martine gore - mandrill
2 июня 2022 г. в 18:57
В такси по дороге в любимое арт-пространство накрывает так, что он сползает по сидению, закрывая глаза и стараясь дышать на счет раз-два. Дарк-эмбиент в хороших наушниках с шумоподавлением, подаренным самому себе на первую зарплату, такой затягивающий, всасывающий все вокруг, что кожа становится липкой, а все вокруг словно тает, и его покачивает на поворотах, и жидкий свет уличных фонарей, затекающий в щели прикрытых глаз, будто проходит сквозь толщи воды. Он едет и вспоминает инсталляцию, которую видел в музее, в свою очередь, напомнившую ему увиденное в детстве — затопленный туманом сосновый лес, через который диагонально падают первые утренние лучи. И всепоглощающая тишина, в которой нет времени. В музее это был словно вырезанный из той, детской реальности, куб на постаменте, заполненный какой-то мутной молочной жидкостью, в котором стояли уменьшенные копии деревьев, а из угла зала светил прожектор, расслаивающийся и размывающийся в этом кубе.
Машина резко тормозит, и Эрен не без труда выползает наружу, неразборчиво благодаря водителя и закрывая приложение такси. Поплывший экран показывает, что открытие дверей клуба должно было быть 15 минут назад. Сегодня в одном из залов будет проходить фестиваль начинающих электронных исполнителей и диджеев. Вход стоит абсолютно символически, так как широко известных музыкантов заявлено не было. Скорее всего, открытие начнется с опозданием на час-полтора, поэтому можно посидеть у воды, покурить и позалипать на плывущие росчерки света.
Страсть Эрена к музыке началась давно, со школьных лет, но в основном он переслушивал один и тот же плейлист годами, зачастую даже не перемешивая. Впитывал и гонял по кругу привычные треки и эмоции, оградив себя от нового и потенциально опасного. В таком пузыре контролируешь эмоции полностью, дирижируя реакциями и настроением. Отдельный плейлист для бега, отдельный — для сна. Рабочий, чиловый, для метро, для фона. Один, чтобы почувствовать себя на острие этого беспечного мира, один для отходов и еще один для самых темных ночей, когда все становится бесцветным и плоским.
Некоторое время назад в его жизнь начали просачиваться новые люди, подхваченные шалой и решительной рукой алкогольного или наркотического опьянения. Поделиться сигаретой, подсесть за чей-то стол, зацепиться языками в очереди в туалет — это любимое. Слушать чужие разговоры и встревать в них, на спор воровать стаканы в баре, провожать закат и встречать рассвет на какой-нибудь крыше в центре города, уговаривая термос красного вина, припасенный заботливой рукой. Спонтанные знакомства имеют множество плюсов, но важно соблюдать ряд правил. Никогда не переступай черту, помни, что ты мешал, во сколько и с кем, не оставайся спать в чужой квартире и вовремя вызывай такси. Нельзя сказать, что с таким подходом Эрен одинок, напротив, многие находят его авантюрный и легкий на подъем характер крайне привлекательным, а ненавязчивость и нетребовательность очень удобными. А самое главное, никто не лезет в душу.
Позже наступила оттепель, в которой он почувствовал, что отчаянно задыхается. Как отслужившая шкура спадают старые привычки, интересы, места и музыкальные вкусы. Больше не хочется расцарапывать больное место, срывать корочки, пережевывать; ощущение сумрака, вечно стягивающегося за спиной, сменяется на такое же расплывчатое, но далеко впереди, раскрывающее объятия и сулящее окончание и забвение. Но только не беги слишком сильно, ломая ноги, лучше пройди этот путь в бесконечно растяжимом полусне, заглядывая под каждый камень в поисках глянцевого неторопливого жука, под каждый лист в поисках капли росы, отражающей небо, в каждое окно и в каждую сложенную лодочкой ладонь.
Он наверстывает упущенное, ходит на рейвы, джем-сейшены, опен-эйры, фестивали, в оперу и на концерты органной музыки, напитываясь звуками, как земля — талым снегом. По старой привычке зацикливает понравившиеся альбомы и треки на неделю-две, но сдается под натиском и продолжает плыть дальше, переходя из жанра в жанр, спускаясь в мрачные путанные подслои, от прогрока к трэпу, от шугейза к псайбиенту, от нойза к дроуну.
