Не «зачем?», а «почему?»

Туман сгущается. Луда совсем маленькая, но в серой мгле не видно её конца. Не видно вообще ни черта. Море глушит практически любой звук, погружая сознание в какой-то вакуум. Солнце медленно, но верно ползёт к горизонту. Часть совершенно упаханных студентов расстелила спасательные жилеты прямо на камнях и улеглась на них в короткие пару минут передышки. На улице дубак страшный, но пот течёт ручьём. В глазах рябит от мельтешащих вокруг студентов, носящих вёдра с водой для собранных водорослей. — Вы кстати знали, что спасательные жилеты не спасают? — как обычно лучезарно улыбаясь, говорит лаборантка Маша с ботаники, то и дело поглядывая на часы. — В каком это смысле? — подаёт голос Николаша, распластавшийся на одном из жилетов и вот уже несколько минут не подававший никаких признаков жизни. — Да в прямом, — Маша пожимает плечами. — Вы когда-нибудь пробовали в них плавать? — спрашивает она, уже обращаясь непосредственно к Аргунову. Совершенно очаровательная манера — ко всем всегда на «вы». Даже учитывая то, что она не преподаватель и по виду старше всех, может быть, года на три. — Я вообще плавать не умею. — А зачем они тогда вообще? — Тома приподнимается на локтях, заглядывая в лицо Маше. Очередная бюрократическая практика? Чтобы потом у администрации можно было отчитаться — «Мы сделали всё, что могли». Впрочем, у половины жилетов даже застёжки сломаны, о чём тут говорить. — Вы обращали внимание, что они всегда ярко-оранжевого цвета? Их видно издалека. Так что если что-то случится, вас будет проще заметить. — А, ну то есть если этот лох перевернётся на лодке, то жилет его не спасёт, зато все увидят, как он утонет? — с коротким смешком встревает Ян, сразу получая от Николаши тычок в бедро. — Так, всё, — встаёт Маша, похлопав по коленям. — Время полшестого. Встаём бегом. Со всех сторон раздаются синхронные вздохи. Мышцы ломит так, будто по ним проехались катком. — У вас ещё кошка и ламинарник, — напоминает она. Студенты переглядываются. Лезть в лодку и тащить на себе это орудие смерти желания нет никакого. — Если за час всё сделаем, можем успеть к ужину. Маша знает, чем замотивировать. На выезды с собой всегда дают сухпаёк примерно одного состава: макароны, тушёнка, хлеб. Если бюджет позволяет, могут положить овощей и каких-нибудь печенек. Бюджет на первый раз позволил, но легче от этого не становится. При взгляде на макароны с тушёнкой, даже самом голодном взгляде, хочется только плакать. Медвецкий как-то пытался провернуть одну интересную штуку. Двухметровому шкафу вроде него его порции было катастрофически недостаточно. В один из дней повара так расщедрились, что вместо стоявших в горле макарон по-флотски сварили гречку и нажарили котлет. Такой очереди в столовой, как в тот вечер, не видел ни один советский гастроном в день завоза колбасы. Кто-то из особо хитрых студентов встал в очередь во второй раз. Видимо, чтобы наесться до следующего случая невиданной щедрости. И Медвецкий кривя душой поднялся с лавки и поплёлся в очередь за ним. Когда он оказался у окна раздачи, милая девушка за стенкой испуганно похлопала глазами и огляделась на противни. — Студентик, ну что ж ты так поздно пришёл? Боже мой… закончилось уж всё. Она ещё немного помялась, а затем её лицо внезапно озарилось. — Точно, дурья моя бошка! Сейчас накормим. Она сложила пальцы в знак «окей». Послышался звон половника и стук ложки о тарелку, которая через мгновение появилась на подставке. Казалось, вся столовая услышала, как у Медвецкого сердце ухнуло вниз, а затем повисла полная тишина. На подставке стояла тарелка с макаронами и тушёнкой. Сверху было плюхнуто немного кабачковой икры для