- "Если вы найдете одного из Соломенных шляп, вы либо убегаете, либо убиваете ее". Через некоторое время после публичного сожжения Робин это правило стало постоянным. Никто из Соломенных Шляп не мог долго оставаться на одном месте. Вот почему Зоро и Джимбей были первыми, кто пал, стоя гордыми и сильными перед воротами места, которое они ценили больше всего. (Для Джимбэя это было буквально.) Когда дело дошло до Усоппа, дозорные не убили его. С Эльбафом позади него, что-то, что он не хотел отбрасывать, он попал в плен. И поскольку они не могли придумать лучшего способа растоптать гордость воина, они пощадили его и оставили в живых. "Потому что остались только мелкие сошки", — издевались они. " Конечно, они бы попытались вытащить Мугивару и ворвались бы в Импел Даун ради тебя. Тогда мы сможем захватить их всех сразу, и вы все умрете вместе!" "Но если они этого не сделают, что ж, может быть, ты все-таки не так уж и важен! Хахаха!" Ни разу, ни разу Усопп не чувствовал себя так. Никогда еще он не чувствовал себя ни на йоту менее значимым и важным для своего единственного оставшегося товарища, который, как он знает, жив и не придет за ним. Он просто хочет, чтобы Нами, по крайней мере, жила там, бегая свободной и сильной. -
Он просыпается с начала. Темно. Все расплывчато, руки болят. Нет, не болят. Он не может видеть, не может видеть - где он? Кровать под его руками не кажется ему знакомой, не ощущается правильно - она должна быть твердой. Она должна быть потрескавшейся, сломанной. Так темно. Полная темнота. Нет серого. Никакого красного... только черный черный черный черный черный... (Что рядом с ним? Он садится.) На кровати. Но почему ? Он хватается за голову, зажмуривает глаза, стараясь не вспоминать жгучую, жгучую боль в них, которую он никогда не сможет забыть. Он скрещивает ноги, потому что все это не кажется реальным, и именно так он чувствовал себя комфортно в течение последних десяти лет, зачем менять это сейчас? Он сжимает плечи, нерешительно пытаясь напомнить себе, что больше не привязан к стене. Он наклоняется вперед, делая себя маленьким, настолько маленьким, насколько это возможно. (Где все? Кто там? Есть ли кто-нибудь? Кто-нибудь, пожалуйста , кто-нибудь.) Он открывает глаза. По-прежнему полная темнота. Он больше не может этого выносить. Через несколько часов солнце наконец поднимается над морем, и цвет снова просачивается. Усопп смотрит на свои руки и сидит. Он дышит, вдыхая и выдыхая. (Проходит еще час, прежде чем он может заставить себя снова двигаться.)-
Уже стало привычным слышать, как трость Усоппа щелкает о плитку улиц. Улицы не асфальтированы, но люди стараются держаться подальше от его пути. В конце концов, дети научились кружить вокруг него, когда играют в пятнашки. Если они сталкиваются с ним, Усопп быстро протягивает руку и ставит их на ноги. А они быстро собираются, хихикают, коротко извиняются и снова убегают. У него это хорошо получается, даже без Наблюдения. И вот что происходит. Трепетание девичьего платья предупреждает его о его окружении, мягкое шуршание туфель по выжженной солнцем дорожке... Усопп быстро обнаруживает кто это, но не знает, как избежать ее, прежде чем она врежется в него. Она отвлечена, вероятно, играет в прятки с очень измученным Мерри, который просто хочет, чтобы она следила за собой и не спотыкалась. И она спотыкается. Кайя врезается в Усоппа плечом к плечу... и ее пальцы ног задевают край плитки... Усопп быстро отпускает трость и протягивает ей крепкую руку, чтобы она упала вперед. Другой рукой он хватает ее за плечо, удерживая в вертикальном положении, пока она восстанавливает равновесие. "Мне ... мне так жаль!" Взволнованная, она поднимается. Извинения выплескиваются до того, как она полностью встает. Усопп улыбается. "Все в порядке. У тебя все нормально?" — спрашивает он, хотя его глаза блуждают по земле, пытаясь найти свою трость. Он ненадолго закрывает глаза. Одно дело - смотреть в туман, но от попыток найти что-то в нем всегда кружится голова. Может быть, ему