***
Куромаку хмурится, застывает на секунду, но, отлипнув от глазка, открывает дверь. Смотрит в глаза напротив, пока они не закрываются, моргая. - Поговорим? - предлагает хрипловатый голос. Он кивает, понимая - да, возможно это нужно и ему. Неловкое молчание разбавляет гул кипящего чайника. Решиться на разговор - решился, а вот что говорить, когда застарелая проблема вновь поднимается со дна прошлого - непонятно совсем. И пребывали в подобных растеряных чувствах оба. - Как мне стоит извиниться? - решился на первое слово Пик. - Никак. Я уже усвоил, что мы просто не поняли друг друга в той ситуации. - оборвал Куромаку, встав чтобы достать кружки. -Ладно. - скорее для себя протянул на выдохе. - Тогда так: какие извинения тебя устроят, чтобы конфликт был полностью исчерпан? Куро выдохнул, разливая заварку по кружкам, понимал - не отвертеться от формальностей, какие свойственны большинству людей. - Я подумаю и скажу позже. - пододвинул Пику кружку, уже ставя сахар на стол. - Тогда встречный вопрос. Пик посмотрел на него вопросительно и легко кивнул в благодарность на чай. Отпил и прикрыл глаза на, примерно, минуту. - Встреча. Куро смотрел с недоверием. Он не хотел видеться с ним или чтобы это делал кто-либо другой. Это намерение сквозило во взгляде и воздухе. - Завтра вечером, созвонимся в семь. - коротко и емко объяснил. - Ясно. - ответил, холодно смотря в глаза собеседнику. Пик вышел из кухни, прошел по гостинной, зашел в прихожую и вышел, чуть хлопнув дверью. Волнение. Жгучее, вязкое, текучее. Стены подъезда - прохладные и шершавые, что не мешает опереться на них, только бы не съехать на пол. Спокойно выдохнуть. Попытаться не упасть, восстанавливая сердцебиение. Страх. Быстрый, колкий, жгуче-ледяной. Реакция для обычного разговора была слишком странной, пугающей. Место, где раньше была метка, горячо заныло, потом боль начала ползти по телу. Прошла по костям, пропитала хрящи, прошила мурашками кожу. Пик медленно опускался, плотно схватив себя за плечи, стараясь унять боль и от нее же не заскулить. Ненависть. Горячая, всепоглащающая, заполняющая. Это не должно происходить снова. Не хочется испытывать такое от простых слов. От эмоций. От воспоминаний. Сердце сжимается так, будто откажет прямо сейчас. Тошно. Хочется кричать. Рвать. Бить. Плакать. Что угодно, только бы сердце не стучало так громко. Он крепче цепляется за свои руки. Больно. Жжется. Полы подъезда пахнут песком. Что угодно, только бы мозг затих хоть на минуту. Только бы прекратить. Тело пробивает дрожь, падает на четвереньки. До стертых пальцев цепляется за пол. Нужно хоть что-то, чтобы не упасть. Нельзя. Надо успокоиться. Надо придти в себя, слышишь? Вдох. Песок и пыль впиваются в лицо, камень неудачно проходится прямо по шраму на носу. Выдох. Ладони потеют, трутся о пол, с усилием сжимаются в кулаки. Вдох. Удается подняться. Нужно не упасть опять. Губы дрожат. Сосуд в глазу предательски лопается. Выдох. Грубо припадает к стене. Дыхание сбивается. Хочется кричать. Хочется бить. Хочется плакать. Хочется прекращения. Хочется понять. Хочется разбиться в лепешку. Хочется ударить Куромаку так, чтобы вылетел из головы. Чтобы не подобрался к душе. Хочется выбить из себя все эти мысли. Чувства и мотивы. Получается поплотнее сжать зубы и сползти на пол опасно близко к лестнице. Получается захлебываться воздухом. Получается подняться полчаса спустя.***
Куромаку облегченно выдыхает, когда дверь захлапывается, через минуту метку жжет огнем. Он кривится, хочет проклянуть Пика, но вовремя вспоминает про свой атеизм. Боль яркая, острая, ровно по букавкам. Пик, вероятно, действительно совсем уж инфантилен. - думается Куромаку. - До сих пор не смирился, да еще и приехал спустя столько времени только ради давней мелочи. Он глотает горький чай, мимолетно наслаждаясь вкусом, пока метка не жжется снова.***
Данте сидит на ковре в гостинной, закинув ногу на ногу. Пик ввалился в дом весь помятый и психичиски выжатый, и Данте, признаваясь, заволновался. Проявлялось волнение, ни много ни мало, в сжимании пальцев ног и в глазах, что не были лениво прикрыты, а переходили с обой на лампу и назад. Дверь ванной щелкнула и в комнату вошел Пик. Посвежевший, в более домашней одежде, но с непомерно усталым взглядом. - Встреча пошла "другим" ходом? - нет. - грохнулся рядом, улегшись. - Это после. - принял более удобное положение и продолжил, чуть медля. - Я сорвался, не знаю причины. Данте задумчиво уставился на Пика, изучающе всматриваясь в лицо, выискивая остатки событий. - Этого уже... - он потер нос запястьем, прошелся пальцами по шраму на носу. - года два не было. Ни разу, но стоило вернуться... Губа дрогнула и он замолк. Данте сочувственно выдохнул и осторожно запустил руку Пику в волосы. Тот ничего не сказал, но чуть расслабленей стал в лице. Он легко массировал кожу и вертел фиолетовые пряди между пальцев. Волосы, густые и лохматые, местами еще влажные от душа, легко ходили между пальцев, медленно и по-свойски проходящим по голове. - Всем свойственно ошибаться. Человеку это необходимо. - не с такими последствиями. - тихо пробубнил. Ненадолго повисло молчание. Оно не было оглушительным, в каком тонут другие звуки, какое мы ненавидим. Это было молчание полное звуков, не прерывающее шорох первой листвы за окном, оставляющее место даже тиканью часов. Но и такое свойственно прерывать. - Все из-за метки? - озучил вопрос, давно маячивший перед глазами. - Все из-за.. - прервался, закашлявшись. - Не только из-за метки, скорее от того, в каком она виде. Данте изучающе смотрел Пику в глаза, тот вместо ответа сел. Ответно взглянул на Данте. Под изучающим взглядом потянулся к штанам.