вкуса. Мотивация в виде ужина сработала безотказно. Даже призрачной надежды на нормальную еду оказалось достаточно, и студенты разом повскакивали со своих мест. К группе подошла Мирушина. Выглядела она сейчас под стать студентам: непромокаемая куртка расстёгнута, взмыленные волосы топорщатся от ветра, а плечи то и дело вздымаются от тяжёлого дыхания. В лодку на пару с кошкой она отбирает студентов «покрепче» и «не настолько ушатанных, а то угроза сделать из потерявшего кошку новую кошку ещё в силе». Медвецкий с Томой садятся на вёсла, Саша с Верой опускаются на оставшиеся банки, придерживая руками оборудование. Ветер обрушивается на них с новой силой, даром что туман не сгоняет. На лудах деревья не растут, такой недоостров частенько заливается в сизигийный прилив водой, поэтому и литоральных водорослей там много. Выглядит это даже забавно. Привыкшим к тайге глазам странно видеть практически голый пустырь. Уж слишком смахивает на тундру, но от тундры там одна видимость — биоразнообразие-то чисто таёжное. Но, как только лодка отплывает от берега на несколько метров, всё это становится неважно, так как возникает неочевидная проблема, которая, как полагается, всегда была на виду. — Блядский туман, — шипит Саша. Она рулевая — сидит на корме и поправляет курс, гребущие-то плывут спиной к движению. — Не видно ни пизды, мы так до противоположной стороны никогда не доберёмся. Саша, в народе мать Александра, была самой старшей из практикантов, если не сказать самой старой. На биофак она поступила в двадцать семь и уехала на трёхнедельную беломорскую практику, оставив мужа нянчиться с ребёнком. Естественно, все эти обстоятельства вызывали к ней не совсем здоровый интерес и порождали массу слухов: кто-то говорил, что она уходила в академ, залетев от преподавателя, и сейчас восстановилась; кто-то утверждал, что она жена какого-то состоятельного криминального авторитета и просто развлекается; кто-то вообще сказанул, что она подсадная и должна следить за политическим настроением студентов, в случае чего сообщать начальству о неугодных, но в это верило совсем мало народу, хотя несколько убеждённых было. Как бы то ни было, пусть поначалу её предсказуемо обходили стороной и непроизвольно расправляли плечи, стоило ей появиться в помещении, в тусовку восемнадцатилетних она неожиданно влилась очень хорошо. Видимо, семейная жизнь её ничуть не обременяла, и к своим годам она не успела растерять ни фирменного студенческого раздолбайства, ни привычки материться через слово, ни почти детской непосредственности, которая в это же время не пересекала грань инфантильности. Напротив, будто потакая невольно прилипшему прозвищу, однокурсники всё чаще заходили к ней на чай, а Саша, в свою очередь, спокойно и участливо выслушивала юношеские проблемы, подливала вовремя кипяток, не перебивала и гладила по голове. Но сейчас она была в ярости. — Ебала я этот ебаный туман, — пробурчала она куда-то в ворот куртки. — А зачем его ебать, если он уже ебаный? Может, до завтрашнего дня подождать хотя бы? — задумчиво проговорила Тома, не отрываясь от гребли. — Вот сейчас заведу вас в какую-нибудь пиздень, будете там ёрничать. — Мы и так в пиздени, — парировал Серёжа, делая остановку после каждого слова, чтобы не сбивать дыхание. На этом философский разговор временно затих, возобновляемый только редкими Сашиными «Правее», «Ещё правее». Через некоторое время, которое всем четверым показалось годами забытья, Саша дала отмашку останавливаться — видимо, лодка всё-таки доплыла до противоположного конца луды. Вера достала из-под банки кошку и размотала цепь. Свободный конец они привязали к банке, так как пытаться удержать его в руках