где ты, луна, теперь? как затонувший колокол скрылась на дне морском ~мацуо басё~
— На прошлом сеансе вы говорили о кошмарах, которые преследовали вас на протяжении нескольких лет. Повлиял ли на это какой-то конкретный эпизод из жизни? Довольно маленькая, на взгляд Чонгука, женщина поправляет очки с тоненькой чёрной оправой и скрещивает перед собой руки, укладывая их на неразборчиво исписанные бумаги. Несмотря на свой возраст, она кажется ещё совсем молодой девушкой. Красивые блестящие волосы, белоснежная подтянутая кожа, свежее лицо, пышущее здоровьем и свободой. За всё это время она стала ему настоящим другом, хоть их и связывают исключительно профессиональные отношения, какие могут быть между докторкой и пациентом. Но для мужчины это и было именно тем, что обычно называют человеческой близостью. — Да… — отвечает он, задумываясь. Фокус смещается на семейную фотографию, висящую позади психологини. Он видит её каждую неделю, но отчего-то каждый сеанс воспринимается она по-разному. Как и сегодня, когда после вопроса Хвиин в памяти начинают всплывать самые страшные картинки, которые он бы так сильно хотел забыть. Вырвать и растоптать, сжечь, отправить в открытый космос или закопать как можно глубже в землю. Уничтожить навсегда. — С вашим братом? Захватывает уже привычная тревога, как обычно готовая прожечь грудь насквозь. Он крепко сжимает кулаки и переводит дыхание, привычно подавляя все свои эмоции. Они — слабость. Эту аксиому Чонгук выучил очень давно. — После поступления в университет он стал совсем другим человеком, — округлив и без того большие глаза, в которых сейчас читается то ли пустота, то ли злость, он, практически не моргая, пялится в одну точку. — Обещал приезжать почаще, чтобы не оставлять меня надолго наедине с родителями, но появлялся раз в несколько месяцев. Часто всего лишь на день. Но это было самым настоящим праздником, хоть я и бесился… Маленькая тёмная квартира. Запах сырости и старой мебели, а ещё очередного обеда, который готовит мать. Она стоит у плиты, разбивая в закопчённую чёрную сковородку давно испортившиеся куриные яйца. Словно страшная восковая фигура, которая лет десять валялась в забытой всеми коробке. Опять в бреду. Облезлые грязные обои, потрескавшийся низкий потолок. Всего две комнаты, кухня и ванная, которые в сумме занимают меньше площади, чем просторный и светлый кабинет Хвиин. Эта суббота самая долгожданная. Суббота, когда домой приехал брат. Чонгук стоит у двери в ванную, за которой тот скрылся почти сразу, чтобы поговорить с кем-то по телефону. — С вами он время не проводил? — интересуется Хвиин, придвигаясь ближе к столу. Приезжал утром, но к ним приходил только к обеду. Смотря на это сейчас, Чон даже не понимает, зачем. Несколько часов он мог поиграть с маленьким братиком или же просто с ним поговорить, в тысячный раз пообещав, что скоро всё наладится и он сможет забрать его к себе. Но этого так никогда и не случилось. Вечером он ловил последний автобус в Сеул и снова исчезал из их жизней. Брат очень редко говорит с такой нежностью и лаской, которые слышатся через хлипкую дверь. «Нашёл себе девушку», — думает мальчик, продолжающий прислушиваться к каждому его слову. Из кухни начинают доноситься крики, но парня в ванной они никак не задевают. Чонгук отлично помнит, с каким страхом внутри оборачивается назад и видит убегающую в кладовку мать. Она пытается спрятаться от следующего за ней с той самой сковородой пьяного отца. Он отлично помнит его безумный взгляд, который внезапно замечает ребёнка в тёмном углу. — Сука, какого хуя ты не спишь?! — мужчина подходит всё ближе и ближе. — Я тебя щас, мелкая тварь! В этом доме все должны слушать только меня! Но бежать некуда. Чонгук опускается на пол, закрывая голову руками и прижимая к груди колени. Он чувствует, как замахивается отец, но в ту же секунду дверь в ванную резко распахивается. — Тэхён, я перезвоню, — спешно произносит брат. Тэхён. Тогда он не знал, что это имя — мужское. Тогда он не мог и предположить, что шея и ключицы парня были не в синяках, потому что он постоянно ввязывался в драки, а в засосах, потому что… — Вас часто бил отец? — уточняет Хвиин, внимательно наблюдая за тем, как спокойно повествует обо всём этом Чонгук. — Да, — сразу отвечает он. — Особенно тогда, когда брата не было дома. Звук сильного удара. И ещё одного, и ещё… Всё, что происходило дальше, раскололось в памяти на хаотичные короткие эпизоды с разными лицами и локациями. Отец лежит на полу. Так близко. На расстоянии вытянутой руки. Вокруг головы — лужа крови. Она медленно растекается по всему кафельному полу. Мальчик поднимает взгляд и видит стоящего над трупом брата. На лице — ни эмоции. Он не напуган, нет: скорее, не знает, как незаметно вытащить из квартиры эту огромную тушу, некогда бывшую их отцом, но никогда — человеком. Высунувшись из кладовки, мать заходится в громком хохоте. Чонгук отчётливо помнит скривившуюся гримасу растрёпанной сумасшедшей женщины, которая вместе со звуком её смеха то уменьшается, то увеличивается прямо