За спиной шуршат фары, подъезжает сначала одна машина, затем вторая, потом сразу две, и Эрен вытряхивает из пачки сигарету, спускаясь по ступеням к реке в тень и садясь на низкий парапет. Из такси выбираются подростки, яркие, шумные, как птицы, в сетчатых колготках и майках с черепами, с волосами всех цветов радуги, рассыпающиеся смехом девичьи лица в блестках вытягивают из салона свои сумочки, пакеты с алкоголем, чтобы распить его прямо тут, у воды, какие-то светящиеся гирлянды в форме сердечек и звездочек и целый пакет флуоресцентных браслетов. Мальчики проверяют карманы, вполголоса обсуждают что-то, подшучивая и откашливаясь, прикуривая друг другу и коротко вспыхивая экранами телефонов, чтобы уточнить время. Им весело, они молоды и тратят каждый час, как хотят.
Эрен смотрит на них с удовольствием, его расслабленное, заторможенное сознание выхватывает фрагментами то розоватую коленку в прорехе джинс, то веснушчатое плечо, то розовый ежик волос. Компания завершает сборы и тоже ползет к воде, обходя его по касательной и обдавая чьим-то фруктовым парфюмом и ментоловым дымом. С гравийным скрипом вереница такси разворачивается и исчезает, задние габариты оставляют в воздухе смазанный красный след. Скорее всего, ребята пришли на тот же концерт, что и он, и тоже рассчитывают на опоздание организаторов.
Он отворачивается и снова смотрит на густую, слабо поблескивающую чернильную воду, вяло текущую в широком каменном русле. Клуб находится на территории творческого кластера, являющегося современным осмыслением отработавших свое промышленных районов. Такие пространства возникают везде в крупных городах — Берлин, Лондон, Нью-Йорк. Огромные ржавые производственные конгломераты, ушедшие в прошлое, застраиваются лофтами, офисными зданиями и жильем, выкраивая место и под такие экосистемы, как эта — магазины элитной мебели, сантехники и осветительных приборов соседствуют с целой аллеей различного стритфуда с небольшими павильонами, гирляндами на кустах и одуряющими запахами; в бывших цехах открываются выставочные залы, а производственные склады отдают под книжные или сдают для проведения мастер-классов и занятий по йоге. Эрену нравится такой подход к организации городской инфраструктуры, он любит это место и часто бывает здесь. Пробовать новую еду, знакомиться со списком лекций в местном лектории и даже записываться, но, конечно, никогда не приходить; зависать в книжном, подбирая себе неформатные блокноты для графики или дорогие каталоги российского авангарда, ведь самое главное в фотографиях живописи это съемка и печать на качественной бумаге; подниматься на крышу музея и сидеть там в кресле из переработанных пластиковых крышечек от бутылок с молоком с видом на затянутый тусклым свечением город.
Но, наверное, самый любимый его способ тратить свою жизнь это останавливаться здесь, в самом дальнем конце квартала, где река делает петлю и намывает песок в длинную грязную отмель. Этот участок набережной обычно остается без внимания туристов, здесь ничего нет, почти всегда тихо. Местные приходят сюда лишь вот в такое время, вечером, когда в темноте можно раскурить косяк, заняться торопливым сексом, лежать на ступенях и блевать, разглядывая урбанистический пейзаж напротив или делать все перечисленное сразу.
Здесь все еще расположены старые, кирпичные гаражи с высокими дверями, почти отсутствует освещение, а вдоль реки стоят высокие акварельные платаны, все в сухих шариках плодов. Общее ощущение запустения, остановки во времени и медленного угасания, на контрасте с доносящимися низкими раскатами басов из недалеко расположенного клуба, сеет в душе Эрена какое-то упокоение. Он словно растворяется в этих поклеванных временем ноздреватых камнях, чмокающей у самых ног мазутной массе воды, яркой красной пыли крошащегося кирпича.
По ночам все растягивается и кажется, что сидишь на самом краю света и впереди лишь безбрежное ничто. Меж тем, до конца отпуска остается лишь пара дней, и сегодня он хочет полностью абстрагироваться от осточертевших пинтерестов, сайтов стоковых фото, бехансов, артстейшенов и прочих сервисов. К проекту он вернется предположительно завтра, а скорее в воскресенье, все оформит и разошлет, а там будь что будет. В конце концов, что ему терять, кроме года работы и половины жизни, потраченной на рождение и вынашивание этой идеи.
— Посмотри на меня.
Колени мелко дрожат, стены на ощупь то ли пластилиновые, то ли пластиковые. Звук в соседнем зале, откуда он вышел на негнущихся ногах, выкручен на максимум и, кажется, воспринимается даже не органами слуха, а всеми внутренностями. Мимо проносится, хохоча и перекрикиваясь, стуча каблуками, обдавая запахом пота и алкоголя, нечто с бесчисленными руками и ногами, блещущее зубами и черными безднами зрачков.