было делом неблагодарным. Течение здесь, ближе к открытому морю, было сильнее, поэтому Тома с Медвецким остались на местах, время от времени двигая вёслами и возвращая лодку в изначальное положение. Девочки в очередной раз ловко перебросили кошку за борт, подцепили таллом и потянули наверх. Обычно этим нагружали пацанов, так как тащить несколькокилограммовую железку вместе с водорослью было довольно тяжело, но сейчас практически все пацаны, в край упаханные тасканием вёдер с водой, валялись на том конце луды, а единственный, находящийся в зоне досягаемости, тратил остатки своих сил на удержание лодки на месте. Да и, по правде сказать, девчонки на биофаке были боевые, не уступали. Сашу, во всяком случае, после возни с сыном вообще мало что могло напугать. Кроме одного. Издав отчаянный скрип, цепь заскользила на влажной от тумана поверхности банки, и в одно мгновение кошка вместе с предательской цепью и хлюпающим звуком скрылась под водой. — Сука, — почти без выражения отозвались все четверо. Всё произошло так быстро, что никто не успел ни удивиться, ни разозлиться, ни всерьёз испугаться. — Ёбаный туман, — философски заключила Саша, рассматривая расходящиеся от цепи круги на воде. Повисло минутное молчание, будто в память и об утерянной кошке, и об их грешных душах, которым теперь придётся занять её место. Никто не спешил первым подать голос. Спустя ещё пару минут, Вера всё же спросила очевидное: — Чё делать будем? В ответ на неё уставились три пары ошалелых глаз. — Вероятно, лучшим решением будет утопиться, — сказала Тома. Не совсем удачная шутка внезапно возымела огромный успех, и все четверо громко расхохотались, продолжая взглядом буравить воду. — Сейчас отлив будет? — спросил Медвецкий. — Сейчас отлив будет, — кивнула Саша. — Мы не так далеко от берега. Может, подождём немного, а потом достанем? — Ты думаешь, береговая линия до сюда дойдёт? — скептически спросила Тома, почесав затылок. — Ну это ж луда, дно, скорее всего, довольно пологое. Хотя береговая линия вряд ли дойдёт, это факт. Ну я нырну и достану. — Только попробуй, — Тома оторвалась от воды и глянула на его полное решимости лицо. Встретившись с непоколебимым взглядом, она добавила. — Серьёзно, это херовая идея. Здесь вода градусов десять. — А чё ещё делать-то? — спросил он. — Потом откачаешь меня, человек-аптечка, — он попытался изобразить подобие подбадривающей улыбки, но вышло откровенно плохо. — Если тебе так будет спокойнее, можешь нырнуть сама. — Если придётся ждать, опоздаем на ужин, — невпопад сказала Саша. — Я сейчас не полезу, мать, — возмутился Медвецкий. — Не-не, я не про это, — запротестовала Саша. — Может, лучше вернёмся? — И все получим пизды. — Справедливо, — с шумным выдохом отозвалась Саша. Вера молча переводила взгляд с Медвецкого на воду и обратно. — Может, реально ну её? — всё-таки спросила она. — У нас всего одна кошка на базу. Как мы потом збп переживём? — этим доводом он разом пресёк все попытки убедить его бросить кошку. Практика по збп занимала большую часть всего отведённого на Белое море времени, и с помощью кошки студенты должны были вновь пару раз совершить рейд на фукусники и ламинарники, на которых жила херова туча изучаемых ими мшанок, сцифоидных и асцидий. — Серьёзно, мне приходится уговаривать вас пустить меня нырнуть? — Ты только осторожнее, хорошо? — потухшим тоном проговорила Вера. — Я буду предельно осторожен, — ответил он, впервые за последние минуты по-настоящему искренне улыбнувшись. Ждать долго не пришлось. Уже через двадцать минут вода очень заметно опустилась, хотя береговая линия предсказуемо до них не дошла. Но ждать дольше они не могли, их должны были хватиться в