перед его глазами. Тёмная улица. Пустота. Брат снова кому-то звонит, и через секунду у подъезда появляется небольшой фургон. — Оставайся здесь, я скоро вернусь, — последнее, что он говорит ребёнку перед тем, как в очередной раз надолго исчезнуть. Потому что больше всего вернуться ему хочется только к Тэхёну. — Он ужасный человек, — заключает Чонгук, переводя взгляд на Хвиин, которая быстро смахивает со щеки выскользнувшую слезу. — И заслуживает… заслуживал гнить всю свою никчёмную жизнь в клетке под замком. Не за убийство, а за всё, что он наделал. — Судя по вашим прошлым рассказам, — сосредоточившись, женщина делает глоток воды. — У вашего брата была шизофрения, как и у вашей матери. Поэтому вам не следует держать в себе столько злости на него. Принимая во внимание отсутствие должного лечения, которое, конечно, никаким образом его не оправдывает… но в этом нет ни вашей вины, ни его. Наши беседы как раз направлены на то, чтобы проговорить все эпизоды, которые сформировали в вас самые негативные стороны, и как можно скорее от них избавиться… Молодой полицейский смотрит на наручные часы, даже будто не слушая психологиню, и пусто произносит: — Спасибо, госпожа Бан. Увидимся через неделю. Чонгуку все эти решения на самом деле не интересны. Он знает, что ему поможет. Только это решение пока далеко, а встречи с Хвиин приносят хотя бы небольшое облегчение здесь и сейчас. — Что у нас сегодня, господин Бан? — интересуется Чонгук, как только возвращается обратно в отдел. — О, Чонгук, ты как раз вовремя, — реагирует инспектор, не отрывая взгляда от каких-то документов. — У нас опять вызов. Едем в Инчхон. Достали все обломки яхт. Они оперативно собираются и берутся за дело. Заняв переднее место, Чон ставит в держатель два стаканчика с горячим кофе, который успел налить. Бан кивает с благодарной улыбкой, заметив этот жест, и немедля трогается с места. Авто едет на юго-восток города, к самому берегу Жёлтого моря. Интересно, что же ребята оттуда выловили? По мере приближения к берегу тучи становятся всё чернее и гуще. Видимо, гроза идёт с моря. Машина плавно паркуется около въезда в порт. Вся стоянка заполнена полицейскими автомобилями. Град с силой бьётся о тонкие зонтики и грохочет по асфальту. Двое мужчин предъявляют охранникам предприятия свои удостоверения и наконец попадают внутрь. Уже издалека видно, какое огромное количество народу толпится у берега беспокойного моря, под навесным тентом. Чонгук сразу замечает несколько знакомых лиц: собрались и ребята из дежурной части, и оперативники, и береговая охрана, и отдел по противодействию терроризму, и, судя по вспышкам фотоаппаратов, вездесущие журналисты. Небо ярко разрезает молния, хоть на секунду оживляя эту едва не чёрно-белую картинку. — Гляди-ка, и Ким уже тут, — мельком оборачивается на помощника Кристофер, быстро, почти бегом идущий к тенту. — Какой именно? — отзывается Чонгук, стараясь перекричать шум разбушевавшейся природы и собравшихся людей. — Капитан наш, — поясняет инспектор и приглядывается повнимательнее, — а… Хотя и его заноза-братец, который юрист Хана, тоже уже примчался. А вот самого Хана что-то не видно. — Стал бы он сюда тащиться в такой ураган, — фыркает Чон и зябко ёжится. Новоприбывшим наконец удаётся втиснуться под тент, где уже едва хватает места. За спинами коллег совершенно не разобрать, какую же находку удалось выловить несчастным водолазам. — Ну, что там? — Бан хлопает Хонджуна по плечу. — Обломки, — мрачно рапортует тот. — Чудо, что нашли! Ещё пару часов такого шторма, и прощайте, все улики!.. — А что с обломками? — в напряжении уточняет он. — Сами посмотрите, — невесело усмехается собеседник и, отступая в сторону, хлопает в ладоши, чтобы привлечь всеобщее внимание: — Так, народ! Парни из наркоотдела подъехали, пропустите! Инспектор проходит через образовавшийся коридор в центр, где огороженные лентой лежат все добытые улики. К обломкам не прикоснуться, но оно и не нужно. Они обугленные. Безупречно белый материал разорвало на куски, края которых почернели и усохли, как края раны. — Рванула?.. — в задумчивости чешет мокрые волосы Бан. — На этом этапе строительства яхты ещё не были оснащены ни двигателями, ни топливными баками, — тут же откликается адвокат Ким. — Это прописано в документах. Грубо говоря, там нечему было «рвануть». Выходит, их взорвали. Инспектор хмуро переглядывается с помощником. — А что на камерах? — вновь заговаривает Крис. — Охрану уже допрашивали? — Без толку, — качает головой суперинтендант Мун. — Записей нет, данные о сменах ночных охранников тоже затёрли. Скорее всего, в теракте участвовал сам персонал. Или, по крайней мере, сознательно позволил этому теракту произойти. Мужчина замолкает, поджав губы. Звук дождя, перешедшего в самый настоящий ливень, становится громче. — Господин Хан! Инспектор рывком выныривает из подступивших раздумий и обращает внимание на дорогой автомобиль, что остановился перед шлагбаумом. Телохранитель быстро и дёргано выходит из салона. Он раскрывает зонтик, после чего открывает