, но дух захватывало с непривычки. И лёгкий ступор на конце пролета с облупившейся от времени и солнца выцветшей краской был таким логичным, что монстр невольно усмехнулся, ощущая на языке привкус ее мягкой растерянности. К счастью, вектора его оказались как никогда кстати: пустив их к Альнаир, он обвил ими тело под ее взволнованный вздох и спустил к себе, буквально ловя в объятия, на контрасте уходящей ночи греющие слишком приятно, чтобы это можно было проигнорировать. Наир подняла к его лицу взгляд, но то ли от растерянности, то ли по причинам, которые пока не могла оформить мыслями, не отстранилась, держа свои руки на его плечах и ощущая мягкость щупалец, держащих за талию темными, живыми кольцами. — Знаешь, ощущение, что меня только что от дракона спас принц, — усмехнулась девушка, пытаясь разрядить обстановку забавным сравнением коменданта с чудовищем, но Кошмар от этого лишь порывисто отпустил подругу, снова скрутив щупальца мягкими спиралями за спиной, а свое смущение пряча за поворотом головы в сторону, хотя его заинтересованный большой глаз все равно косился на нее немигающим вниманием. — Спасибо за доверие... Принцесса, — тихо буркнул он и пошел по направлению к проспекту, зная, что Альнаир идёт следом, смущенная его словами и поддержкой сравнения, от которого грани шутки размылись намеками, на что душа взволнованно ёкнула, пуская тепло смущения разливаться по девичьим щекам розовой дымкой. И в тот момент она, глядя на его прямую, высокую фигуру с небрежно накинутым на плечо рюкзаком, осознала в полной мере, словно озарением осветило теперь очевидную для нее мысль: Альнаир доверяла Найтмеру теперь не меньше, чем Дриму... Именно с этого незначительного, вроде бы, события, ставшим точкой отсчета давно запущенной череды судьбоносных встреч. — Найт, а куда ты нас ведёшь так... поздно или рано, не знаю даже? — сонно поинтересовалась подруга, зевая, но в то же время, снедаемая любопытством, которое Кошмар ощущал как весьма приятный, чуть щекотливый привкус и отзвук где-то глубоко внутри себя. Он знал, что если накрыть этот комок эмоций куполом своей ауры, то будет ещё приятнее, но делать этого не спешил, зная, как это могло воздействовать, фактически усыпляя того, кто стал объектом этого влияния. Абы с кем это делать было противно, но с ней... Он бы точно не отказался, но явно не здесь и не сейчас. Метнув на нее хитрый взгляд, монстр чуть помолчал, выглядя даже самодовольно, завернув на почти пустой проспект, по которому изредка проезжали сизые тени автомобилей. — На вокзал, откуда ходят электрички до одного занятного места, — наконец, он удостоил ее ответом, немного помучив молчанием. — Электрички, ммм. Будет шанс ещё поспать, — снова зевнула девушка, ловя его ставший ещё насыщеннее взгляд, словно в левой глазнице сгущались краски глубоководного моря. Уже сидя в вагоне, пустом от наполнявшего его чувства раннего стремления за город, Альнаир едва держалась, чтобы не уснуть, давно не получая такой блажи, как возможность выспаться в промежутках сессии, которые предпочитала тратить на повторение материалов. И теперь, когда мягкий звук гудящего в недрах поезда электричества заполнил пустоту пространства, она уже откровенно клевала носом, покачиваясь рядом с черной фигурой отвлекшегося на телефон монстра. А потому он вздрогнул, когда голова студентки нечаянно уткнулась в его плечо, да так и осталась на нем, медленно соскальзывая с его тепла. Найтмер успел аккуратно подхватить ее лозой, устроив на себе удобнее настолько осторожно, насколько мог, чтобы ненароком не разбудить, разрушив столь приятное чудо случайной близости. И чем дальше стлался путь утренних рельс, тем счастливее был монстр, обнимавший девушку, которую практически выкрал из общежития и увез в туман особенного места. Летели силуэты леса, за которым начинали сверкать блики рассвета, пытаясь разогнать чуткую дымку и испарить жаром лета бриллианты миллионов росинок. Рассекали массивы древесных пород простыни полей, темнеющих оливковыми оттенками посевов, перемеженных пшеничной мягкостью колосьев. А когда лучи солнца уже были готовы стрелами пронзить все окружение, машинист объявил следующую остановку, их точку назначения, а значит Наир было пора будить. Найтмер повернул к ней череп, всматриваясь в мягкость расслабленных черт и винные пряди волос, щекотавших скрытую воротом