любую минуту. Медвецкий встал, поменялся с Сашей местами, чтобы та села на вёсла. От веса его громадной фигуры, которая теперь стояла во весь рост, лодку опасно качнуло из стороны в сторону. Он снял куртку и сапоги, уже собираясь прыгать, как Тома жестом остановила его. — Стой. Раздевайся. — Чего? — непонимающе переспросил он, хлопая глазами. — Ты собирался в воду в одежде лезть? На тебе её слоя четыре, намокнет — можешь и не всплыть. И как ты рассчитывал до конца дня проходить в мокрой одежде? Сляжешь гарантированно, — пояснила она. Медвецкий растерянно обвёл друзей по несчастью взглядом. — Мы отвернёмся, если тебе неудобно, — как всегда тактично вставила Вера. В такой ситуации до Томы как-то не дошло, что ему реально может быть неловко. — Зато потом вытрешься Вериным шарфом и оденешься в сухое, — закончила Тома. Вера с готовностью стянула с себя шарф и сразу поёжилась от ветра и тумана. — Это имеет смысл, — согласился он и, дождавшись пока все отвернутся, начал по очереди снимать с себя предметы одежды, оставшись в одном белье. За спинами послышался нервный стук пальцев о борт, глубокий вдох, а затем оглушающий всплеск воды. — Мне всё это очень не нравится, — не поворачиваясь, призналась Вера. И все соврут, если скажут, что не чувствовали того же. Если через пару минут он не всплывёт, Рита, конечно, будет прыгать от счастья, но и то недолго. Никто не может потакать своей беспричинной ненависти до бесконечности. Время тянулось отвратительно долго. Саша то и дело поглядывала на секундомер в телефоне, укрывая его руками от влажного тумана. Через полторы минуты раздался ещё один громкий всплеск и надрывистый вдох. — У нас… проблема, — тяжело дыша и запинаясь, проговорил Медвецкий, протирая лицо от солёной воды. — А чё ты без кошки? — спросила Вера, и все шокировано перевели не неё взгляд. Видимо лимит тактичности на сегодня был для неё исчерпан, и она тупо уставилась на его лицо, даже не моргая. — Она в ламинарнике. Нихерово так зацепилась, — пропустив Верин вопрос мимо ушей, объяснил Медвецкий. — Ща, — и без лишних слов нырнул обратно. Девчонки переглянулись. Саша выглядела крайне недовольно. Но не оттого, что кошка, вполне вероятно, так и останется на дне морском, а потому что всё затягивалось, и это было опасно. Тома сидела, стараясь прошерстить в голове всю свою аптечку. То, что Медвецкий после такого сляжет, было ожидаемо, и она перебирала названия всех таблеток и микстур, которые взяла с собой и которые, как она надеялась, смогут облегчить ему жизнь, раз он ради них на такое пошёл. И ради себя, конечно, тоже, но это, в любом случае, было отчаянно смело. А на Вере в то же время просто не было лица. Томе почему-то вспомнилось, как она писала письмо Енисейскому в комнате общаги, часа в три ночи. То самое письмо с копией обращения Медвецкого к студентам (и конкретно к старосте) и скриншотами общей беседы. Решение совершенно спонтанное — никакой привязанности к Медвецкому у неё не было, они разговаривали-то за весь год от силы пару раз. Один из этих диалогов произошёл накануне на общажной кухне. Конец апреля тогда выдался на редкость промозглым, батареи отключили ещё в марте. Все спасались, как могли — таскали на себе чудовищное количество слоёв одежды, даже заменили ред булл на горячий чай. Кто-то притащил в комнату на третьем этаже подержанный масляный обогреватель — в те дни все студенческие тусовки перекачивали к ним. Тома тогда в районе половины третьего ночи выползла из своей комнаты на кухню, по ходу качаясь и обтирая плечами стены, чтобы смешать в «счастливой» кружке тот самый ред булл с кофе — дрянь редкостная, но ночь впереди длинная, ещё половина билетов, а зачёт уже в