дверь своему господину. Предприниматель выглядит таким испуганным, что на секунду у Кристофера даже сжимается сердце. — Извините, — адвокат тут же идёт навстречу своему клиенту, но спешит добавить: — Господа, могу попросить вас об услуге? Не давайте, пожалуйста, журналистам подходить к нему. Ким быстрым движением раскрывает свой зонт и выходит из-под укрытия тента. Полицейские честно стараются не пропускать прессу, но вот от фотоаппаратов никуда не денешься — десяток-другой снимков сегодня точно просочатся в газеты. Минхо озлобленно моргает, ослеплённый очередной вспышкой, и откидывает со лба уже насквозь вымокшие волосы, попутно смахивая с глаз эти ебучие потоки воды. Он остаётся стоять за спиной Хана, держа зонт ровно над его головой. Намджун останавливается напротив них, и одно только выражение лица уже говорит о многом. Точнее, обо всём. — Что?.. — едва выдавливает из себя бизнесмен. — Всё-таки подрыв, — решает не томить Ким. Мужчина лишь кивает в ответ, утыкаясь взглядом в лужу под своими ботинками. В голове мигом становится пусто. Худший сценарий из всех, которые они только предполагали, теперь стал реальностью. — Джисон, вы нездоровы? — участливо спрашивает Ким после длительной паузы, всерьёз обеспокоенный странным видом и поведением своего клиента. — Нет, я… — спутано начинает Джисон и посекундно вертит головой, заглядывая в глаза то Киму, то Ли, — я не то чтобы… Я просто не понимаю, что… что теперь делать. Что теперь, Намджун?.. — Главное, не беспокойтесь, — спешит заверить юрист. — Подготовим заново все документы, передадим в полицию. Всю информацию о персонале — тоже… — Так это кто-то отсюда, верно? — неприязненно уточняет Минхо. — И он всё ещё работает тут? От нас ведь никто не увольнялся с того момента. — По поводу увольнений надо будет ещё перепроверить, — задумчиво отвечает Намджун. — Разузнаем у администратора, не вы же занимаетесь набором кадров. Но да: полицейские, как и мы, предполагают, что без помощи изнутри тут не обошлось. — Понял, — почти выплёвывает Ли, не переставая брезгливо отряхиваться от льющихся на него потоков ливня. — Я его найду. — Зачем кому-то надо было?.. — Хан машет рукой в направлении обломков и, не в состоянии продолжить мысль, просто качает головой. Минхо коротко переглядывается с Намджуном. Вопрос, на который бы правда хотелось найти ответ. — Джисон, — осторожно начинает Ким, — вы точно не наживали себе врагов? Мужчина хмыкает в ответ, и ему совсем невесело. — Я думал, что нет. — Езжайте домой, Джисон, — покашливает он. — И не волнуйтесь вы так! Мы со всем разберёмся. Ситуация нестандартная, но вполне решаемая. Приобняв Хонджуна за плечи, суперинтендант отводит его в сторону ото всех, под самый край тента. Старший инспектор уже прекрасно понимает, что за этим последует, и в тревоге оглядывается на своих ребят. — Не повезло тебе, Ким, — сразу подходит к самой сути мужчина и закуривает дорогую сигарету из своего портсигара. — Верно, господин Мун, — понуро отвечает полицейский. Блин, ну почему это оказался именно теракт?! Почему это дело достанется именно им?! — А самое интересное в том, как нам удалось просрать почти все важные улики, когда работа началась мгновенно, — продолжает старик. — Но... разве кто-то мог вообще подумать, что это подрыв?.. — снова соглашается инспектор. — То-то и оно, — сплёвывает суперинтендант. — Никто. А теперь уже всё затёрли. Ким не знает, что сказать. Ему и не хочется ничего отвечать, поэтому он просто ждёт. Над двоими повисает молчание, нарушаемое лишь нарастающим шумом за спиной. Полицейский оборачивается — пресса. Всё-таки прорвались к бедному Хану. — Дело будет громкое, — словно в подтверждение его мыслей говорит Мун. — А из всех улик, как назло, — два абсолютно, сука, чистеньких и непонятно чем и зачем взорванных обломка!.. — Но… — жалостливо начинает Хонджун, боясь возможной реакции начальника и упорно избегая его взгляда: — мы ведь его не раскроем… Вы и сами сказали, господин Мун: улик, считай, никаких. Как с этим работать?.. — Вот это уже не моя проблема, — фыркает старик и приближается к полицейскому, стуча его толстым пальцем в грудь. — Начальник отдела по борьбе с терроризмом тут не я, а ты! Судя по твоему настрою, недолго тебе им оставаться… Ким отстраняется от мужчины и нервно перебирает рукава своей формы озябшими пальцами. Это провал. С самого начала — провал. — М-м-м... Господин Мун! Ну, а может, можно, ну... сразу его как-то закрыть?.. — он боязливо поднимает голову, но старается даже не смотреть на старшего. — Закрыть?! — с сиплым смешком переспрашивает Мун, выразительно указывая куда-то себе за спину и явно раздражаясь: — Туда глянь-ка, блять! Работники прессы уже окружили господина Хана и двоих его сопровождающих. — Всю эту историю и так в газетах будут мусолить как минимум месяц, — продолжает он. — Нельзя закрывать сразу, тупоголовые вы, блять! Дышать Хонджуну становится всё тяжелее. Ещё немного, и слёзы фонтаном польются из глаз мужчины. Он громко стонет, но скромно отворачивает лицо, словно хочет, чтобы никто не