<start! ВЫБОР>

как же это, друзья? человек глядит на вишни в цвету а на поясе длинный меч ~мукаи кёрай~

      Центр города перекрыт. На каждом перекрёстке стоят колонны полицейских машин, из которых то и дело выбегают одинаковые фигуры — огромные шлемы, полностью чёрная экипировка, гигантские щиты.       Серой толпе, сливающейся с обыденно пасмурной погодой и заполонившей главную площадь, не видно ни конца ни края. Кажется, около здания правительства собралась по меньшей мере добрая половина Сеула. Кажется, с каждой минутой народу становится всё больше и больше.       Монотонную тусклую гущу разбавляет море разноцветных листовок, разглядеть которые, находясь в самом эпицентре событий, очень трудно.       С торжествующей улыбкой Джинсоль пробирается сквозь дебри этой неразберихи, пытаясь выловить наиболее удачный кадр. Под руку её держит молодая женщина с длинными тёмными волосами и не менее радостной улыбкой. Их двоих отчётливо выделяют жёлтые жилеты с гордой надписью на спине — «журналист».       Эмоции захватывают дух настолько, что сердце вот-вот выскочит из груди и самостоятельно присоединится к протесту.       Именно Джинсоль удалось открыть глаза людей на то, во что превратилась их страна. У неё получилось вдохновить народ выйти на улицы, перебороть свой внутренний страх перед лицом невидимой силы, имя которой — власть.       «Дно пробито: что дальше? А дальше уже некуда» — такое название она дала статье, опубликованной этим утром.       Теперь она думает только об одном — это, должно быть, работа всей её жизни.       В ушах эхом отдаётся громкий гул людских голосов, которые звучат из каждого уголка огромной площади:       — Долой президента Пака!       Протестующие мгновенно подхватывают слова какого-то мужчины, стоящего совсем неподалёку от журналисток. И уже через секунду вся разношёрстная толпа сплетается в одном слогане, ещё активнее размахивая плакатами.       Привести государство к абсолютному краху у президента Пака получилось, но сломить людей — очевидно, что нет. Точно так же, как не получилось у него и отобрать всеобщее желание знать правду, которую без каких-либо вопросов должен знать каждый.       Ким лишилась всего, что необходимо для работы свободной журналистке, но даже это не заставило её сдаться.       — Нужно скорее взять интервью, — обращается к ней Бёль, с лица которой так и не сходит счастливая улыбка.       Столько, сколько им пришлось пережить вместе, мало с чем можно сравнить. Да и не нужно. Она оставалась рядом даже тогда, когда им обоим грозил арест за деятельность последнего свободного в стране СМИ. Потому что разделяла с Джинсоль ту страсть к журналистике, которая дана от природы.       — Мы не должны бояться!       Мун Бёль всегда твердила одну и ту же фразу, в моменты чрезвычайных переживаний даже вызывавшую у Джинсоль нескрываемый гнев, но каждый раз была права. Во многом благодаря ей она всё ещё не опустила руки. И результат всех трудов, за которые пришлось отплатить огромной ценой, прямо сейчас — перед их глазами.       — Да, Бёль, — кричит ей в ответ коллега, окидывая взглядом толпу. — Можно подойти к той девушке!       Обе направляются в сторону молодых людей, явно студентов, держащих огромные ватманы с интересными карикатурами на известных политиков Южной Кореи. Прямо в центре красуется его величество президент Пак, на голову которого надета кровавая корона, а вместо толстого живота изображён мешок с деньгами.       — Как ваше настроение сегодня? — с энтузиазмом опрашивает Мун художницу.       — Отличное! — кричит молодая девушка. — Так много людей!       — Вы снимаете? — врывается в кадр митингующий взрослый мужчина с флагом. — Мы победим! У нас всё получится! Долой тирана!       — Долой тирана! — мгновенно присоединяются к нему другие, крича в камеру Ким. — Корея будет свободной!       Журналистки перекидываются друг с другом ликующими взглядами и продолжают энергично двигаться вдоль толпы, передумав забираться в самую её глубь.       «Такой мощный инструмент, как власть, никогда не должен долго находиться в руках одного или нескольких людей», — упоминала Джинсоль в своей статье.       