<start! ВЫБОР>

алый цветок водяной ударом серпа срезаю меж набегающих волн ~идзэн хиросэ~

      — …да потому что человек свободен по праву своего рождения! — уже почти кричит Рюджин со своего места, а Йеджи на всякий случай придерживает её за ремень — вдруг Шин всё-таки решит наброситься на этого…       — То есть, по твоей логике, закон и власть вообще упразднить нужно? — с нескрываемым презрением фыркает Ёнджун, изо всех сил стараясь казаться невозмутимым.       — Люди ведь сами выбирают властей, Ёнджуни прав! — звучит тоненький высокий голос Кана Ёсана, но на него никто не обращает внимания. — Рюджин, может, это с тобой что-то не так? Хи-хи…       — А зачем они нужны, если не работают на благо общества?! — всплёскивает руками девушка.       — Конечно, полный хаос лучше любых попыток установить порядок! — уже тоже срывается на крик Ким и скрещивает руки на груди. — Вот уж не знал, что ты ещё и… анархистка!       — Да какая я тебе анархистка?! — подрывается на ноги Рюджин, как будто даже обидевшись на такую характеристику.       — Браво, Ёнджуни! — хлопает в ладоши и заливисто смеётся Ёсан.       — Это я анархист! — ревёт Бомгю, пытаясь взобраться на парту. — Долой чертей, которые убивают нашу планету! Мы и так скоро все умрём! Изменение климата — это не шутки!..       — Пусть кто-нибудь другой теперь, — качает головой Ким, отворачиваясь от оппонентки. — Я не могу уже с ней… дискутировать!..       Тем временем Чхве всё-таки взбирается на стол и, как настоящий супермен, вытягивает вверх правую руку, начиная кричать придуманные им лозунги:       — Отставка деда — здоровая планета! Отставка деда — здоровая планета! Отста…       Из-за закрытой двери раздаётся громкий противный звонок, и через считанные секунды весь университет погружается в привычный шум громких голосов и быстрых шагов. Но ни один из студентов в этой аудитории даже не двигается — несмотря на то, что для них это последняя пара последнего учебного дня, уходить никому не хочется.       На лекциях профессора Кима Тэхёна собирается целый поток выпускного курса. Присутствуют студенты всех направлений, но зачем, если честно, — непонятно. Может быть, «идеально» функционирующее Министерство образования перепутало искусствоведение с математикой или каким-нибудь другим обязательным предметом.       Как бы там ни было, очередные полтора часа пролетели как несколько минут. И правда говорят, что за интересной беседой не замечаешь времени. Из недели в неделю любимые студенты не переставали удивлять Тэхёна своими познаниями и своими взглядами на жизнь — кажется, что у каждого из них найдётся сформированное мнение на абсолютно любую тему, какую бы ни решился задать им профессор.       Голову вдруг разрезает острая вспышка боли. Тэхён приподнимается на ноги и хватается пальцами за висок. Опять чёртова мигрень.       — Ребята, — стараясь улыбаться и не подавать виду, он быстро проговаривает благодарности и тянется к своей сумке, — всем большое спасибо! Было крайне интересно, но продолжим мы с вами уже на следующей неделе…       По аудитории проходится расстроенный гул, но сейчас профессор непреклонен:       — Извините, а то вы переутомитесь, — примирительно разводит руками он. — Наш декан господин Рю и так частенько отчитывает меня за то, что я вас задерживаю… и не верит, что вы сами не хотите уходить!..       — Давненько я уже хотел добраться до этого господина Хрю! — снова трясёт кулаком Бомгю. — Есть мне с ним о чём перетереть!..       Однако до большинства студентов со второго раза уже доходит — они, хоть и нехотя, начинают собирать свои вещи и выходить из аудитории. Рюджин, покидающая кабинет вместе с Йеджи, как бы случайно задевает плечом Ёнджуна, который валится в длинные руки Субина.       — Чимин, подожди, — останавливает его Тэхён, привставая из-за стола и обращая внимание на телохранителя студента, слишком громко жующего жвачку, что голова вот-вот треснет. — Ты действительно веришь в то, о чём говорил?       Молодой человек замирает на месте, и Ким слегка неловко выравнивается, сомневаясь в своём решении продолжить разговор. Но таких студентов, как Пак, у него ещё не было. Чимину будто совсем неинтересно, что обсуждается на паре, но каждый раз, когда Тэхён спрашивает его — студент излагает своё мнение, которое без исключений удивляет. Наверное, ни один собеседник не заставлял Кима так часто переосмысливать какие-либо вещи.       Студент поворачивается к мужчине и направляет на него свои тусклые уставшие глаза, так чётко выделяющиеся на бледной, болезненного оттенка коже лица.       — Я могу поверить и в вашу позицию, и в свою. Но не верю ни в какую.       — Почему же?       — А как на людей у власти могут повлиять чьи-то рисунки? — сухие пухлые губы парня искривляются в ироничной ухмылке.       Не ожидавший такого ответа Тэхён снова теряется. Пульсирующая в голове боль мешает сосредоточиться на любой мысли, и он выдаёт лишь жалкое:       — Ты… ты вообще во что-нибудь веришь?       — Не думаю, профессор Ким.       — Но ведь каждому человеку нужна вера, — замечает Тэхён, вскидывая густые тёмные брови. — Во что угодно: хоть в Бога, хоть в искусство, хоть во власть…       — Зачем? — с нескрываемой насмешкой в тоне спрашивает Чимин. — Она только даёт надежду. А надежда никогда не помогает.       — Смотря как ты к этому относишься, — быстро реагирует на это преподаватель, не желая сдаваться. — Я бы не сказал, что вера даёт надежду. Скорее, с помощью неё человек устанавливает определённые рамки, в пределах которых ему комфортнее мыслить. А если ему комфортно — значит, всё правильно.       — Я не вижу смысла в фальшивом комфорте. Убежать от реальности ведь всё равно не выйдет, разве нет?       — Каждый заслуживает насладиться жизнью. Неважно, каким образом, — спорит Тэхён.       Чимин внимательно рассматривает мужчину. Синяки под глазами темнее ночи, а о сильно заострившиеся скулы можно порезаться. Чёрные кудрявые волосы, лохматые и грязные. Лениво поглаженная, но чистая белая рубашка. Бордовый вязаный кардиган, который он снимает только тогда, когда пришло время для стирки. На руках самодельные браслетики, а почти все пальцы украшены старыми, заношенными серебряными кольцами.       — При всём уважении, профессор Ким, — Чимин немного склоняет голову и обводит преподавателя наполненным жалостью взглядом, — вы не выглядите как человек, который наслаждается жизнью.       — В текущих обстоятельствах за это право ещё нужно побороться, и именно это я пытаюсь делать. Верю, что получается.       — И правда, главное — верить, — язвительно кивает Пак. — Спасибо за лекцию, профессор.       Парень закидывает рюкзак за плечо и стремительными шагами направляется к выходу. Телохранитель молча следует за ним. Как только дверь за Чимином захлопывается, Тэхён обессиленно падает на стул.       Мигрень усиливается, и Ким вновь тянется к сумке, чтобы найти таблетки, о которых уже успел забыть. Как остро заточенный нож, звук нового уведомления на телефоне разрезает его слух. От приступа, который, как обычно, накрывает волнами, начинает тошнить.       На разблокированном экране он видит сообщение из приложения для знакомств. Тэхён пытается прочитать то, что написано, но белые буквы расплываются и превращаются в несколько мыльных полосок. С великим для его гудящей от боли головы трудом он прищуривается и всё-таки разбирает:       — Привет, красавчик! Свободен сегодня вечером? Можем встретиться!       И, зайдя в первый попавшийся из сотни непрочитанных диалогов, быстро набирает ответное сообщение, кидая мобильник куда-то на стол. Раньше всё это вызывало азарт. Новые мужчины, мимолётные знакомства, приятный секс. Теперь же стало частью рутины, которая уже не приносит никакого удовольствия. И не помогает заглушать ту пустоту, что до сих пор разъедает его изнутри, делая невидимую дыру в груди всё больше.       