стоит почаще держать глаза закрытыми... или купить очки, солнцезащитные очки. Он чувствует нежную руку на своей, и холодная трость оказывается в его руках. "Держи", - это снова голос Кайи, мягкий и извиняющийся. "Мне очень жаль, что я вас побеспокоила. Спасибо, что поймали меня". Усопп смыкает пальцы на трости. Он открывает глаза на платиновую блондинку и ангельскую белизну, и ему хочется плакать, потому что он больше не может ее видеть. (Он даже не может видеть лицо женщины, которую любил, а она еще не знает их звездной магии.) (Прямо сейчас они ничто.) "Кая-одзосама!" Когда дворецкий Мерри бросается вперед, Усопп чувствует, что она слегка напряглась, как будто ее застали в центре детской шалости. Он ласково улыбается, когда Мерри начинает отчитывать Кайю за побег. После поспешных извинений от Мерри за беспокойство, Усопп застенчиво машет рукой в ответ, когда они уходят. "Кстати, я живу в особняке на холме!" - весело говорит она, - "Меня зовут Кайя! Приятно познакомиться!" Она гораздо более энергична, чем помнит Усопп. Это до того, как ей поставили диагноз? Это немного раньше, чем когда Усопп впервые встретил ее. "Я Усопп", - едва успевает сказать он, - "тоже приятно познакомиться."-
-
У Нами достаточно опыта в попытках самостоятельно поддерживать свои конечности. Но сейчас она растущая девочка... тринадцать лет, если она не ошибается. Ей понадобится гораздо больше, чем простой уход... ей понадобится больше, чем один сеанс хирургической операций, чтобы менять механизм по мере ее роста. И, черт возьми, они тяжелые. Остров Мекани не так продвинут, как в будущем, поэтому ей придется справляться с ними весом в тонну или более на своих конечностях, пока технологии не улучшатся. Кто знает, может быть, она станет сильнее от этого. В любом случае, ей придется… в конце концов, чтобы плыть на корабле Короля пиратов. Однако на данный момент эти конечности чертовски тяжелы, чтобы в них можно было плавать. Если она упадет в море, она станет буквально молотом, даже более буквальным, чем пользователи Дьявольского фрукта. Ей трудно ходить, но она привыкнет. Некоторое время у нее будут бессонные ночи, ужасные мышечные боли и невероятно вялые пробежки. Но она будет жить. Она пережила худшее. (Если бы только она могла прыгнуть в Рай, добраться до Балдимора и сделать там конечности...) Но это нормально, нищие не могут выбирать. Нами может любить деньги и вести себя избалованной, но она точно знает, когда можно, а когда нельзя быть разборчивой. Блин, Нами ненавидит быть бедной.-
Наконец она набирается смелости, чтобы посетить мандариновую рощу. Она несколько раз возвращалась в Арлонг-парк, но в городе она редко бывает. Ведь в конце концов она предала их. Ей нужно было, чтобы они считали ее ведьмой, нужно было, чтобы Арлонг думал, что она действительно обратилась за деньгами. Поэтому она держалась подальше... Но теперь, теперь она наконец-то дома. Дома. Ее дом, который был сожжен дотла... ее семья, которая была сожжена дотла. (Как давно это было?) На реакцию Ген-сана просто… тяжело смотреть. Он просто срывается от рыданий, затем кричит в пустоту, а затем требует свое оружие подождите, подождите, подождите, подождите! Успокойся! Успокойся! Ей немного не по себе. Слава богу, она появилась у себя дома, а не в деревне. Она могла просто случайно перенести битву с Арлонг Парком на полдесятилетия раньше. Потом Нодзико. Она берет металлическую руку в свою, нежно держит ее, а затем наклоняется к плечу Нами и плачет. Нами - младшая сестра. Она не знает, что делать, когда ее старшая сестра плачет. (Она не помнит, когда в последний раз видела Нодзико плачущей.) Она не помнит, когда в последний раз видела Нодзико. (Морские дозорные забрали всё. Сожгли каждый остров. Гекко. Кономи. Рассвет. Все они. Все люди, их отрубленные головы выстроились в ряд на газете как символ и предупреждение для всего мира.) И она тоже плачет, плачет в плечо своей старшей сестры, потому что она жива. Она так рада, что вернулась сюда, и ее рука и нога были единственной платой за этот шанс.-