Ким чувствует, как на её щёку приземляется холодная капля. Она поднимает голову и видит, что сгустившиеся прежде тяжёлые тёмные тучи, не предвещавшие ничего, кроме дождя, медленно рассеиваются. Через небольшие промежутки совсем не кажущихся мягкими облаков пробивается тонкий солнечный свет. Чувство надежды внутри расцветает вместе с погодой снаружи. Журналистка снова приближает камеру к своему лицу и ловит в объектив каждый интересный кадр, представляя, как уже совсем скоро будет отбирать их для обложки завтрашнего номера.       В фокус попадают несколько полицейских, в одном из которых она признаёт кое-кого знакомого.       Кристофер сосредоточенно пялится на стоящую впереди толпу, но в глазах — пустота, а под ними — привычные следы недосыпа. И без того уставший мозг никак не может понять, сколько сейчас времени и где он вообще находится… да и почему он вообще здесь?       Видимо, вся система, включая силовые структуры, развалилась уже окончательно. У семи нянек дитя без глазу, так говорят? Когда все отвечают за всё — получается, что никто не отвечает ни за что. Всё происходящее в последние годы в их отделении — отличное этому подтверждение.       Поэтому волна воодушевления сейчас накрывает и инспектора.       Кристофер был свидетелем десятков дел, которые так никогда и не раскрылись, потому что очередной мужчина в деловом костюме и с бриллиантовыми часами на запястье не посчитал нужным в этом разбираться…       — Ты сам всё понимаешь, да и доказательств никаких нет.       …потому что не хотел попасть за решётку.       Облокотившись на крышу полицейской машины, инспектор продолжает обводить взглядом протестующих, немного прищурившись из-за уже так ярко светящего солнца. Небо окончательно разъяснилось, и у митингующих явно прибавилось энергии. Какой-то мужчина, вооружившись небольшой подставкой и рупором, внезапно возвышается над толпой:       — Люди! Да очнитесь вы! Ну кто, если не президент Пак?! Он же нас, всю страну из такого кризиса вытащил! Вот вспомните нулевые!..       Речь мужчины, усиленная громкоговорителем, почти перекрывает общий шум. Кристофер напрягается. Главное, чтобы всё прошло мирно.       Рука Бана внезапно соскальзывает, и он чувствует, как что-то толкает его в бок. Хонджун, спрятавшийся от собирающегося дождя, но на самом деле всё это время листавший ленту в Instagram, стучит в окно и намекает коллеге, чтобы тот наконец отошёл.       — Что ты, в облаках витаешь? — по мере того, как он вылезает из салона, его голос звучит всё громче. — Дай выйти, омайгад! У меня ноги затекли уже!..       Инспектор молча повинуется просьбам коллеги и немного отходит, но через секунду склоняется перед дверью, чтобы поймать бедного Хонджуна. Одна нога мужчины успешно покидает автомобиль, а другая, действительно затёкшая, цепляется за невысокий порог. Полицейский, на чьём лице читается невообразимых масштабов испуг, виснет на Кристофере.       — Ого, блин!.. — восклицает он, переводя дух и выбираясь из объятий Бана. — Телефон из кармана чуть не выпал!       — Ещё немного, и у тебя бы все зубы выпали! — ворчит полицейский, со смехом поднимая с сырого асфальта свалившиеся с беловолосой головы молодого человека очки.       — Спасибо, Крис! Как мне тебя отблагодарить? — Хонджун жалостно складывает брови домиком.       — Поработать, например, Капитан Ким, — с упрёком, но всё так же добродушно отвечает тот.       — Работаем! — Хонджун оборачивается на нескольких полицейских, всё внимание которых привлекло его неудачное падение, и подбадривающе повторяет: — Работаем, работаем! Всех касается!       — Слушаемся, Капитан! — дразнит его Сан, но Ким уже не обращает на него никакого внимания.       Он куда-то отходит, эмоционально и спешно тараторя в рацию. Ну, теперь нужно хотя бы делать вид, что работаешь!       Бан в ответ на это лишь ухмыляется и вновь осматривает протестующих, пытаясь найти среди них мужчину с громкоговорителем. Его уже не видно, но вот голос всё ещё доносится откуда-то из гущи толпы:       — У нас стабильность! Как вы не понимаете?.. Главное же, что войны нет!       — А образование, работа, медицина? — спрашивает его кто-то из собравшихся.       — А остальное уже не от президента зависит! Он один — а чиновников сколько, а?! Как он может за всем уследить?!       Инспектор решает подойти поближе, как его тут же окликает прибежавший словно из ниоткуда Хонджун:       — Крис! О боже, Кристофер! Ну всё, началось!.. — запыхаясь, едва произносит он. — Там драка!       Через мгновение прежний шум снова охватывает протестующих, но на этот раз звучит он в десять раз громче. Растерявшись из-за того, что митинг всё-таки не оправдал его мирных надежд, Бан ещё с минуту стоит на месте, наблюдая за спинами полицейских, которые уже устремились в гущу протестантов. Кристофер сжимает в руке дубинку и бежит за ними.       — Граждане, за несоблюдение порядка вам грозит штраф или заключение под стражу! — слышится дрожащий голос Хонджуна.       Убежавшие вперёд коллеги просят окружающих расступиться, поэтому толкать никого не приходится. По чистому коридору Бан продвигается к месту драки.       Чимин почти там. Он обещал себе не присоединяться к митингующим, а только посмотреть на всё со стороны. Но любопытство оказалось сильнее осторожности. Этот день точно навсегда отпечатается в его памяти как один из лучших.       Ненависть, которую испытывают все эти люди, почти равна той, какую испытывает Чимин. И причина ей одна — его собственный отец. Ненависть к той системе, которую он построил. К тому, как он поддался соблазну. К тому, что из этого вышло.       Ненависть к себе.       Стыдно за то, что протест оказался тем местом, где ему по-настоящему комфортно. Ведь у всех этих людей есть причины ненавидеть президента Пака. А вот у Чимина нет ни одной. Он знает, что в этом режиме отец — лишь марионетка.       Внимание привлекает резкий и пронзительный крик. Он видит, как на того крикуна с рупором набрасывается крепкая группа митингующих.       — Говорила же, что из-за него что-то начнётся! — юноша слышит знакомый голос.       Парень слегка поправляет капюшон и наконец замечает своих одногруппников.       — Надо скорее уходить. Если нас повяжут, из универа числанут, — в лёгком волнении замечает Субин.       — Та ну нахуй, пиздец!.. — с нездоровым весельем причитает Бомгю. — Лан, поздно уже!       — Не числанёт нас никто, — не соглашается с ним Ёнджун, стараясь сохранять спокойствие. — Право на мирные собрания у нас есть по Конституции, ничего нам не сделают.       — Ага, — поддерживает Кай. — Да пусть докажут сначала, что мы тут не просто мимо гуляем!..       — Ёнджун, я дядьке Намджуну буду звонить, если меня поймают, — предупреждает Бомгю, выглядывая по всем сторонам ближайших полицейских. — Вон они! Вон они идут уже, с дубинками, суки и пидорасы!..       — А какой смысл бояться тюрьмы?.. — вдруг добавляет Тэхён ровным тоном. — Если подумать, мы все и так несвободны…       — И он прав! — сквозь беспробудный шум слышится до тошноты знакомый хохот, и Ёнджун в ту же секунду чувствует, как чья-то ладонь ложится на его плечо. — Привет! Вас-то я и ожидал сегодня здесь увидеть, хи-хи…       Испуганными взглядами студенты встречаются сначала друг с другом, а затем устремляют их на так внезапно подошедшего Ёсана.       — Истребление зануд — долг каждого порядочного человека, слышал такое?! — отмахивается от него Тэхён и теперь уже весьма нервно озирается по сторонам.       — Бля-я, ёбаный гномик! Бежи-и-им! — Бомгю замечает приближающихся полицейских и срывается с места, изо всех сил толкая стоящего неподалёку Ёсана прямо на них и уже на бегу крича: — Копы свиньи!       — Уходите отсюда! — кричит хриплым голосом подбежавший Кристофер, уже отбиваясь от кого-то дубинкой.       Пластиковые бутылки градом летят в сторону полицейского оцепления. Большинство падает на подлёте и с противным стуком катится по асфальту. Дурацкое дело — нехитрое. Толпа копирует провокаторов и сама не понимает, что это только приближает конец их бестолкового протеста.       Ёбаное стадо.       