Неподходящие

Синоптики вновь облажались. Уже который день туманы в Портовенере густые и влажные; церквушка-святого-кого-то-там на скалистом утёсе, оббиваемом солеными водами, теперь напоминает полупрозрачный мираж, обманчиво растворяющийся в молочном облаке. Его глаза выиграли прошлую битву, и Ните бы так хотелось взять реванш… Только вокруг — ни души; людей как ветром сдуло, и солнце тонет где-то там, глубоко-глубоко в небе. Она бы его спасла — вытянула за палящие в разные стороны лучи. Но Нита, как на зло, уж очень хреново плавает. Морские экскурсии перенесены из-за погодных условий, из живого — будоражащие волны, отчаянно ударяющиеся о пристань, и чайки, играющие с ураганными ветрами. И синоптики утром совсем потеряны, хоть и не в той мере, что Анита — сегодня впервые за долгое время не снились кошмары, а значит, что-то да меняется. Ноги по-наитию плетутся вдоль каменной дорожки, а ветер небрежно разбрасывается её вьющимися от влажности волосами. Пашка необъяснимо хорошо плетёт косы, но куда уж сегодня, «работа ждать не будет». Церковь, залитая антуражной дымкой, больше походит на остаток древней крепости. Тот парень с карими глазами, усевшийся в одном из оконных проёмов, — на явный изъян. Нита прячет довольную ухмылку под волной волос и приближается бесшумно, только сердце в груди дергается быстро-быстро. И Нита слышит, как оно стучит. — В прошлый раз ты был тут с подружкой. — Подружка боится неспокойного моря, — он проводит по её телу туманным взглядом легко, едва касаясь, — а ты, кажется, тоже была не одна. — С братом. — …Я так и подумал, — он закуривает почти так же искусно, как в кино, только зажигалка, противясь заезженному сценарию, тут же выскальзывает из переплетенных пальцев, — вы с ним выглядели совсем отдалёнными друг о друга, — воссоздавая обрывки ночной послеэкскурсионной “традиции”, у Ниты что-то иронично ёкает в башке, «ага, ты не представляешь, насколько». — Вы с ней тоже смотрелись так себе, — красивая дурацкая ложь, ну так, ради интереса, а у него аж уголки губ непроизвольно дёргаются в ответ. Воздух, пахнущей рыбой и сыростью, оседает на напряженном точёном лице блестящим бисером, и птицы кричат на непонятных языках, пока Нита провожает взглядом прыгающую вниз по каменистому склону зажигалку, а он с усмешкой отворачивается, выпуская дым в нависший над морем туман. — Твоё мнение на счет того, как мы смотримся, никто не спрашивал. — Не я первая начала раздавать комментарии. Лигурийское море в его глазах пенится чёрными тучами, нависшими над их головами наэлектризованной плёнкой. И он, почему-то, улыбается, едва заметно проскользнув языком по обветренным губам, и напряжение лопается мгновенно. Так громко, что она глохнет. Он смотрит так, будто хочет проверить чей-то остренький характер на прочность; предлагает сыграть, но уже в другую игру: клетчатая доска и фигуры с резанными краями и символичными названиями. Белые ходят первыми (и каждый профессиональный игрок знает, что начальный шаг имеет огромное значение). — Извини, что ты обиделся, я “почти” не хотела… — с бензинной издёвкой в начинающее разгораться пламя. — Дамиано, — он протягивает руку с химозной улыбкой “почти” дружелюбно. — Анита, — она смеётся и прячет руки за спину, ведь гарантию не быть выброшенный в море с окошка храма никто не давал. — Иди к чёрту, Нита. Шах. Улыбается сально и азартно. А ей казалось, что он не рискнёт… Вместо защиты Нита решает атаковать, невзирая на то, что вот-вот может поставить под угрозу половину своего поля. — Пойду, — обе пары глаз сталкиваются друг с другом, разбиваясь иронично приподнятой бровью, — ты со мной? — Не мечтай. И мат. Красиво. Ну блять… Тот самый момент, когда фигуры на клетчатой доске теряют свои очертания, пред глазами плывёт, и зрачки нервно бегают туда-сюда, пытаясь найти выход. Пытаясь выкарабкаться. Утро оседает над городом шелковой вуалью, и выхода, кажется, нет. И крыльев нет тоже, чтобы улететь в горячую Индию, кататься на ушедших из их шахматного боя слонах. «Не мечтай» Его глаза — огнестрельное оружие. А она не отличает прямой приклад от немецкого. И, как оказывается, совсем, совсем не умеет играть в шахматы…

***

«Не мечтай» Нита не слушается — Нита мечтает. И с того самого момента теряется в море, отпускает надежды и ориентиры, как корабль с пробитыми бортами во время штормовой угрозы теряет из виду огни единственного видневшегося на горизонте маяка. Берегов не видно. И так мокро, когда долгожданная жёлтая полоса растворяет хлором залитое чернилами небо. Пашка сопит на своей половине, а Нита трогает себя грубо и жадно, так охотно пытаясь представить, что трогает себя не она. Тело ломит, будто кто-то всю ночь раскручивал её по винтикам, один за одним, а она смеётся с себя, силой выдавливая исступление вместе с неестественно-кукольными слезами. Слёзы ползут по щекам, впитываясь в поры чёрным соком. Они уносят с собой осыпавшуюся с ресниц тушь, но никак не въевшееся во внутреннюю поверхность бёдер желание. Маленький рост, длинные волосы, огромные глаза и красиво выпирающие костяшки в самом деле отдают кукольностью. И слёзы ей пиздец как к лицу. Пальчики ныряют под одеяло, отодвигая ткань трусиков, и она не сводит глаз с Пашки, чьи веки могут распахнуться сейчас, в самый неподходящий. Те острые впалые скулы отрезали бы ей пальчики, а глаза цвета сушёных фиников заставили бы сгореть со стыда. И Нита бы покорно горела. Вся. Рассвет подходит к окну не один, а с колючим пламенным солнцем в охапку. Солнце выглядывает из-за облупленных крыш, заливая номер своими тёплыми-тёплыми лучами. И в них она плавится… Вот так.