возвращение домой

Милкис для Джисона оказывается на пробу слишком сладким. – Допивай, – тянет он Феликсу почти целую баночку, морщась от приторности. Газировка вкусная, но после печенек из ближайшего маркета это чересчур. – Не нравится? – спрашивает тот, присасываясь к баночке и в три глотка выпивая целиком. Закидывает в ближайшую урну по дороге, открывает следом свою с бананом. Наверняка ещё слаще, чем была моя классическая – думает Джисон, чуть задевая своей ладонью его и поспешно пряча её в карман. Он со сладким в таком количестве не справляется, но Феликсу это, почему-то, неожиданно подходит. Отлично дополняет его образ из миловидного лица и пушистых осветлённых волос. Особенно, когда он, только ступив на дворовую площадку, несётся к пустующим взрослым качелям и с размаху плюхается на них в своих поношенных спортивках. Джисон так засматривается на эту резвость, что не замечает, как останавливается, не пройдя и двух шагов, и замирает вместе со взглядом. Даже баночки газировки с разными вкусами в пакете перестают биться друг о друга. Феликс улыбается шкодливо, выгибая бровь, допивает напиток. Прицеливается, прежде чем запульнуть несчастную смятую в руке жестянку прямиком в урну. Суёт замёрзшие ладони в карманы ветровки. Такой непосредственный и свободный, знакомый. Близкий. Джисон опускает взгляд на его губы, пропитанные сладостью милкиса, сверлит их взглядом – покрытые тонкой плёночкой напитка с перламутровым окрасом, блестящие от слюны – и шмыгает носом, вдруг почувствовав себя слишком слабым перед этим веснушчатым парнем. – Я тебя так люблю, что заплакать готов. И не врёт, когда чувствует, как что-то внутри него щекочет вверх по горлу и смачивает ресницы. Тугой комок вырывается коротким всхлипом, сжимая лёгкие в тиски и тут же отпуская, как пружинку. – Сонь, ты чего? – подрывается Феликс со скамьи. Выуживает из карманов ещё не согревшиеся ладони, обхватывает ими мягкие щёки и заглядывает в мокрые глаза. – Я тоже тебя люблю. И смотрит так внимательно, что впору и вовсе зарыдать что есть силы. Знает ли он, сколько сердец уже разбил этим взглядом и сколько ещё разобьёт? Хорошо хоть, что на улице по утрам никого – пацаны с района поняли бы всё предельно ясно. – А я, – Джисон прерывается на тихий скулёж, хлопая ресницами и безуспешно стараясь прекратить слёзы. Феликс бережно трёт по щекам большими пальцами, стирая влагу. – Не как друга. Тот смеётся: до щёлочек вместо глаз и маленьких морщинок по краям, больше даже хихикает, и превращает этим самым внутренности в желе. Господи, он же даже не понимает, до чего совершенен, когда стоит вот так и держит в своих маленьких крепких ладонях не лицо Джисона, а его такое же маленькое, хрупкое сердце, готовое рассыпаться от ещё одного маломальского взгляда. – А чего тогда убегаешь, когда я тебя целовать пытаюсь? – Феликс снижает громкость голоса, понижает тональность почти до чувственного баса, сужает пространство до откровенно-интимного, вплетая влажную от джисоновых слёз ладонь в его же волосы и заботливо поправляя выбившиеся ветром из причёски пряди. – Я тебя тоже. Не как друга. Джисон улыбается – сначала кротко-несмело, потом шире с сорвавшимся счастливым смешком – и внутренние порывы заставляют его вжаться в худое натренированное плечо. Ладони с его лица переходят сначала на покрытую мурашками шею, а потом обхватывают узкую поясницу, прижимая ближе. Кончики пальцев проскальзывают под толстовку, мажут остывающими на холоде подушечками по тёплой коже, невесомо гладят выделяющуюся ямочку. Джисон под его руками натурально дрожит. – Иногда боюсь, что ты нереальный, – Феликс вопросительно мычит, покачивая его в своих руках. – Чувство такое. Будто меня ангел трогает. – Но ангелы не прогуливают пары, когда на носу защита диплома. И не влюбляются в парней, – смеётся он коротко. Носом зарывается в русую макушку и щурится довольно. – Вот Минхо ангел. Сидит сейчас на вышмате, потом пойдёт кормить кошечек и на свою гетеросексуальную свиданку. Джисон согласно угукает, расслабившись в объятиях. Они так близко – эмоционально ближе, чем когда-либо были физически. Кажется, подвинься ещё чуть-чуть и сольёшься воедино. – Так ты примешь мой поцелуй? – шепчет Феликс. Джисон отрывается от его плеча с таким нетерпением, что тот пугается. – Конечно, – дрожаще тянет он. Сам приближает лицо вплотную, совсем чуть-чуть замявшись, касается расслабленными губами чужих. Приятно. И не поцелуй вовсе – так, просто прислонился к устам – но ощущается, почему-то, интимно. – Я тебя люблю, – на выдохе произносит Феликс, не отрываясь и не отпуская. Джисон чувствует признание своими губами: как они задевают его собственные губы липкостью газировки, как тёплое молочное дыхание греет их, и жмётся теперь уже с мягким чмоком. Лижет языком – действительно сладкие, такие захватывающие в свой плен и умелые, упругие, вкусные. И не приторные, в отличие от самого напитка. Раскрываются под напором податливо, а потом напирают в ответ; обхватывают нижнюю, верхнюю. Обе. Джисон хватается за чужую шею как за спасательный круг. Ноги совсем не держат, когда Феликс несдержанно кусается и делает поцелуй всё глубже и глубже, изучая языком теплоту рта. Когда держит так, что не вырваться, своими обманчиво тонкими руками. Когда каждое его жадное действие – признание, как сильно он ждал этого дня. Нескончаемые влажные чмоки кружат голову, и Джисон густо выдыхает, хнычет от нехватки воздуха и оттого, как же волшебно ощущать губами его язык. Пакет выскальзывает из ослабевших пальцев на землю, вместо него гораздо лучше изучать ладонью тёплую под ветровкой спину. Феликс мажет поцелуем по щеке, спускается к мочке уха и ниже – смыкает губы прямо под челюстью, пробуя на вкус солоноватую кожу. Джисон вцепляется в его волосы мёртвой хваткой. Мысли путаются в огромный клубок, и озвучивается самая рандомная: – А ангелам можно влюбляться в демонов? Рюджин же сатана. Феликс смеётся ему в плечо.