обратил на него внимания. Но делает это как раз затем, чтобы внимание на него обратили. И старый трюк срабатывает безотказно — старик сразу добреет: — Бля, брось ты! Просто найди, кого выставить виноватым. Главное — посадить хоть кого-нибудь, понимаешь? Тогда и претензий к нам не будет. Хонджун тихо вздыхает с явным неудовольствием. Сажать людей просто так… лично он никогда не был сторонником такой политики, хотя эта практика и применялась довольно часто. В последнее время — всё чаще и чаще. Инспектор переводит взгляд чуть дальше и, найдя глазами Сана и Сонхва, лишь мрачно кивает им. Джисон в панике закрывает лицо обеими руками, когда очередная яркая вспышка режет по глазам. Дышать становится труднее. Намджун стоит перед ним и активно жестикулирует. Он что-то громко и отчётливо говорит, но Хану всё равно не разобрать и слова. — Господа журналисты! — в который раз громко восклицает Ким, стараясь перекричать толпу и справиться с приступом кашля. — Господин Хан не давал разрешения на съёмку или интервью! Простите, но я буду вынужден связаться с начальством ваших изданий, если вы сейчас же не… — Господин Хан, как вы могли не знать о подрыве на собственном предприятии? Вы не следите за состоянием заказов, за которые получаете деньги? — Платите ли вы охранникам, господин Хан? — Господин Хан, скажите: вы не в курсе, кто работает на вашем предприятии? Господин Хан, господин Хан, господин Хан… Да блять! Всё, что господин Хан сейчас понимает, — это то, что он не может дышать. Но он хорошо помнит, что в таких ситуациях надо изо всех сил цепляться за свой рассудок. Это пройдёт, как приходило и уходило уже сотни раз. Он не умрёт от этого. Это просто паническая атака. Непослушными руками Джисон кое-как надевает наушники и, не в состоянии прочитать ни одно из названий песен в плейлисте, нажимает на случайное воспроизведение. — Да уберите вы их, блять!.. — яростно кричит ближайшим полицейским Минхо и попутно пытается одной рукой растолкать работников прессы, которые окружили их плотным кольцом. — Пытаемся, господин!.. Погодите минутку!.. — отвечает один, в чьих руках, отчаянно визжа, бьётся журналистка. — Что вы собираетесь говорить семьям погибших работников, господин Хан? — Господин Хан, не считаете ли вы, что после случившегося «HAN Vessel Groups» перестанет получать заказы? Минхо едва слушает все проносящиеся в воздухе реплики и радуется, что Джисон их не слушает вовсе. Полная хуйня. Пытаешься провести Хана вперёд, к машине, — толкают назад. Отходишь назад — толкают вперёд. В итоге получается ебучая и бессмысленная толкотня на одном месте. Для того, чтобы прорваться из такой давки, требуется как минимум несколько охранников, готовых раскидать всех этих ебланов по ближайшим кустам. Ли готов на всё это, и он даже мог бы нейтрализовать человек пять-шесть. Но вот проблема в том, что он — один, а их — не пять-шесть, а штук тридцать с лишним. А эти блядские копы настолько тупы и бесполезны, что не могут ни разогнать прихеревших журналюг, ни хотя бы дать им двоим нормальный коридор до парковки. — Вы ещё не думали о том, чтобы оставить пост главы предприятия? — Станет ли это причиной разрушения бизнеса, который столько десятилетий строили ваши родители?.. — Повторяю ещё раз, — громко проговаривает Намджун, попутно закрывая рукой объектив камеры, которая тычется почти ему в лицо, — господин Хан не будет отвечать ни на какие ваши вопросы. Всё общение на эту тему будет осуществляться исключительно со мной. Если вам так угодно, можем обсудить удобные для вас варианты приватных встреч… Хонджун подбегает к Кристоферу, который всё ещё находится под тентом, в стороне от всеобщего скопления народа, и о чём-то беседует с Джинсоль. Как только полицейский останавливается рядом с ними, двое тут же прекращают свой разговор. — О, Хонджуни-и! Привет! У нас это дело теперь прям семейное! — быстро переводит тему и смеётся журналистка. — Мало того, что Намджун ещё и Ёнджуна к работе подключил, так теперь и нам с тобой с этим разбираться!.. — И всё-таки я думаю, что в такой момент донимать человека вопросами — неправильно, — тихо и мрачно, будто бы ни к кому не обращаясь, добавляет Бан. Джинсоль бросает на него короткий презрительный взгляд, которого Крис не замечает, но отвечает ему уже дружелюбно и весело: — Ну, ты это моей Мун Бёль скажи! — посмеивается она. — Я-то к нему и не лезу сейчас, я просто мужа жду. А вот она решила всё на месте выяснить. Да теперь про него и так все понапишут, от этого никуда не денешься. У вас, Крис, своя работа, а у нас — своя! — Крис, — негромко вклинивается Хонджун и дёргает коллегу за рукав, — мне с тобой это... ну, посоветоваться надо... — Конечно, — как всегда, соглашается мужчина с усталым вздохом. Полицейские отходят подальше от источника сумасшедшего шума, под уже практически опустевший тент, и Хонджун присаживается на какой-то ящик. — Боже, мне щас плохо станет!.. Нет! Мне уже так плохо! Не смогу я работать с этим делом! — сходу выпаливает он и снизу вверх взглядывает на Бана со своим извечным