девять утра. Перемещалась по коридорам она в обычных пижамных штанах и растянутой футболке, пугая своим видом всех завёрнутых в пледы соседей. Никто это не комментировал, но охуевшего взгляда сдержать не могли. Вот и на кухне, в ночи, она наткнулась на такой же удивлённый взгляд. Медвецкий стоял во флисовой олимпийке, накинутой поверх толстовки, и в шерстяных носках, которые комично смотрелись вместе с обычными шлёпками. Примостился у плиты с двумя включёнными конфорками — на одной стояла сковородка с жареной картошкой, у второй он просто держал руки навесу и грелся. «В ночи на картошечку потянуло?» встало в горле комом. Тома, ввиду появления у них в комнате мультиварки, на кухне появлялась не то чтобы часто, но пару раз в день стабильно забегала то за кипятком, то ещё за чем. И ни разу с момента весеннего скандала она не натыкалась на Медвецкого ни в коридорах, ни, тем более, в общих пространствах по типу кухни. Осознание, что ему приходится выползать из комнаты ночью, только чтобы лишний раз ни с кем не пересекаться, пришло с опозданием в три недели. На Серёжино «Что, тяжёлая ночка?» Тома только поперхнулась и ляпнула что-то в духе «От сессии до сессии живут студенты весело». Было очевидно, что Медвецкий Тому как угрозу не воспринял, и она не очень понимала, как к этому относиться. Возможно, ему просто хотелось хоть с кем-то перекинуться парой слов, и от того факта, что он мучается без возможности вообще с кем-либо поговорить, Тому затошнило. Она же складирует у себя херову тучу самых разных препаратов, потому что смотреть на чужую боль для неё невыносимо, даже курсы первой помощи когда-то сто лет назад проходила — хотя получается, что её желание помочь, как бы парадоксально это не звучало, сугубо эгоистичное, лишь бы унять поселившийся в голове зуд и наконец-то успокоиться. А тут этот появился, готовит себе поесть в полтретьего и пытается заговорить хотя бы с рандомным проходимцем. Через ещё одну минуту голова Серёжи снова показалась над водой. — Я не могу её распутать, не выходит… — с обречённым вздохом сказал он. — Я не могу. В который раз все переглянулись. Губы у Медвецкого были синие, а загорелая кожа заметно посерела. Его пока не трясло, но Тома знала — это было делом времени. — Сможешь достать цепь? — спросила она, выбив этой просьбой из него ещё один мученический вздох. — Если сможешь подать нам её конец, то мы уже сами вытащим. Если не получится, хуй с ним, пойдём обратно отогреваться. Чаю тебе надо… — Ты не обязан этого делать, — Саша предупредительно выставила руку, будто готовясь собственноручно его затащить на борт прямо сейчас. Она перевала непонимающий взгляд на Тому — «Ему и так досталось, куда ещё-то?», и хоть в этом взгляде осуждения не было ни грамма, но лучше бы там было оно вместо непонятно откуда взявшейся тоски. Медвецкий немного перевёл дыхание и похлопал глазами. Потом его лицо вытянулось, и он шумно выдохнул, хлопнув себя ладонью. — Бля-я-я. Цепь. Точно! Я же могу просто достать цепь, — его глаза засветились. И Томе это не понравилось. Если он уже дошёл до этой стадии, значит, до обморожения не далеко. — Вот я дебил, сука, ну дебил. Последнего слова никто уже не услышал, так как Медвецкий снова нырнул обратно. — Нахуй ты ему идею подала? — спросила Вера. — Да не, Вер, иначе бы он нырял за этой ебаной кошкой до посинения, — попыталась вставить Саша. — Так-то он уже весь синий, — Вера только покачала головой. Справедливо. На этот раз, Медвецкий вынырнул гораздо быстрее, держа в руке конец цепи. Он передал его Вере с Сашей, которые тут же потянули цепь наверх, вспахивая кошкой ил и вырывая из него ламинарию. Тома, тем временем, помогла Медвецкому