Camilo's interlude

      – От кого мы прячемся? – шепчет Линетт, сведя белесые брови к переносице, и, присев на корточки, поджимает пальцы на босых ногах.       – Прячусь тут только я, – ворчит Камило, – а из-за тебя мама оттаскает меня за волосы или чего похуже.       Линетт моргает, по-птичьи наклонив голову к плечу, и собирается привстать, но Камило сердито дергает ее на себя. Она нисколько не сопротивляется, лишь теснее прижимается к его боку и одергивает белоснежную скатерть. Прятаться под столом – не самая лучшая его идея; тем не менее, действенная, потому что минуло уже полчаса, а мама как кричала его по всему дому, так и кричит, с той лишь разницей, что злоба в ее голосе, крикливом, как у цапли, становится отчетливей.       – Что ты натворил? – шикает Линетт. – Опять тетушку расстраиваешь? Мне Иза сказала, что женщинам, у которых дитя под сердцем, много переживать нельзя.       – Да я не специально! – Камило сердито стучит пяткой по ножке стола. – Я же не виноват, что она была открыта!       – Открыта? О чем это ты? – моргает Линетт.       – Дверь была открыта. Дверь в комнату дяди Бруно, представляешь? Прям нараспашку! Я хотел одним глазком, а тут…       Маленькая ладошка зажимает ему рот, и он осекается на полуслове, наблюдая за тем, как Линетт подносит указательный палец к губам. Ее глаза, светло-зеленые и большие, как два озера, странно поблескивают; Камило, впрочем, кусает ее за палец, и она моментально одергивает руку.       – Мы не говорим о папе, – полушепотом произносит она, и Камило не успевает и рта раскрыть, прежде чем она, предугадав его слова, шустро мотает головой: – Нет, нельзя! Замолчи! Бабушка будет ругаться.       – Но сама подумай! Мы же в его башне отродясь не бывали. Одна ты и бывала – он больше никого к себе не пускал, но он твой папа, и это не считается. А бабуля... то, о чем она не узнает, ей не повредит. Ну так что, – лукаво улыбается Камило, – ты так и будешь телиться или айда со мной?