жалостливым выражением. Кристофер, честно говоря, именно это услышать и ожидал, а потому ничуть не удивился. Не торопясь с ответом, мужчина закуривает и устало трёт глаза. — Ты слишком рано начал отчаиваться. Поначалу почти любое дело всегда кажется неразрешимым, — пространно начинает офицер, но быстро понимает, что здесь даже нет никаких точек предполагаемой работы, а потому: — Ладно, я тоже не думаю, на самом деле, что его получится раскрыть... — Я об этом и говорю! — горячо поддерживает Ким, но вовремя спохватывается и понижает голос: — А этот чёртов пердун, господин Мун, мне отказаться от него не даёт! И ещё говорит: «ну посади хоть кого-нибудь»!.. Конечно, можно посадить какого угодно из ночных сторожей. Но… я просто мараться не хочу таким, понимаешь?.. — Понимаю, — кивает Кристофер. — Правда понимаю. Я бы и сам не хотел. Но какие ещё варианты? Либо наказываешь невиновного, либо отказываешься и получаешь наказание сам… — Есть ещё вариант, — неуверенно отзывается Хонджун. — Перерыть всё, абсолютно всё, и попытаться выйти на реального преступника. Но… блин, один я точно не смогу!.. Кристофер выпускает изо рта порцию табачного дыма, который тут же смешивается с идущим с моря туманом, и пустым взглядом проводит по замызганной линии горизонта. Солнце, наверное, уже садится. — Ты хочешь, чтобы я тебе помог? — всё же озвучивает он. — Да, — пристыженно соглашается Хонджун и опускает голову. — Пожалуйста, Крис! Мне его правда жалко, я правда хочу помочь… но понимаю, что не смогу. Инспектор задумывается, стараясь абстрагироваться от бесконечных криков со стороны. Помочь… Бан и сам бы хотел помочь хоть кому-нибудь. Уже давно он не имел шанса поработать с реальным делом — только тихо прибирал бесконечную кровь, трупы и дерьмо, что оставляют за собой вечно воюющие наркокартели. Помогает ли это хоть кому-нибудь? — Хорошо, — наконец отвечает он и хлопает друга по плечу, заставляя встрепенуться. — Я помогу. Вместе точно что-нибудь придумаем. Джисон не может дышать. Совсем. Воздух лишь произвольно заходит в лёгкие и тут же выходит из них, не насыщая кровь необходимым кислородом. В горле ком, его опять вот-вот стошнит. Джисон держится за грудь обеими руками и по бешеной скорости сердцебиения под своей ладонью понимает, что скоро ему придётся ловить своё выскочившее сердце. В глазах окончательно темнеет. Он умрёт, он умрёт, он точно умрёт!.. Ли успевает подхватить Хана только у самой земли. Опять обморок. — Да сука!.. — шипит он сквозь плотно сжатые зубы. В данную секунду Минхо ненавидит абсолютно каждого, кто находится здесь. Ли сталкивается взглядом с испуганным и вдруг впервые замолчавшим Намджуном, который уже тянется помочь, но сам подхватывает Хана на руки. Джисон и так почти ничего не весит, а после того, как начал отказываться ото всякой еды с появлением этих ебучих новостей, стал ещё легче. Ещё хрупче. Минхо ненавидит их всех. Свободной рукой он достаёт из кармана пистолет. Несколько оглушительных выстрелов в воздух заставляют людей вскрикнуть и окончательно растерять весь свой напор. — Оружие на землю! — кричит кто-то из полицейских. — Иди на хуй, — шипит на него Ли. Выверенным движением Минхо направляет пистолет в сторону окружившей их толпы, и люди с визгом расступаются, образуя коридор. Блять, как это было просто!.. Не пистолет, а настоящая, сука, волшебная палочка. — Материал всё равно получится просто… — слышится чей-то довольный шёпот в спину. И снова выстрел. — Заткнись, — скалится Ли, направляя оружие журналисту прямо промеж глаз. Эмоций много, а рука даже не дрожит. Подхватив Хана, он наконец беспрепятственно проходит по направлению к своей машине. Минхо в тревоге глядит на совершенно белое лицо, которое в таком освещении кажется мёртвым. Кое-как он открывает дверь и бережно укладывает Джисона на заднее сиденье, а сам садится за руль. Минхо ненавидит их всех. Журналисты свой жадный интерес так и не растеряли. Снова вернувшись под тент, они смакуют каждую деталь произошедшего и хвастаются друг другу сделанными снимками. Намджун, раздражённый до предела, в отвращении протискивается меж них и находит Джинсоль, которая тоже обсуждает происшествие со своей любимой коллегой и фотографом. — Ты всё? — интересуется она, заметив приближение супруга. — Можем ехать?.. Взяв женщину под локоть, юрист молча и грубовато отводит её в сторону. — Больно, вообще-то! — восклицает Ким, стряхивая с себя его руку. — Что на тебя нашло?! — Почему вы не можете, блять, вести себя нормально?! — озлобленно шипит Намджун. — Мы?! — вздёрнув бровь, переспрашивает Джинсоль и складывает руки на груди. — Я к нему даже не подходила. Какие у тебя ко мне претензии?! — Ты отправила сюда своих… людей, — поджав губы, отвечает он. — Так же, как и остальные. — Ну, ничего не поделаешь, — пожимает плечами Джинсоль, прищуривается. Несмотря на то, что журналистка заметно ниже своего мужа, сейчас она смотрит на него будто сверху вниз. — Работать всем надо, не только тебе… — И тебе совсем не стыдно? Не жалко? — покачивает головой Намджун. — Чего мне