Почти брезгливо Чонгук отпинывает одну бутылку от себя носком тяжёлого ботинка. Его смурной взгляд направлен в сторону старшего инспектора. Кристофер и несколько полицейских пытаются держать оцепление, пока другие уводят отсюда тех, кто затеял драку. Но это даже бесполезно — с каждой секундой к их числу присоединяется всё большее количество человек.       — Господин Бан! — кричит Чон, и сам не понимая, зачем.       — Так, спокойствие... только спокойствие... Ждём автозаков!.. — отвечает за него Хонджун, и он выглядит испуганным. — Пока не пропускаем сюда никого, понял?       Желание поставить этих людей обратно на их законное место разгорается всё сильнее.       В ёбаный загон для ёбаного скота.       Скорей бы приехали автозаки.       — Обходим по левой, — обращается к нему Ким, кажется, всерьёз почувствовавший себя капитаном, только тем, который Джек Воробей. — Окружаем!       Чонгук молча кивает в ответ и первым выдвигается к краю площади, вооружившись тяжёлым щитом. Пока кольцо не сомкнулось, многие уже разбегаются из эпицентра: кто поодиночке, кто в сцепке. И это — их естественный инстинкт. Бежать, бежать, бежать!       Бежать.       Свиньи, интересующиеся только одним — как прожечь свою жизнь побыстрее и повеселее. Как попасть на работу, где поспокойнее и попроще. Как делать поменьше, а получать побольше.       Но он не такой. Совсем не такой, как все они. Он гордится тем, кем он стал.       Чонгук видит прямо перед собой, в полуметре напротив, чьё-то перекошенное от страха лицо.       Только в самый последний момент эти загнанные свиньи могут пошевелить раздутой от лени и самообожания тушей.       Из чувства справедливости? Нет. Только из страха.       Только вся мимолётная смелость пропадает при виде первой же дубинки.       — Позор! Вы — прислужники власти! Вы — позор народа! Цепные псы президента! Позор!       Голос взрослый. Чонгук пробегается глазами по разношёрстной толпе. Большинство, как всегда, — студенты. Обнаружить провокатора совсем не трудно.       — Начинаем, — рация на груди говорит голосом инспектора.       Чон отставляет щит и делает шаг в толпу. Люди расходятся от него так легко, как масло от раскалённого ножа.       Да, он — нож. И да, он раскалён.       А они — та мразь, которую этим ножом следует прирезать.       — Позор! Не троньте! Мы не нарушали никаких за…       Подсечка получается сильнее, чем Чонгук планировал. В знак извинения парень смягчает визгливой свинье падение, крепко подхватив за воротник. Жирная морда провокатора покорно целует сырой асфальт. Удерживая до отвращения слабые запястья у него за спиной левой рукой, правой Чон отстёгивает наручники со своего пояса.       — Это вы, блять, рабы власти, — рычит он сквозь зубы, наклоняясь над извивающейся и орущей тушей свиньи. — Это вы — позор народа. И вами будут вытирать чужое дерьмо до тех пор, пока вы не станете сильнее.       Тэхён в растерянности озирается по сторонам. Повсюду люди, повсюду крики. До сих пор страшновато, хоть к такому он уже давно привык. Из оцепления не выскользнуть, пробовать уже бесполезно. Однако если бы шанс и был, Ким бы им не воспользовался.       Чего стоят твои убеждения, если ты готов от них отказаться? Чего тогда стоишь ты сам?       Обострённое восприятие, романтическая натура, эмоциональный склад ума, просто юношеский максимализм — с возрастом всё пройдёт, говорили ему. Но сейчас, стоя на площади с очередным собственноручно написанным плакатом, Тэхён может заявить в тысячный раз: не прошло. И наверняка уже не пройдёт.       В студенческие годы и после Ким был гораздо активнее. Пикеты, перформансы, политические карикатуры, агитационные плакаты — на искусствоведческом, где он учился, было много неравнодушных. С возрастом многие из них посерели. И даже Намджун охладел к их идеям о революции.       Совсем неподалёку Тэхён замечает своих студентов. На его лице появляется почти по-отечески добрая, но меланхоличная улыбка, которая прячется под медицинской маской.       