забраться в лодку. Кажется, он ещё сильнее посинел, и его било крупной, беспорядочной дрожью. Он быстро завернулся в Верин шарф, даже не пытаясь двигаться или одеться. — Так, — Тома обвела взглядом скукожившуюся, трясущуюся фигуру. — Так-так-так, — она словила Верин взгляд, а-ля «Я же говорила». Всё выходило плохо, очень плохо. — Так, Саш, сядешь на вёсла? Нужно к берегу. Саша было метнулась обратно на банку, а потом повернула голову и лаконично спросила: — Нахуя? — Бегать будет. Если будет вот так все сорок минут обратной дороги сидеть, будет гораздо хуже. Только медленно, — добавила Тома, обращаясь уже напрямую к Медвецкому, — главное, не вспотей сильно. Медвецкий недовольно фыркнул и привстал, собираясь запротестовать, но Вера быстрым и уверенным движением посадила его обратно и подала вещи. Заставить Медвецкого бегать было задачей, посильной разве что гипнотизёру или тюремному охраннику. Как только лодка причалила к берегу, он вывалился на гальку, прошёл пару метров до относительно сухого участка и рухнул на землю, наотрез отказываясь даже встать, не то что бегать. Благо, с грехом пополам пережитая неделя в практически полевых условиях помогала приобретать совершенно неожиданные навыки, которые не всегда с биологией были связаны, так что уговорить кого-либо на что-то, противоречащее его желанию, они уже умели. Хотя это всё была, в основном, заслуга Саши, наученной горьким опытом обращения с маленькими детьми, так что дебильных приёмов, как заставить маленького ребёнка сделать то, что ты хочешь, в её арсенале было пруд пруди. Пока Медвецкий бегал, подгоняемый неожиданно жёсткими криками Веры, Тома встала немного поодаль от Саши и закурила, чтобы дым не попал на неё. В ходе ленивого диалога вдруг всплыло, что биофак — не первое Сашино образование и что в семнадцать лет она, по настоянию родителей, поступила в пед на учителя русского языка и литературы. Собственно, её дар убеждения был никаким не даром, а скорее уж профдеформацией. Что удивило Тому ещё больше, помимо того, что биофак — не первая её вышка, так это то, что и не вторая, как оказалось, тоже. Работая в какой-то общеобразовательной школе, она заочно окончила психфак. С некоторым смущением она призналась, что за последние два универа платил её муж (кстати директор этой самой школы, который потом основал какие-то курсы, и дело внезапно пошло в гору), так что она могла развлекаться учёбой сколько влезет, не переживая о необходимости искать работу. Тома не была уверена, рассказывала ли Саша это кому-нибудь ещё, но, на всякий случай, решила не распространяться. При всём своём неумении улавливать подтексты, от неё не скрылось, что факта подобного спонсорства Саша стеснялась. — Слушай, а можно один вопрос личного характера? — внезапно, прокашлявшись, подала голос Саша, не отрывая взгляда от Томы, достававшей из внутреннего кармана две пары сухих перчаток — «На обратную дорогу для гребли, те уже мокрые же, больно будет». — М? — вопросительно промычала Тома. После такой Сашиной исповеди она отчего-то решила, что врать ей не будет, всё-таки так будет честно. Хотя недоговаривать никто не запрещает. — Ты не подумай, чисто… профессиональный интерес, — в ответ на это Тома весело хмыкнула, гадая, к какой из её профессий этот интерес относится. — Задавай. — У тебя случайно не ОКР? — Саша видимо решила не ходить вокруг да около и спросить прямо в лоб. — Не-а, — Тома отрицательно мотнула головой и на автомате убрала перчатки обратно в карман — намокнут же от тумана, и толку от них не будет. — А подозрения были? — продолжала Саша, вся неуверенность которой, не встретив сопротивления, разом растаяла, уступив место, как она сказала, «профессиональному