стыдиться и кого мне жалеть? Никто не виноват в том, что твой господин Хан такой беспомощный неженка!.. — Он слишком многое пережил, — не соглашается юрист. — А он ведь ровесник нашего сына, Джинсоль… — Да-да-да, все прекрасно знают, что ты своего Хана помнишь ещё с тех времён, когда он пешком под стол ходил! — закатывая глаза, перебивает его Ким и более тяжёлым тоном добавляет: — Но он не твой сын. И никогда им не станет. — И тебе бы не хотелось, чтобы у Ёнджуна был тот, кто будет готов назвать его своим сыном, если нас вдруг не станет? — тихим голосом спрашивает Намджун. — Я об этом не думала, — то ли зябко, то ли раздражённо дёргает плечами журналистка. — Ёнджун никогда не станет никому плакаться, в любом случае. Даже если нас вдруг не станет, он не превратится в такую же размазню. Наш сын воспитан не так. Адвокат закашливается, и в разговоре повисает пауза, которую Намджун может приравнять к своему поражению в споре. Хладнокровие любимой женщины поражает его и по сей день. — Не пиши про это. Хотя бы ты, — говорит он уже более спокойно, делая явный, почти умоляющий акцент на последнем слове. — Разве ты не видишь, насколько тяжело ему это даётся? — Вижу, — безразлично откликается Джинсоль. — Но я всё равно напишу. Намджун опускает голову, словно потерпел поражение. Словно признал поражение. — Я так часто тебя о чём-то прошу? — В твоей работе нужно отключать все личные чувства, — холодно комментирует журналистка. — И в моей тоже. Упёртая. И Намджун — тоже. Но только не перед Джинни. — Я не собираюсь плодить очередную желтуху, если ты этого боишься. Этим и без нас есть кому заняться, — спустя какой-то промежуток времени продолжает она. — Тогда что ты собираешься сделать? — с лёгким скепсисом уточняет Намджун, оборачиваясь на неё. — Похоронить власть, — мечтательно улыбается Джинсоль. Юрист растерянно вскидывает брови, и, явно прочитав непонимание на его лице, журналистка объясняет: — Судостроение — важная часть нашей экономики. Конкретно на «HAN Vessel Groups» держится около двадцати процентов. Это очень много, особенно для одного предприятия. У них регулярно закупают… ну, закупали даже за рубежом. То, что режим допустил такой провал, — просто безумие! Это равноценно тому, если бы кто-нибудь прорвался в здание правительства и устроил теракт прямо там! Теперь Намджун понимает её идею, но уверенности это не добавляет. Он подавляет ироничную улыбку и спрашивает: — И ты думаешь, одного прецедента хватит, чтобы «похоронить власть»? — Конечно. Стоит только правильно это подать, — снисходительно кивает Джинсоль. — Ты мало знаешь о людях, милый. Общественность уже давно готова, и ей нужен только весомый повод. Простые люди отлично знают, что власть не защитит их и не поможет. Но когда это начинает работать в сторону не только обычных граждан, но и в сторону важнейших для страны предприятий… Скажи: ты правда думаешь, что это недостаточный прецедент? — Не знаю, — неопределённо отвечает Ким, стряхивая пепел с дотлевающей сигареты. — Я бы не делал ставку на то, что люди стали политизированы настолько сильно. — Ну, посмотрим. Я всё равно это напишу, — с явным неудовольствием отвечает Джинсоль, больше не желая продолжать этот разговор. — Поехали домой.///
падающий цветок вернулся вдруг на ветку оказалось: бабочка! ~аракида моритакэ~
Огромный белый пёс, больше похожий на волка, с утробным рыком скалит зубы в темноту, скрывающуюся за плотной завесой тускло-розовых цветов. — Снежок!.. — имя срывается с языка само собой. — Кто там? Что там?.. Зверь завывает, яростно откидывая голову назад, и его крепкие лапы врываются в землю. — Снежок! — уже испуганно выкрикивает он. Из-за густой ветки выглядывает лицо. Огромное и уродливое лицо старухи. Это Ямауба?.. — Мальчик, — скрипуче произносит она, — пойдём со мной. Пёс вновь заливается протяжным, тревожным воем. — Мальчик. Цветочная завеса раздвигается, пропуская ещё несколько лиц. Страшные разноцветная маски, так похожие на людские лица, но такие изуродованные, деформированные, нечеловеческие. Это ёкаи. Их становится только больше с каждой секундой. — Пойдём с нами. Ёкаи смотрят на него отовсюду, справа и слева, сверху и снизу, и хватают за ноги. — Отпустите меня, блин! — в испуге кричит он. — Вы что, сумасшедшие? Никуда я не пойду, не пойду! Пустите!.. Пёс рычит и лает, но все его угрозы больше напоминают трусливый скулёж, и он, поджав хвост, лишь в мучении огрызается по сторонам. Пытается отступить и мальчик. Чья-то рука хватает его за лодыжку, и он падает на спину. Над ним склоняются пёстрые маски разных форм, цветов и размеров, но на них всех нарисованы зубастые улыбки-оскалы. Они довольны, и они голодны. — Нет! Не пойду! Отпустите! Нет! Нет!.. — Ты можешь проснуться, знаешь же? — раздаётся чей-то голос. Человек?.. Мальчик поворачивает голову в сторону источника звука, попутно отталкивая от себя маску. На поваленном стволе в тени ночи и деревьев леса он видит сидящего мужчину. Тот спокоен и будто безразличен, а может, такое впечатление оставляет его глубокий неторопливый