Эрен вскидывается и дергается в чужих руках, силясь сфокусировать взгляд на щербатой плитке под ногами, которая с устрашающей скоростью ползет трещинами и раскрывается диким кафельным цветком, тут же покрывающимся пятнами гниения и распадающимся. Вибрация снаружи и внутри тела сливаются в одно, из глаз что-то течёт, он слабо стонет и чувствует, что сейчас упадёт. Сознание распахивается и коллапсирует каждую секунду, как Большой взрыв, и этот цикл длится и длится, не прекращаясь, с каждым витком лишь расширяясь и проглатывая все больше.
— Дружище, тебе совсем нехорошо, — прорывается сквозь отбойный молоток бита — Я хочу, чтобы ты посмотрел на меня. Сколько и что ты употребил? — тихий спокойный голос ввинчивается в ушной канал слишком близко к голой коже.
Все тело передергивается, и Эрен не выдерживает, оседая на пол, складываясь и роняя голову между колен.
— Эй, эй, ну же, давай. Я не потащу тебя на улицу, тебе придется идти самому.
Вокруг что-то происходит, и он ловит остановившимся взглядом колено, выглядывающее из раззявленного нитчатого края порванных чёрных джинс, пока кто-то садится рядом, прихватывая его плечи и мягко, но настойчиво утягивая вверх. Что-то такое он сегодня видел, но где?
— Я, — говорит Эрен, невероятным усилием воли откидывая голову назад и чувствуя, как мозг внутри черепа перетекает, давя на мозжечок, пока глаза медленно вращаются в глазницах, видя лишь калейдоскоп разбегающихся дверей и проходов, — съел половину марки, перед выходом курил, а по приезду пил, — он хочет убрать налипшие на лоб пряди, но лишь жалобно мычит, не ощущая кистей рук.
Человек рядом молчит, внимательно разглядывая его лицо. Он чувствует этот ощупывающий взгляд кожей и лишь надеется, что не выглядит совсем конченым.
Господи, как стыдно.
— А потом мы с каким-то типом разнюхали в толчке сибирь, — слова выходят тяжело, вытягиваясь из иссохшего рта, как комья пережеванных волос.
— Угораешь? — кто-то рядом неодобрительно цыкает. Голову опасно мотает, и он чувствует, как подбородок фиксируют сильные пальцы. Трек заканчивается, и в наступившей мнимой после грохота секундной тишине Эрен облегченно опускает веки, прячась от взгляда напротив, себя и окружающего мира.
— Пошли на воздух. Живо.
Музыка, снова зарождающаяся в бетонной глубине завода, раскручивается тугой спиралью, обрастая странными ломаными фракталами из царапающих, трескучих звуков на каждой новой петле. В какой-то момент в неё добавляется сэмпл голоса, слов не разобрать. Все это похоже на витч-хаус, мрачный обряд дезинтеграции в цифровом белом шуме с запахом ночного леса и ржавой арматурой вместо травы. Многоликая толпа оттекает обратно в зал, снова проносясь мимо по бесчисленным узким коридорам и лестницам. Как разбуженные весной черные мухи, слепо бьющиеся в окно, они наталкиваются друг на друга, сжимая в руках телефоны и стаканы, чавкая километрами мятной жвачки, дыша сигаретным дымом. Где-то хлопают двери, кто-то разбивает стекло.
Он позволяет вести себя, переставляя ноги, поражаясь краем сознания интуиции своего проводника, легко лавирующего среди всех этих человеческих руин. В какой-то момент он наваливается плечом на холодный металл двери, со скрипом поддающийся, лицо обдает теплым пыльным ветром, и Эрен вдруг падает на колени, практически разматываясь по бетонным плитам двора. Сверху раздается забористый мат, и он ощущает, как его, словно ребенка, подхватывают под руки и поднимают, прижимая спиной к чему-то живому, быстро стучащему, теплому. Хочется залезть под горячую воду, потому что он не может сосчитать собственные ледяные пальцы, текущие из плеч вдоль тела. Пережатые сосуды сулят вскорости ощущение шиферного гвоздя в основании черепа, желание ссать и согреться любой ценой.
— Я хочу такси, — бормочет Эрен и лезет в карман нелепыми отростками, пережатыми льдом серебряных колец. — Там забит мой адрес, я просто нажму и скоро буду дома.
Он чувствует, как анонимный спаситель вздыхает и слегка встряхивает его тряпичное тело.
— Хорошо, я дождусь машины и посажу тебя. Ты уверен, что тебе не требуется какая-то еще помощь? Я могу…
— Не-не-не, мужик, я в порядке, полном, — Эрен перебивает, мотая головой, и в следующий раз приходит в себя уже открывающим дверь своей квартиры лишь для того, чтобы упасть лицом в прохладную наволочку и снова отрубиться.
Кажется, он даже не успел сказать спасибо.