Казнь принцессы Нефертари Виви была там, где шестерни скрежетали и ломались. Даже если бы Луффи не было, это было объявление войны Соломенным шляпам. Никто из них не собирался сдаваться и позволять этому случиться. Но, как и в случае с Эйс, они все равно потеряли ее. И они потеряли Чоппера, когда пытались сбежать. История повторяется, и Мировое Правительство никогда не победит. Нами знала об этом, и все же ей хотелось надеяться, что на этот раз, только на этот раз все будет по-другому… этого не было.-
Еда была опрокинута на нее. Крем-суп залил ее волосы, впитался в кожу, оставил пятна на одежде. Он даже не был горячим. Дверь захлопнулась со смехом. Нами подумала, не испорчена ли какая-нибудь из карт. Возможно, несколько пятнышек тут и там, но ничего неподдающегося восстановлению. Это радовало. Если бы только она могла сжечь все это, а вместе с этим и себя. Еще нет. Еще нет. Она пират уровня Нового Мира, но все Рыболюди здесь тоже когда-то были. Ей пока не следует испытывать свою удачу. Еще немного. Просто немного дольше. Ее кулак сжался на полу, упираясь в пустоту. ( Чего я жду? ) Луффи не придет. Джинбей не придет. Все они находятся в разных уголках своего прошлого, не в силах прийти и спасти ее. Потому что они ее не знают. (Никто не вернулся с ней. Если бы они вернулись, они бы переплыли ради нее моря еще до того, как Бельмере умерла. Она одна.) (Она должна спастись сама.) Она вышла из своей комнаты. Все ужинали в зале, шумно обсуждая свой последний набег. Нами подошла к крыльцу и нырнула в море. Это быстрее и холоднее, чем обычное купание. Она погружается, позволяя весу своих конечностей тащить себя на дно, смотрит вверх, чтобы увидеть лунный свет. Лестница находится на краю стены - она пробирается к ней, поднимает свою здоровую руку, чтобы ухватиться за нее, и тащит себя обратно. Это тяжело, но не самое худшее в мире. «Аааа, Нами, Нааами, подожди». Волосы все еще мокрые, сандалии в руках, Нами оборачивается. Там стоит Хачи, меньше всего похожий на устрашающего восьмирукого мужчину, а больше на взволнованного старшего брата, который подбежал к Нами и внимательно оглядел ее. "Это снова Канеширо? О, Боже, - его рука нерешительно застыла перед девочкой, - ты пострадала?" Нами без слов качает головой. Был ли Хачи таким милым раньше? У нее были только плохие воспоминания об этом месте, и она ни разу не подумала, что кто-то из них был чем-то хорошим по сравнению с плохим. Она не совсем помнит, как Хачи когда-либо приходил, чтобы утешить ее. Хачи обхватывает себя руками, затем бросается внутрь, чтобы вернуться с полотенцем, накинув его на её голову, хотя он убрал руку так быстро, как только мог, как будто он не хотел слишком сильно прикасаться к ней. Нет. Он не хотел, чтобы к ней слишком сильно прикасались . Потому что он Рыболюд. А Рыболюди большие, буйные и страшные. (Это опыт. Потому что независимо от того, что говорит Хачи и за кем он следует, у него есть слабость к Коале, и эта слабость остается и распространяется на Нами.) Юная Нами замерла бы от страха и предчувствия, переживая за этот обманчивый момент доброты. Готовясь к удару или толчку обратно в воду. Но этого не произойдет, Нами это знает. Она узнает это полотенце. Она помнит, как спрятала его в углу своей комнаты и выбросила в первый же момент, когда смогла, потому что он вызывал у нее отвращение, ненависть к каждому моменту этого фальшивого семейного чувства. Эта фальшивая, торгашеская доброта по отношению к ней никоим образом не была правдой. "Спасибо, Хачи", — сказала она. Она скучает по тому, как вздрагивает Хачи. Она с благодарностью берет полотенце, вытирая волосы и прижимая край к суставу своей металлической руки. Она постирает полотенце и вернет его.-
Спустившись вниз, Хачи наблюдает, как Нами возвращается в свою комнату, оставляя за собой слабый след из водянистых следов. "Что ты делаешь снаружи, Хачи?" Чу высовывает голову из двери: "Подожди, ты плачешь, Хачи? Шутки в сторону?? Ты пьян, не так ли". "Я не плачу"