голос. — Я не могу! — выкрикивает мальчик, задыхаясь. — Дядя, помоги мне! — Встань, — продолжает незнакомец. — Они ничего тебе не сделают. Твоё тело не здесь, просто почувствуй его и поднимись. Но как мальчик может подняться, когда десятки ёкаев накинулись на него?! Он пытается вырваться, но лишь падает снова, чувствуя, как слабеет. — Не могу!.. — снова восклицает он в отчаянии, плача. — Ой, не могу!.. Это просто пипец!.. — Можешь, — мягко не соглашается мужчина и поднимается со своего места, подходя ближе. — Оставьте его, живо. Духи шипят и бесятся, взмывая и клубясь над мальчиком разноцветным ураганом. В его клубах то и дело формируются новые лица с новыми голосами, которые ругаются и воют, не желая оставлять свою добычу. — Я не боюсь вас, — повторяет незнакомец. — Уходите. Пёстрая вьюга со страшным рёвом взмывает в непроглядное небо, растворившись в его черноте. Мальчик в испуге смотрит им вслед, продолжая лежать, не в силах перевести дыхание. — А теперь вставай. Чужие руки поднимают его, и от этих слабых сухих ладоней исходит тепло. — Откуда ты знаешь, как их прогнать? — вяло интересуется мальчик. — Ты что, тоже дух? — Нет, — улыбается мужчина. — Я не дух. Я оказался здесь случайно. — Блин, а я же тебя уже видел, — не сдаётся мальчик. — Много раз, в своих снах. Так кто ты такой? — Я не помню своего имени, — отвечает мужчина. — Я ведь тоже сейчас сплю. Он снова улыбается, и его улыбка кажется такой доброй, такой родной, что мальчику хочется зарыдать. Он позволяет себе заплакать и кидается в объятия незнакомца так, будто перед ним — самый дорогой в его жизни человек. — Спасибо тебе, дяденька!.. — он поднимает зарёванные глаза, желая заглянуть в лицо мужчины. — Просыпайся, — тепло повторяет тот и легко, шутливо щёлкает мальчика по хныкающему носу. Сквозь зашторенные окна врывается яркий свет восходящего солнца. Ослепляет. Чонин пытается открыть глаза. Как под тяжёлым грузом, веки постоянно хотят опуститься, вопреки всем его стараниям. Он вдыхает в себя как можно больше воздуха. Тот так сильно пропитан спиртом, запахом бинтов и каких-то неизвестных ему лекарств. Больно в груди. И Ян наконец видит. Прямо над его головой по потолку проходит огромная трещина. Поверх нанесены несколько слоёв штукатурки. Такие же белые стены, но очень грязные. Пустые, обшарпанные. Слева капельница. Чонин проводит взглядом по тянущейся от неё прозрачной трубочке, противоположная сторона которой воткнута в его вену. Сперва даже трудно понять, где он находится. Пахнет больницей, а внешне похоже на кошмарный, но, на удивление, светлый притон. Парень приподнимает голову и замечает лежащее на его ногах тело. Только спустя несколько секунд он ощущает его вес. Хён. Его рыжие волосы и едва слышимый храп. Хочется позвать, но собственные голосовые связки кажутся чужими. Всё кажется чужим: руки, туловище, ноги. Он откидывается обратно на большую мягкую подушку и медленно поворачивает голову вправо. Туда, откуда всё ярче светит солнце. Чонин чувствует его ласковые тёплые лучики на своём лице, и уголки губ непроизвольно тянутся вверх. Рядом с собой в поле зрения попадает мягкая игрушка в заплатках. Рыжая, как волосы хёна, очень старая лисичка. Одной рукой юноша тянется к ней, но в ту же секунду мёртвую тишину палаты разрезает мерзкий скрежет железных колёсиков капельницы. — Йена! — раздаётся крик. — Ебать! Ты чё?! Резким движением Хосок подрывается на ноги и подбегает к мальчишке, хватая в ладони его так сильно похудевшее бледное лицо. — Зови врачей, э! Быстро! Перед глазами всё снова расплывается. Ян почти не различает черты стоящего над ним хёна, но отчётливо чувствует его холодные руки. — Ебать!.. — Хё-ён, — плаксиво выдавливает из себя Чонин. — Бля! — уже радостно восклицает мужчина, трепля свои и так взъерошенные волосы. — Как же из-за тебя все обосрались!.. Дверь в палату громко открывается, и вместе с Минги в проходе показываются два человека в белых медицинских халатах. Юнги подбегает к постели Чонина и внимательно изучает понятные только ему и, наверное, Сумин многочисленные показатели, что мигают на экране у койки. — Пульс в норме. Д-давление и сатурация — тоже, — заключает доктор и в лёгком испуге озирается на прыгающего от счастья Хосока. — М-м-м, — понемногу приходящий в себя Йена начинает ныть, — как мне плохо! Хё-ён!.. — Вот, посмотри! — начинает тот, протягиваясь через лежащего мальчишку и хлопая Мина по плечу. — Он жизнь твою дебильную спас, скажи спасибо! — Ему пока н-нежелательно разговаривать, — комментирует врач, наблюдая за кардиограммой. — А где Снежок?.. — хлопает затуманенными глазами Ян, не слушая никого вокруг. Хён, на самом деле, его тоже не слушает: — А эта хуйлуша вообще тебе литр своей крови отдала, ха! — Чон тычет пальцем в стоящую поодаль Сумин. — Вы теперь родственники, нахуй! Пиздец, да? И ей спасибо скажи, давай! — Н-не слушай его, — наклоняется к юноше Юнги, поправляя приклеенные к его груди датчики. — Потом скажешь. Не сказать, что Чонин вообще собирается говорить кому-то из них «спасибо». Взгляд