толстовки шею, где была спрятана полоса ещё нераскрытой тайны, которую монстр бередить не хотел. Усиком вектора он мягко погладил ее щеку, дозываясь до сознания аурой, не желая словами грубо рушить момент ее подсознательного доверия. И у него получилось: Альнаир чуть вздрогнула и глубоко вздохнула, вынырнув из спокойного и безмятежного сна, начав понимать, что спала на чужом плече, постоянно придерживаемая аккуратным обьятием щупалец. — М? Ой... Извини, я случайно, — стушевалась она, сев ровно и поправляя волосы, прядями заложив их за ухо, ощущая, как по ней скользил взгляд спутника спонтанной вылазки. — Извини в карман не положишь. Будешь должна, мелочь, — коварно оскалился монстр, с наслаждением испивая ее удивление с оттенком лёгкой паники, из-за того, что боялась выглядеть глупо рядом с таким как он, — идём, наша остановка, — Найтмер поднялся, набрасывая рюкзак через одно плечо и уходя в тамбур в сопровождении нескольких любопытных взглядов малочисленных попутчиков. Наир шмыгнула следом, больше интересуясь тем, что было снаружи: за окнами распростерлись заливные луга, упирающиеся холмами в блеск крупного озера, окружённого серпом редкого леса. Наир восхищенно ахнула, с улыбкой любуясь через стекло красотами местности, рассеченной жилой железной дороги. А Найтмер любовался ей... Её ямочками на щеках, блеском волос в восходящем солнце совместного утра, взглядом, в котором им же растапливается голубой лёд, преломляясь светлыми лучами благодарного счастья. И среди всех эмоций, вопреки любви к поглощению негатива, монстр счёл вкус ее нежности весьма недурным дополнением... Ему нравилось... С железным скрежетом разъехались на платформе двери, выпуская в свежесть окружения, напоенную ароматом летнего разнотравья с оттенком росы и едва растаявшего тумана. Альнаир в восхищении осмотрелась, провожая взглядом уехавшую дальше электричку, змеистым туловищем вагонов убегая за линии редких ив, растянувших плакучие кроны над водами озера, над гладью которого стлались мягкие языки дымки восхода. Тишина звенела пением кузнечиков и первых птиц, чьи трели наполняли воздух до краев ощущением волшебства, в которое они погружались, уходя по узкой, едва заметной тропке прямо в поле, уложенное границей между рельсами и водоемом. — Такое и во сне не приснится, — тихо заметила девушка, идя рядом с Найтмером, чуть замедлившим шаг, чтобы та за ним поспевала. — Кстати, о снах. Я, конечно, люблю нашу тайну, но смею заметить, что Дрим тоже имеет право знать об этом. Не люблю обмана, тем более, если это касается тебя, — тихо пожурил он спутницу, ощущая терпкость привкуса чувства ее вины и сожаления, от которого та словно сжалась комочком, беззащитным перед обстоятельствами. — Прости... Как бы мне хотелось... Чтобы не было этого недоразумения. Лучше бы и вовсе никто не знал, хуже, чем просто стыдно, — расстроенно ответила та, опуская под ноги взгляд, где с приятным потрескиванием под кедами мялась трава и почва. — Стыдно? Никто не знал? Вот дурная, — монстр вздохнул, будто перед ним было дите малое, и все необходимо было объяснять на пальцах, — и кто бы тогда о тебе мог позаботиться? Не неси чепухи, мелочь. И не стыдись этого. Хотя бы с меня начни, может тогда все же сможешь рассказать брату об этом, — он покосился на нее, будто ожидал реакции на свои слова, несмело надеясь, что ему она доверилась бы первому вне зависимости от обстоятельств. И девушка робко кивнула, но взгляда не подняла под гнетом собственной робости, ощущая, что черномастный монстр был вновь как никогда прав. Не знай он, то как минимум не дал бы свой галстук, и беды было бы не миновать, стоило лишь леске натереть руки слишком сильно, чтобы можно было ее вообще использовать, рискнув спать без страховки. А уж про поддержку и вовсе говорить не приходилось, в этом Мар был искреннее, чем хотел бы казаться. Тропинка ушла на спуск, упираясь изгибом в береговую линию, уводя парочку вдоль сверкающей штилем глади в сторону поля пшеничных колосьев, едва заметно колыхающихся золотисто-зелеными волнами на лёгком, только просыпающемся ветру. В лесополосе, полукольцом окаймляющей водоем, слышался флейтой разносящийся свист какой-то дивной птицы, и Наир невольно остановилась прямо посреди моря колосков, заслушавшись этой мелодией. Монстр встал на месте, поняв, что подруга осталась позади, и ощутил ее любознательные