Таблетки. Нужно выпить таблетки. Он высыпает всё содержимое сумки. Среди блокнотов, ручек, карандашей и нескольких пачек сигарет он наконец находит лекарства. Обезболивающее и антидепрессанты.       Опустошив вместе с ними почти целую бутылку воды, Тэхён откидывается назад, закрывая горячее лицо холодными руками. Он давит на глаза с такой силой, что перед ними начинают плясать огоньки: круги, пятна, какие-то непонятные ему фигуры разноцветные. Но доминирующий цвет съедает все остальные.       Всё становится красным.       Тэхён с усилием трёт глаза вновь, зажимает их нижними частями ладоней, зарываясь длинными тонкими пальцами в волосы. Постепенно красная пелена приобретает свои очертания — в ней появляются линии, штрихи, детали. И другие цвета. И цветы.       Это маковое поле.       Бесконечная равнина. Ким оборачивается на своём месте, сделав полный круг, чтобы убедиться: вокруг нет ничего, кроме маковых цветов. Ярко-красных, как аппетитные леденцы. Их дурманящий запах обещает подарить самый сладкий и глубокий сон.       Вдалеке виднеется чей-то силуэт. Тэхён понимает, что незнакомец смотрит прямо на него. Фигура маленькая, тонкая, хрупкая. Это мальчик, ещё совсем юный подросток. Ким окликает его, но мальчик не откликается ему. Тогда Ким идёт к нему навстречу. Ему кажется, что он начинает чётче видеть растрёпанные волосы и совсем смутно различимые черты лица, которые кажутся несколько знакомыми.       Тэхён его уже видел. Но где? Во сне?       Он вдыхает полной грудью, отгоняя одышку, и лёгкие наполняются густым маковым запахом. Спустя сколько-то времени Ким понимает, что не приблизился ни на шаг. Тэхён устаёт. Что, если лечь прямо здесь? Трава под маками густая, тёмно-зелёная. Она выглядит такой мягкой. Тэхён проводит рукой, чтобы убедиться. Небо над маками хмурое, иссиня-серое. Оно предвещает серьёзную грозу.       Но куда деться от грозы в чистом поле?       Мужчина чувствует тревогу. Ему необходимо уйти отсюда. Он бежит, но не может приблизиться к линии горизонта ни на шаг. Он чувствует, что тучи сгущаются, подгоняемые прохладным ветром. Он в панике озирается по сторонам, но снова не находит ничего, кроме этих ядовитых цветов.       Что-то должно случиться?       Тэхён чувствует, что на него смотрит кто-то ещё. Но не видит никого, кроме застывшего мальчика. Неясная тревога начинает душить, делая слабым, и всё-таки заставляет упасть на траву. Запах маков слышится всё ярче и отчётливее, и от него кружится голова. Он такой густой и пьянящий, что отнимает власть над собственным телом, над собственными мыслями.       Сквозь закрытые веки по глазам бьёт свет. Солнце. Его круглый диск кажется старым золотом. Тусклый отблеск мягок и уже не так ярок. Но он заполняет собой всё пространство без остатка.       Откуда солнце во время грозы?       Прямо над Тэхёном — чей-то силуэт. Он совсем неразличим на фоне солнца и кажется лишь чёрным наброском без лица и имени. Ким тянет к нему руку, всё ещё не в силах подняться сам.       — Кто ты?       Силуэт разворачивается и уходит. Тэхёну не нужно, чтобы он уходил. Тэхёну нужно, чтобы он помог ему встать на ноги и выбраться отсюда.       — Почему ты снова уходишь?       Силуэт не оборачивается, уходя всё дальше. Тучи сгущаются над ними. Ким приподнимается на локтях и заставляет себя сесть. Он снова тянет руку ему вслед, будто желая схватиться за воздух.       — Ты не вернёшься?       Сильный порыв ветра. Все лепестки маков слетают наземь. Они укрывают поле красным ковром, через который не пробивается ни один другой цвет.       Всё снова становится красным.       — Ты оставишь меня здесь?       