интересу». — Подозрения были. И это уже второй вопрос, — Тома снова затянулась и бросила взгляд на Сашу. В ответ та коротко рассмеялась, не почувствовав ни капли смущения. — Значит, это что-то другое? — Что-то другое, — согласно кивнула Тома, в упор не видя причины, почему так легко ведётся на её манипуляции. Хотя мать Александра же психолог, чему тут удивляться. — И что же? — Саша уже всем корпусом провернулась к ней и разглядывала её лицо горящими глазами с интересом натуралиста. Кажется, Тома начинала понимать, что чувствуют радиолярии, когда та пялится на них в микроскоп. — Всё тебе расскажи. Тем временем, Медвецкий не фигурально встал перед Верой на колени и умоляющим взглядом попросил её сбавить обороты и отпустить его. На «Давай ещё кружочек и всё» он чуть не расплакался. А потом внезапно обнял её за колени и отказался двигаться окончательно. Вера растерянным взглядом посмотрела на Тому с Сашей, неловко потрепала его ещё влажные волосы и махнула рукой в сторону лодки. Тома выкинула бычок и развернулась. Они оставили Серёжу немного подождать — толкать лодку в таком состоянии он всё равно не сможет, а пытаться сдвинуть её с места уже вместе с ним — ещё бесполезней, чем заставлять его ещё побегать. Тома встала с левой стороны, Вера и Саша — справа. На счёт три они толкнули лодку и… ничего не произошло. — Чё за херня? — удивилась Саша. — Давайте ещё раз, — сказала Тома. Они попытались сдвинуть лодку с места ещё несколько раз, но с каждым разом она будто сильнее сопротивлялась. — Да что за ебанина? — воскликнула Саша, убрав руки с борта и пробежав по нему глазами. Она сделала пару шагов от берега и обошла лодку с кормы. — А. Мы идиоты. Тома с Верой переглянулись и тоже подошли к корме. — Точно. У нас же отлив, — совершенно спокойно констатировала Вера. Точно. Был же отлив. Первым правилом обращения с лодкой было не вытаскивать её из воды, иначе придётся ценой огромных усилий тянуть её обратно по земле. Если есть, к чему её привязать — тогда вообще отлично, но сейчас в этом необходимости не было, так как Саша с Томой не отходили от лодки ни на шаг, следя, чтобы её не унесло в море. А тем временем, за десять минут незапланированной лёгкой атлетики вода ушла ещё сильнее по почти плоскому дну, оставив лодку на голой гальке. И чем сильнее они пытались толкать её к воде, тем больше её край зарывался в гальку. — Не, это какая-то херня, — Саша отлипла от лодки и теперь протирала лоб рукой от выступившей испарины. Вслед за ней все тоже оторвали руки от борта в надежде на короткую передышку. Старая лодка с облезающей голубой краской, которая непроизвольно навевала воспоминания о совковых подъездах тошнотворного цвета, ну и об общажных коридорах, наотрез отказывалась сдвинуться хотя бы на миллиметр. В теории, лодку, конечно, можно было бросить и дойти до остальной группы пешком по берегу, но проще было не оттягивать неизбежную, в таком случае, казнь и всё-таки утопиться. Медвецкий, тем временем, лёг на гальку и, кажется, уснул. — А мы сможем её приподнять? — наивно спросила Вера. — Можем попробовать, но ничего не выйдет, — хмыкнула Тома. Даже без увесистой кошки и пары килограммов ламинарии лодка весила прилично. — Вы смотрите. Я-то уже рожавшая, у меня хотя бы отмазка будет от второго. Надорвётесь, — с насмешкой проговорила Саша, так и не убрав руку от лица, но скрыть волнение в голосе всё равно не вышло. Все трое тяжело вздохнули, схватились за борта и потянули наверх. И конечно, лодка осталась на месте. Они попробовали ещё пару раз, но уже без какого-либо энтузиазма и не особо стараясь синхронизировать движения, ведь всем уже было предельно ясно — они конкретно попали.