До сих пор дико осознавать, что эти ребята родились и прожили целые жизни при бессменном правлении одного президента. Они и не знали другой власти, но всё равно понимали, что эта — неправильная. Она неразумна, стара, больна. С каждым годом она тянет страну всё глубже на дно. Она не может ни воспитать, ни защитить. Она лишь берёт и не даёт взамен ничего, кроме нищеты и унижения.       К группе ребят спешно направляются несколько полицейских. Быстрым шагом к ним спешит и Ким.       — Эу, не задерживай, нам завтра на пары! Да меня сонбэним убьёт!.. — брыкаясь, кричит Бомгю.       — Думать надо было!.. — отвечает полицейский, не оставляя попыток скрутить руки студента за его спиной. — Сан, и плакаты их возьми! А будете возмущаться, мы вам за оскорбление и дискредитацию власти сейчас ещё добавим!..       — Вы считаете, мы это подписывать станем?! — смеётся Ёнджун, пока офицер проверяет его карманы. — Без адвоката никакого диалога у нас не получится…       — Блять, ну какие умные!.. — устало вздыхает Сан. — У нас приказ! Не только вам, знаете ли, этот… Пак уже поперёк глотки!..       — Зачем же вы тогда нам мешаете? — спокойно, насколько это возможно, интересуется долговязый Субин, чья голова возвышается над темечком шлема полицейского. — Это мы с плакатами, а вы с оружием. Если бы мы все вместе…       — И что нам, людей пачками перестрелять, чтобы до нужного кабинета дойти? — перебивает его мужчина, совсем невесело смеясь. — Хотите, чтобы всё это до войны гражданской дошло?!. Всё, заебали… давай, Сонхва, пакуем этих!..       — Господа, за что вы их задерживаете? — обращается к двум офицерам Тэхён. — Они ведь действительно ничего не делали…       — Ебите меня семеро! Сонбэним!       — Господь мой бог!.. — восклицает Сан, почти по слогам повторяя: — Да у нас приказ! Привезём, протокол составим и отпустим! Нам тоже с ними возиться некогда!..       — Только бабушке моей не звоните, а то она меня порежет и в супе вместо говядины сварит, — просит откуда-то сбоку Кан, похныкивая от чрезмерно сильной хватки полицейского.       — Ваши? — вопросительно указывает на студентов Сонхва, обращаясь к Тэхёну.       — Мои, — отвечает тот.       — Хорошо воспитали, — без капли иронии говорит полицейский.       — Почему так долго? — подходит к собравшимся ещё один человек в форме. — У нас две машины полных уже уехали.       — Так их же тут аж шестеро, а нас двое! — разводит руками Сан. — И вообще, нам Капитан сказал много не брать…       — Почему шестеро? — снова спрашивает подошедший и указывает на Тэхёна. — Этого тоже считать.       — Ой, этот вообще только подошёл, — машет на него рукой Сонхва. — Ничего не делал, его незачем…       — С плакатом, — хищно приглядывается парень. — Принимаем.       Сонхва, слегка скривившись, коротко переглядывается со своим напарником.       — Блять, да как знаешь!.. — всё-таки отвечает Сан.       Не слушая своих коллег, полицейский вырывает плакат из рук Кима и внимательно осматривает.       Задумка, к слову, была неплохая: подобно корке льда, настил из ровно выложенных золотых монет, по которому беспечно прогуливаются богато одетые политики. А из-под золотого настила, задыхающиеся, не могут вынырнуть бесчисленные люди, что замурованы в болоте. В кроваво-красном болоте. Одна из работ, которую Тэхён хотел бы сохранить.       Быстро сфотографировав улику, полицейский откидывает рисунок куда-то в сторону. По нему тотчас же проходится пара сапог.       — Да зачем же вы?!..       Не успевает Тэхён возмутиться, как его колени резко встречаются с асфальтом. Полицейский до боли скручивает его руки за спиной, не давая шанса даже пошевелиться, и отточенными движениями ощупывает карманы.       — Сонбэним! — кричит Чхве уже издалека. — А у нас пара завтра будет с тобой?       — Не знаю, Бомгю, — морщась от боли, отвечает Ким. — В участке обсудим.       Офицер толкает его в сторону автозака. Ким чувствует сильную хватку на своих запястьях — Чон удерживает их всего одной рукой. Сдавливает до боли, от которой всерьёз хочется взвыть. Едва успевая переставлять ноги, он всё-таки оказывается у жадной пасти машины.       — Заходи, свинья, — ещё один толчок в спину.