эмоции, пушинками взметнувшиеся вокруг ее ауры. Он вернулся к ней, с немым вопросом буравя взглядом, но поняв, чем вызван ее интерес, тихо ответил, не дожидаясь ее слов. — Это иволга. Птица, ярко-желтая и весьма скрытная, — тихо пробасил его голос, привлекая ее всецелое внимание и явный интерес, щекотливым чувством отозвавшиеся в его душе. — О... Как красиво она поет. А... Это кто? Так мило тренькает, слышишь? — голубоглазая указала рукой в сторону берега, поросшего кустистым ивняком, откуда подобно капели доносилась краткая, отрывистая трель какой-то мелкой пичуги. — Пеночка-теньковка, — уверенно ответил монстр, обращая свой пристальный взгляд в сторону воды, — и зяблик, слышишь повторы треска? Альнаир прислушивалась, но взгляд повернула к Кошмару, невольно забыв, о чем вилась лента ее мыслей. Шелест пшеничного поля, пение птиц, которых Найтмер знал по голосам, угадывая играючи, и солнце, игравшее бликами на его плавном движении векторов, отливавших в свете теплых лучей глубокой, хвойной зеленью, подобно той, что клубилась дымкой ближе к середине его большого, удивительного глаза, который в ответ, не мигая, глядел на нее в упор. Они просто слушали птиц, но Альнаир в этот миг залюбовалась монстром, внезапно поражённая пониманием и удивлением того, как прежде не замечала, что под колкой натурой скрывалось такое... чувственное, темпераментное и в самом деле внимательное существо. Это было удивительно... Найтмер оказался удивительным. Монстр же замер, даже лозы, казалось, чутко замедлились, подрагивая лишь кончиками, немного клонясь вперёд, будто притягиваясь тем, что сейчас испытывала девушка. Мар ощущал ее так близко, что уже и не мог точно сказать, витал ли на языке привкус ее подсознательной симпатии или это она сама была такой приятной, будто вокруг ее хрупкого тела витал аромат цветущего клевера. Он потянулся за рюкзаком на плече, прервав зрительный контакт, который затянулся до первых нот явной неловкости, разбавляя тишину звяканием железных боков термоса и шуршанием пакета с бутербродами, которые предусмотрительно взял с собой в качестве завтрака на двоих. Сесть решили прямо здесь, в поле, скрытые от всего мира рядами стройных стеблей пшеницы, поглощая завтрак и запивая его горячим чаем, налитым в одну на двоих кружку, служившую для термоса и крышкой. Найтмер невольно замирал и ловил чрезмерно близко подползавшие к ней вектора, ненавязчиво заводя их обратно за спину, стоило лишь подумать о том, что ее губы только что касались пластика и металла, а сам он отпивает чай точно в том же месте. Он смотрел пронзительно, как она ела, шутила и смеялась, ненавязчиво расслабляя узел напряжения рядом с ним, проникаясь доверием, будто рядом с большой, черной фигурой веяло спокойствием и комфортом, тянущим из нее все переживания прошлого и настоящего, делая невозможным проникновение волнений о будущем... — О, а это что за необычные птицы? — тихо спросила девушка спустя какое-то время после их трапезы, поднимаясь над колосьями на коленях, пытаясь выглянуть и узнать, что за громкое курлыканье разносилось над полем. Найтмер узнал его безоговорочно, и, отчасти желая дать птицам приземлиться к ним ближе, чтобы показать их подруге, а отчасти, чтобы снова ее коснуться, он порывисто завалил ее в пшеницу навзничь, прижимая вектором, с интересом обвившимся вокруг тела, и собой, замерев неподвижно над ее испуганным замешательством. Мар не удержался, прижав этот клубок спутанных чувств своей сильной аурой, ощущая сладость этого мягкого ворошения и ее накатившей сонливостью, которой не позволил чрезмерно усердствовать, чтобы не усыпить. Наир ощущала, как по телу с кровотоком потекла мягкая усталость, залив собой искры перепуганных мыслей, словно бархатным покрывалом накрыв все тело. Однако, явное смущение чужой близостью, в которой явственно скользил запах зелёного яблока, проступила на коже мягким румянцем, щекоча душу Кошмара новыми эмоциями. Не желая больше ее так мучить, он отступил, на последок огладив лозой ее живот и ложась рядом, раздвигая узкие стебли, чтобы дать им обоим обзор на крупных, прекрасных птиц, стаей приземлившихся в колыхании золотистого поля. Это были журавли. Курлыкая и подпрыгивая, эти грациозные, изящные птицы вели друг с другом чудесный танец, выхаживая в колосьях медлительными, важными фигурами. Девушка, перевернувшись на живот, теперь