Лепестки теряют свою форму. Они превращаются в жидкость. Они превращаются в кровь. Сладкий запах дурмана пропадает. Остаётся запах тяжёлого металла. Тэхён в ужасе подскакивает с земли, осматривая красное море под своими ногами.       — Что ты сделал?!       Он бежит вслед за силуэтом, которого уже не видно нигде, но с каждым шагом всё сильнее увязает в крови. Она густая, как болото. Он падает на колени. Трясина засасывает в себя, не позволяя выбраться. Не за что схватиться.       Он тонет.       — …моя папка, осёл ты! Так трудно было мне напомнить, что я её забыл?!       — Почему ты забыл, что я и сам забываю, что ты её везде забываешь?       — Я тебя уже видеть не могу, как же ты мне надоел!..       Ким, рвано хватая воздух ртом, пытается сфокусировать взгляд на двух фигурах в аудитории.       Чхве Бомгю и Кан Тэхён. Как всегда вместе. Они подходят к парте, за которой обычно сидят, и Чхве забирает свою чёртову папку, под завязку набитую рисунками. Он забывает её здесь каждую чёртову неделю, после каждой чёртовой лекции.       — Милорд профессор, да на вас лица нет! Вы в здравии? — слегка нахмурившись, спрашивает Кан.       Они оба стоят и смотрят на него. Ким даже не знает, с каким выражением лица он просидел всё это время. Должно быть, не с самым радужным.       — Да, Тэхён, — отвечает мужчина вдруг совершенно севшим голосом и прокашливается, всё ещё тяжело дыша. — Всё в порядке, не волнуйтесь. Я… я, кажется, просто задремал на пару минут…       — Ну ты даёшь, сонбэним! — восклицает Чхве чересчур громко, и преподаватель вновь морщится от ужасной головной боли. — Кстати, а у меня пара идей ещё для диплома тут появилась, я совсем забыл тебя порадовать! Хочешь, вечером тебе всё расскажу?..       — Давай созвонимся завтра днём, Бомгю, — мягко прерывает его мужчина. — Боюсь, сегодня я не смогу…       — Ладно, я сегодня тоже не смогу, — на удивление быстро соглашается Бомгю. — Мы вообще-то тусить собираемся, ага! Так что до завтра, да?.. Ну ладно, пока! Всего наилучшего, всех благ!..       — До свидания, ребята…       Последние слова профессор пропускает мимо ушей, потому что звучат они всё дальше — схватив парня за руку, Кан фактически силой утаскивает его из помещения.       — Доколе это будет длиться?! Испанский стыд!.. — яростно шипит на него Тэхён, так и продолжая волочить за руку по уже почти пустому коридору.       — Испанский стыд?! Пиздец, ты уже в натуре как твоя бабка разговариваешь!.. — начинает ржать Бомгю, но быстро вспоминает, с чего всё началось: — И в смысле вообще «стыд», ты угораешь?! Когда ты к нему по хуете всякой подкатываешь — это не позор! А как я только рот открою со своим сонбэнимом перетереть — это, значит, сразу позор!.. Ты его ко мне ревнуешь, что ли, а?! Я ж его дипломник, ёпты!..       — «Ревность — остроумнейшая страсть и, тем не менее, всё ещё величайшая глупость». Фридрих Ницше.       — Блять, бабкин внук, и ты мне говоришь, что я — кринж!..       Парни выходят через запасной выход — в дворовую курилку, где уже дожидается вся остальная компания — и синхронно закуривают.       — Ну что, Хюка! Как соревнования? — окликает друга Чхве.       — Пипец, я только что рассказывать закончил!.. — хватается за голову Кай под дружный смех парней. — Победили мы, короче!       — Наш макнэ — наша гордость! — восклицает Бомгю и тут же подлетает к парню.       Чтобы дотянуться и расцеловать младшего в щёки, ему, как всегда, приходится встать на носочки. Да и вообще — по Каю совсем не скажешь, что он тут младший. Высоченный рост, широкие плечи, крутая спортивная одежда, какая-то модная стрижка, блондинистые волосы и милейшее личико — звезда американского футбола и мечта абсолютно всех девушек универа. Завидовали парням исключительно из-за того, что своей дружбой их удостоил сам Кай Камал Хюнин!       — Так что, куда мы идём в итоге? — как-то торопливо интересуется Ёнджун, как всегда пережив их нежности с гримасой чистого отвращения.       — Ну, по пивку? За победу? — предлагает Бомгю.       — А покушать? — задумывается Тэхён. — Я кушать хочу.       — У меня деньги только на пиво, — разводит руками Субин.       — Ребята-зверята! — окликает парней спускающийся по лестнице Ёсан с отвратительной натянутой улыбкой. — Я вам всё куплю, вы только не ругайтесь, а то у Ёнджуна голова расколется от ваших криков, хи-хи!..       Бомгю спешно прячется теперь уже за широкой спиной Чонхо, который тут же машинально и профессионально прикрывает. На самом деле, у Чхве существует сразу несколько версий того, кто такой Кан Ёсан (а имеются они вообще потому, что никто ничего о нём не знает). В топ-три его версий входят следующие:       1. Взрослый мужчина, застрявший в теле юноши, на что намекают его старомодный стиль и будто повидавший всё на свете постоянно пустой взгляд;       2. Засланный агент НАР, при котором не стоит говорить лишних вещей, которых преподаватель да и все остальные студенты часто не стесняются;       3. Представитель инопланетной расы, которая вот-вот захватит мир и поработит человечество. Здесь Ёсан тоже выступает контрагентом. По мнению Бомгю, среди нас таких, как он, уже очень много, и все они постепенно готовят нападение.       Над компанией повисает недолгая пауза. Студенты переглядываются друг с другом, а Ёсан, уже опасно приблизившийся к ним, врезается глазами в Ёнджуна. Тот чувствует, как по телу пробегает холодок, и громко сглатывает, тоже отступая в сторону телохранителя.       — Ну, как вам идея? — хихикает Кан, разводя руками и продолжая медленно шагать вперёд.       — Громкое заявление, друг, — разрезает молчание со стороны своих друзей Тэхён. — А ты уверен, что можешь купить всё? Всё — это не только пиво и чипсы… Всё — это всё! Но разве оно покупается и продаётся? Подумай над этим, а мы пойдём.       Бомгю оборачивается и охуевает — кореша и Чонхо уже успели уйти, пока он думал о том, как же ненавидит Ёсана. Парень матюкается себе под нос и тут же несётся догонять дружбанов.       — А пойдёмте-ка тогда к Ёнджуну в гости!.. — пытаясь отдышаться после пробежки, предлагает он.       — Заебись, — складывает руки на груди тот. — А мне тоже можно?       — Если выёбываться не будешь, то конечно, — великодушно обещает Чхве. — Что у тебя там в меню сегодня?       — Ничего, — фыркает Ким. — Родители поздно вернутся, как обычно. Всё равно надо будет что-то готовить…       — Готовить будет Субини, это не проблема, — успокаивает всех Чхве.       — Почему опять я?! — возмущается тот.       — Просто у тебя этот дар от рождения, как говорила не так давно Рюджин… кто-то от природы свободен, а кто-то — повар… каждому своё, не правда ли? — поддерживает Тэхён.       — На продукты скидываемся все, — добавляет Ёнджун. — А то вы опять весь холодильник опустошите, а мне потом перед родителями оправдываться…       — Жлобяра вонючий!.. — драматично восклицает и качает головой Чхве.       — О, правда? — вскидывает брови Ким. — А ты мне когда вернёшь пятнадцать тысяч…       — До свидания, нахуй!.. — резко меняется в лице Бомгю.       — А Рюджин и Йеджи? — по горячим следам уточняет Кай. — Мы их разве не ждём?..       — Не ждём, — резковато отвечает Ёнджун.       — Ох-х, вы опять поругались?.. — неловко уточняет Хюнин.       — Ладно, до понедельника, — вклинивается в беседу Чимин.       — Точно не хочешь заглянуть? — участливо обращается к нему Субин.       — Спасибо, я правда немного устал, — отзывается Пак.       — Тогда в другой раз, — всё с той же мягкой улыбкой пожимает плечами Хюка.       Парни, не замолкая ни на секунду, уходят направо — в сторону ближайшего продуктового. Чимин, сопровождаемый телохранителем, сворачивает налево — где припаркована его машина.       — Нет, ну вы, кстати, не охуели?! — слышится уже вдалеке голос Бомгю, который вспомнил больную тему. — Я про этого чёрта… Мне кажется, он в тебя влюбился, Ёнджун…       — Кто, Ёсан?!       Раньше чувство стыда съедало каждый раз, когда он отвечал им отказом на то или это предложение. Сейчас же это стало настолько привычным, что никто уже не удивлялся. Пак вообще не соглашался ни разу, за исключением пары крупных вечеринок, на которые забегала добрая половина университета. Однако по неясной для Чимина причине парни всё равно продолжали считать его своим другом. Всё равно продолжали звать.       Пак садится на заднее сиденье своего Maybach, а его телохранитель Чхве Чонхо занимает водительское место.       — Музычку, может? — интересуется мужчина, поправляя зеркало заднего вида.       — Не нужно, Чонхо.       И дело ведь даже не в том, что он — сын президента. Для всех людей вокруг это всегда было главной причиной попытаться завести с ним дружбу. Единственной причиной. Однако же в случае этой конкретной компании такой статус, наоборот, был скорее препятствием для каких-либо контактов.       Чхве прокручивает ключи в зажигании и плавно выруливает на дорогу, вклиниваясь в поток бесконечных и одинаковых машин.       Люди одинаковы во всех своих поступках и проявлениях. Ладно, большинство людей. Но и сам Чимин — не исключение. Такой же серый автомобиль едет по такому же скучному маршруту: учёба/работа — дом. Да, цена немного отличается. Но наполнение от этого не меняется. Внутри серого автомобиля на скучном маршруте — серый и скучный человек, не знающий ничего, кроме этого пути.       В голове сами собой всплывают слова профессора Кима. Верить во что-нибудь. Во что-нибудь, что делает тебя счастливым. Чимин ещё никогда не встречал такого безыскусного лжеца, как профессор Ким. Разве что собственного отца. И Чимин ещё никогда не встречал такого несчастного человека, как профессор Ким. Разве что в зеркале.       Верить… а во что?       В себя?       Смешно становится даже от самой идеи. Сколько раз Пак хотел, действительно хотел влиться в компанию. И он пытался, действительно пытался: приходил на эти чёртовы вечеринки, общался с людьми. Только каждый раз чувствовал себя там ещё более одиноким. Вынужденное, искусственное общение — оно только вытягивает силы и душу.       В творчество?       Возможно, это единственное, насчёт чего Чимин может хоть на секунду задуматься. Балет стал частью его жизни, самой неотъемлемой и ценной. Ведь балет — именно то, что напоминает ему о матери. Именно то, что заставляет ощущать её присутствие прямо в себе. В каждом движении, прыжке, пируэте.       В семью?       Пак не считает, что она у него есть. Есть отец, да. И он любит своего сына. Вот только Чимин полюбить его в ответ никак не может. И ещё хуёвее от того, что отец всегда искренне хотел и старался обеспечить ему самую лучшую жизнь. Вот только для этого пришлось пустить по пизде целую страну. И Джессика тоже есть. Она, возможно, единственная, с кем парню правда нравится разговаривать. Джессика отличный человек и понимающий, добрый друг. Но не мать. Чимину она её не заменила, да и, честно сказать, никогда не пыталась.       В деньги?       У Чимина их миллионы. Он не знает, что с ними делать. Те, кто свято верит в то, что денег много не бывает, просто никогда не имели в личном распоряжении действительно много. Да и что он может на них купить? Деньги бессильны и бесполезны так же, как и люди. Деньги не смогли купить жизнь его матери, когда её тело съедали метастазы.       Чонхо паркует автомобиль перед отелем. Люкс-апартаменты на последнем, девятнадцатом этаже. Несколько больших комнат, джакузи, плазма, уборка, трёхразовое питание и панорамные окна. Но больше всего манит высота. Съёмная квартира, комната в общежитии или номер в отеле — разницы никакой. Суть только в том, что сегодня оно — твоё, а уже завтра — чужое. Всё это временно, как и он сам.       