сосредотачивается на хёне. Лицо его заклеено неисчислимым количеством пластырей, под глазом красуется тёмно-синее пятно, напоминающее северное сияние, вся одежда помята, что на него совсем не похоже. «Спас дебильную жизнь», — крутится в голове у Чонина. Вспомнить бы, что вообще произошло. — П-приподнимешься? — обращается к нему Мин, уже протянув свои руки, чтобы помочь. — Нужно посмотреть р-рану. Рану? Как только фокус смещается на слова, произнесённые доктором, Ян чувствует острую боль в животе. Такое с ним было только один раз — после того, как он съел три пачки чипсов подряд… хотя сейчас даже сильнее болит, ой-ой! В памяти сразу начинают возникать пока не имеющие никакой связи картинки: тёмное помещение, безликие люди, хён, пистолеты, кровь. — Эй! — окликает врача Хосок, видя, как Ян уже кричит от боли. — Ты давай поаккуратнее, бля! Ладно?! Крики, пронзающая боль. Лицо Чона, попеременно мерцающее перед глазами при свете фар каждой проезжающей мимо машины. Осторожными движениями, насколько это возможно, Юнги снимает повязку, обмотанную вокруг тоненького туловища Чонина. — П-потерпи. Мин достаёт из кармана халата принесённые с собой чистые бинты. Боль пронзает всё тело — от кончиков пальцев ног до кончиков волос на голове. Ян впивается пальцами в кровать, крепко сжимая краешки одеяла, и даже не пытается сдержаться от пронзительного визга. — Ах! Матерь божья!.. Чонин, бедный мой ребёночек, — расталкивает всех Юнхо и тянется к пострадавшему. — Доктор, да поаккуратнее же вы, ради бога!.. Ян с неожиданной для обессиленного и раненого «ребёночка» силой хватается за его руку так, что та сразу белеет, и что есть сил орёт: — Я щас описаюсь! Зачем так больно?! — Тише, тише, зайчик!.. — успокаивающе шепчет Юнхо, смахивая проступивший холодный пот с лица юноши. — Уходите! Уйдите нафиг все!.. — всё так же громко и плаксиво кричит он, и из глаз бурным потоком льются горячие крупные слёзы. — Да ты чё, Йена, охуел?! — радость у Хосока, кажется, уже прошла. — Уйдите от меня! Ой… Сумин бессознательно делает шаг вперёд, но, опомнившись, быстро отступает назад. Прислонившись спиной к стене рядом с дверью, она считает каждый всхлип, который издаёт Чонин. Каждый его вздох и каждое движение. Три, шесть, девять… Голова начинает кружиться так же, как в первый раз. Беззащитный, маленький лисёнок. За считанные секунды она придумывает тысячу слов и способов, как можно ему помочь… Но вместо этого дверь за Сумин резко захлопывается, что сразу привлекает внимание остальных. — П-правда, уйдите, — непривычно повышенным тоном говорит всем Юнги. — Ему н-нужно побыть одному. Минги и Юнхо, до этого стоящие у койки Чонина, первыми следуют указанию доктора и моментально удаляются. Последний, прежде чем уйти, трижды перекрещивает больничную койку и извивающегося на ней Йену. Сменив старую повязку, Мин распаковывает пачку с новым шприцом и набирает в него какой-то седатив. — П-помогите, — просит он Хосока придержать руку Чонина. Лекарство быстро разливается по венам, и уже через несколько минут пиздюк снова начинает засыпать. — А это чё за нахуй собака? — тихо спрашивает он доктора, натыкаясь на лежащую рядом с мальчишкой игрушку. — Это н-не собака, а лиса, — присмотревшись к предмету интереса Хосока, отвечает ему Мин. — Сумин принесла, п-пока сидела тут с ним. Мужчина в нескрываемом удивлении и даже лёгкой насмешке вскидывает брови, держа в руках и рассматривая потрёпанного лисёнка. — Странно в таком возрасте таскаться с игрушками, не? — ухмыляется он. — Это последнее, что п-подарила ей мать, — объясняет Юнги, заканчивая собирать то, что валялось на полу. — Она д-давно умерла, я деталей не знаю. Выражение лица Хосока тут же меняется. Вот так послушаешь: создаётся впечатление, что у всех вокруг сдохли мамки. Ну и дела, блять! А Йена опять уснул. Внутренний взгляд рисует перед глазами такую похожую, но такую другую картину. Хосок выходит ночью из своей комнаты — поссать и перекурить, — но в дверях спотыкается обо что-то и тихо матерится. Спотыкается обо что-то тёплое и явно живое. Братишка спал на коврике под его дверью. — Ты чего тут делаешь, маленький?.. — Мне ребята на площадке рассказали про призрак Бончон-дон, — дрожащим голосом говорит мальчишка. — Я испугался, что он придёт ко мне… — Чё за… ерунда?! — даже повышает голос Хосок, но тут же спохватывается — отец спит чутко. — Никакой призрак к тебе не придёт, маленький! И вообще: разбудил бы меня тогда, если тебе было так страшно!.. — Я постеснялся, — признаётся мальчик, от холода натягивая огромную и растянутую старую футболку на поджатые к груди колени. — Братик должен хорошо спать, чтобы быть самым сильным… Чон будто больше нихуя не видит. Ни того пиздюка, ни этого. И вообще нихуя больше. На ощупь он делает пару шагов назад, врезается во что-то и тихо матерится. — В-всё нормально?.. — доносится как за десять тыщ километров голос доктора. — Ага, — вяло отвечает Хоуп, всё пятясь к двери, — ага… Ну, я попиздовал. Потом зайду ещё. И выносится из палаты. Так быстро, что Юнги даже пугается.