тоже смотрела за чудесным зрелищем, приоткрыв в изумлении рот и понимая теперь отчего Найтмер завалил ее в траву, не позволив нечаянно лишить их такого чуда, напугав чутких, прекрасных птиц своим тайным присутствием. Найтмер делал вид, что тоже смотрел, хотя его взгляд, изрядно потемневший до бирюзовой тьмы, метался по ним лишь сквозным вниманием, пока сам он пытался унять канонаду биения собственной души от недавней теплой близости. Монстр твердо осознал, что стоило разобраться в себе как следует: живя не одну сотню лет он не знал и не помнил, что есть какая-то ещё эмоция, далёкая от того, что он испытывал, например, к брату. Да, там была очень близкая привязанность, забота и невозможность долго быть без его общества. Но с Альнаир... Все это играло новыми красками, контрастными, растекающимися цветными пятнами тягучих красок... Привязанность? Возможно... Но хотелось чего-то ещё. Забота? Безусловно... Он боялся за нее, стоило слишком поздно получить от нее сообщение, ставшее их негласным, маленьким правилом, давая ему знание, что на ночь голубоглазая сомнамбула не забыла привязать себя страховкой. Но, казалось, и этого было мало... Невозможность разлуки с ней? Странно, но стоило ей проводить чуть больше времени с Дримом, как душу жгло прохладой раздражения и желания оборвать чужой разговор... Что же получалось в итоге? Кажется, что за многие десятки лет, Найтмер начал вспоминать, что такое чувство звалось влюбленностью... Явная симпатия, которую он лишь подтвердил недавней вольностью, ставшей для его сознания толчком к принятию неизбежного факта, который теперь предстояло выносить и рассмотреть со всех сторон... Сам не заметил, как вновь смотрел на Альнаир, чьи волосы мягко перебирал ветер, доносивший до слуха пронзительный зов журавлей, ходивших совсем рядом, не замечая две притаившиеся фигуры, лежавшие бок о бок в мягком настиле колосящегося поля. А сама она... Вдруг подумала о Дриме, ощутив отчего-то жгучий стыд и неловкость... Вину и какое-то болезненное чувство, словно не хватало одной очень значимой части, без которой уже наполовину собранный пазл не складывался. Это заставляло нервничать и огорчаться, словно душу неприятно, почти болезненно дёрнуло вниз, сжав предупредительно, заставив все чувства, уже было затеплившиеся в груди, замёрзнуть в ожидании правильного шага. И Найтмер ощутил эту ее потяренность, решив пока больше никак не провоцировать, лишь немного оттягивая из нее эти эмоции, не давая ей больше поводов волноваться и переживать. Монстр с чувством лёгкого сожаления вздохнул глубоко, но вышло до странного рвано, и, поймав ее взгляд, слабо улыбнулся, уводя разговор в привычное русло. — Они часто прилетают в поле, — тихо сказал он, осторожно садясь рядом в позе лотоса, сложив вектора за спиной, ближе к бёдрам, чтобы те не поднимались выше колосьев. — Потрясающе, — прошептала она, осторожно усаживаясь рядом, но держа разумную дистанцию, — но... Откуда такое удивительное увлечение? Ты не упоминал ни разу, — она робко улыбнулась, потирая зажившее запястье со слабым хомутом красноватого шрама на молочно-белой коже. — Хм... Птицы... Я их с детства любил. Свободные. Красивые. Но больше всего я просто любил и люблю рассветы. И ни один из них не рождается без птиц, — тихо ответил монстр, заглядываясь на плывущие над ними шапки белоснежных и бесконечно холодных облаков. — Ты видишь прекрасное не хуже брата, Мар. Это... знаешь, это восхищает, — смущённо ответила девушка, отводя взгляд к взлетающим с поля журавлям, упуская из виду расплывшуюся по щекам черномастного монстра туманную дымку смущения и скрутившиеся кольцами на траве вектора, отчаянно гнущиеся под гнетом ее ласковых слов, которые прежде никто другой не говорил. Даже Дрим... — А ты что любишь, кроме книг? — поинтересовался он, совладав со своими эмоциями, стоило отвести и отвлечь взгляд на торможение одного из колосков усиком щупальца, ронявшего зерна на теплую землю. — Кажется... теперь я люблю рассветы, — смущённо поделилась она, попадая своей робкой честностью в мишень его души, отозвавшейся теплой дрожью глубоко внутри, вызвав тяжелый вздох. Острая, но уже ставшая привычной, улыбка против его воли разрезала черноту лица, смотревшего в небо вместе с той, кто тронул самые чувственные струны в существе, давно позабывшем, что значит "любить" кого-то кроме члена семьи.