Пак закидывает рюкзак на спину и покидает салон. Они поднимаются на свой этаж, где не сдаются в аренду никакие апартаменты, кроме двух расположившихся прямо друг напротив друга люксов. Чонхо уверенно следует за Чимином в его номер, но парень останавливает его на пороге:       — Я не буду ярко включать свет. И зашторю окна.       — Вот те раз! А если бомба?! — всё пытается пролезть сквозь полузакрытую дверь Чхве.       — Всё будет нормально. Ты же в десяти шагах отсюда.       — Только не отключайте камеры и телефон, господин Пак!.. — кричит напоследок Чонхо, когда дверь мягко закрывается прямо перед его носом.       Чимин звучно выдыхает и включает свет в пустой квартире. Здесь прохладно.       Снимая пальто, парень мельком оглядывает своё отражение в зеркале. Серое, скучное лицо. Оно ничего не выражает, а Пак ничего по поводу него не испытывает. Временами ему даже кажется, что он не помнит своей внешности. Он так часто и долго притворялся кем-то другим, что забыл себя.       Как его видят другие? Видят ли они его?       Новая стереосистема (подарок отца и Джессики на какой-то там день рождения) ждёт в гостиной, но Чимин ни разу её не включал. К тишине он уже давно привык, и она стала ему подругой. Парень проходит прямиком в ванную и открывает кран с горячей водой. Пока джакузи заполняется, Пак медленными, будто сонными движениями снимает с себя вещи и присаживается на бортик.       Осталось убить всего несколько часов, и можно ложиться спать. Осталось убить всего несколько часов, и ещё один день умрёт.       Он закуривает сигарету, Chapman. Завтра выходной. Выходные — самые тяжёлые. В них слишком много часов, которые нечем убивать. Спасают только тренировки. Если бы он мог, то посвятил бы балету все сорок восемь часов. Но Чимину не хватает на это сил.       Громко набирается вода, тихо шипит сигарета при каждой затяжке. Самое привычное сочетание. Чимин издаёт какой-то тихий и хриплый звук, чтобы почувствовать свои голосовые связки. Чтобы проверить, что они работают и что его голос никуда не делся. По гортани идёт лёгкая вибрация.       — Каждому человеку нужна вера. Во что угодно.       Чимин тушит окурок о себя. Кожа на предплечье, с внутренней стороны сгиба локтя, довольно тонкая и чувствительная. Шипя и морщась, он наблюдает, как плоть краснеет и обугливается. На месте ожога тут же расцветает уродливый и неровный красный круг.       — Зачем мне во что-то верить?       Он опускается в ванну, и свежий ожог неприятно стягивает. Пак безразлично рассматривает своё глупое тело, очертания которого странно деформируются при каждом движении воды. Он невысокий, бледный, тощий, с выпирающими тут и там костями. Глупое тело. Так странно осознавать, что оно — это и есть он.       — Чтобы потом опять потерять это?       Чимин ныряет с головой, всего на несколько секунд. Опустившись на самое дно, он открывает глаза. Сквозь воду всё выглядит таким странным, совсем не реальным.       Вот только когда он вынырнет, ничего не изменится.       Он вновь садится и откидывает тяжёлые мокрые волосы со своего лица. Вода быстро теряет температуру, и его тепла недостаточно, чтобы продержать её тёплой подольше. Автоматическим движением Чимин тянется к бортику, на котором в корзинке хранятся все его банные принадлежности.       — Я не хочу.       Достав лезвие, он привычно вертит его в пальцах, несильно сдавливая по остриям. Ещё один день. Правая или левая?       За все шесть лет он не пропускал ни разу. Две тысячи сто девяносто дней. Его руки превратились в календарь. Никто ни разу не заметил, что его предплечья полностью состоят из шрамов.       Вода поблизости приобретает лёгкий красноватый оттенок, но кровь быстро расплывается, в общей массе становясь незаметной. Чимин протяжно выдыхает и откидывает голову на бортик, прикрыв глаза.       Ещё один день умер.