Привет! 13:12
Потом быстро зажимает «редактировать» и удаляет восклицательный знак. 13:14 у меня есть два билета сегодня на выставку в новую галерею современного искусства 13:15 пойдешь?Это которая рядом со зданием суда? 13:16
13:16 уже ходил?Нет, видел в новостях об открытии 13:17
13:18 так что? Эрен задерживает дыхание и дважды считает до десяти, прежде чем ответить:Да, буду очень рад 13:23
К назначенному времени он едет с совершенно ватной головой, со все еще сырыми после бассейна волосами, в заношенных шортах и растянутой майке в полоску, уже, конечно же, потной почти насквозь. Наверное, стоило переодеться — мысль вяло скользит вместе с черной кишкой тоннеля метро за окном. Поезд почти битком, толпа детей в соседнем вагоне сгрудилась вокруг пацана с консолью, тыча пальцами в экран под его недовольные окрики и оживленно что-то обсуждая. Студентка в длинном черном платье читает книгу, то и дело поправляя сползающий с плеча ремешок сумки. Пожилая семейная пара с шутливыми переругиваниями разгадывает судоку из толстого сборника. Помятый офисный клерк, проваливаясь в сон, роняет голову на плечо сидящей рядом женщины в алом спортивном костюме, просыпаясь на каждой станции и испуганно озираясь. Эрен снова включает альбом, к которому не притрагивался последние недели, и слушает его, словно впервые, ловя каждый звук. Леви он видит издалека. Тот стоит с небольшим стаканчиком поодаль длинной очереди на вход, в больших солнцезащитных очках и сизом комбинезоне на белую футболку, очень субтильный на фоне витражного фасада галереи с огромными, стилизованными деревьями. Эрен сбавляет шаг, глубоко вдыхает и подходит к нему сбоку, но Леви лишь приспускает очки на кончик носа и смотрит на него поверх, не моргая, с выражением крайней усталости на лице. — Ты идиот? Видно за километр, — фыркает и поправляет очки обратно. — Нам нужно отстоять всю эту очередь? — Эрен кивает на медленно ползущую гусеницу и ловит в линзах отражение своего пошедшего красными пятнами лица. — Нет, у меня пригласительный. — Понятно, — убирает вмиг ставшие мокрыми руки в карманы, перебирая чеки и мелочь. Как начать этот разговор? Леви еще какое-то время стоит, допивая, судя по запаху, зеленый чай с жасмином, затем опускает стаканчик в урну. Сквозь стеклянные двери пропускают без каких-либо вопросов, Леви отходит в уборную, а Эрен находит магазин сувениров и листает первый попавшийся каталог, бегло пробегая глазами статьи и картинки. Ради интереса спрашивает стоимость, но пропускает цифры мимо ушей. Как начать этот разговор? Из гардероба приходится подниматься сначала по одной лестнице, затем по другой, куда-то спускаться и ехать в лифте, и, в конце концов, перед ними распахивается белоснежный зал, наполненный причудливыми артефактами различных размеров, форм, цветов и материалов. Узнаваемые литые силуэты соседствуют с корпускулярными массами, темное контрастирует со светлым, металл с тканью, стекло с камнем, сферическое с решетчатым. Он видит оплетенные прозрачными шнурами валуны и свадебное платье из хрустальных слез, гигантский красный шарф, бархатистый, как кровь, свернувшийся на полу огромной ломаной спиралью, и целую вереницу крохотных жуков, волочащих за собой огромную, наполовину разбитую голову человека, и лес из ржавых канцелярских ножей, и чаек с собачьими зубами, и множество других странных и пугающих вещей. Леви слегка придвигается к нему и вполголоса начинает рассказывать о каждом объекте, мимо которого они проходят. И каждое его слово Эрен ловит, чувствуя, как сложна и многогранна концепция, раскрывающаяся перед ним. Когда они выходят вечером на улицу, уставшие и одуревшие, Леви молча заказывает такси, которое приезжает почти тут же, и Эрен переминается с ноги на ногу, почесывая в растерянности щеку. — Тебя отдельно звать? — мужчина высовывает в опущенное окно ладонь и щелкает пальцами. — Давай резче. — О! — отвечает Эрен, забираясь внутрь и устраиваясь рядом. Черное сидение неприятно обжигает голую кожу ног. — А мы куда?.. — Ко мне, — сухо бросает Леви и прикрывает глаза, давая понять, что диалог окончен. Путь занимает всего ничего. Такси тормозит напротив низкоэтажного корпуса в частном секторе, одном из тех, где живут средней руки бизнесмены и их жены-домохозяйки. Квартира оказывается на втором этаже, двушка, с окнами до пола, дубовым паркетом и лаконичной мебелью с темными матовыми фасадами. Все очень эргономично и безлико, лишь в одном углу громоздится что-то, плохо опознаваемое в темноте. Видны только углы, обилие проводов и светодиодов, да шумящий мощный кулер системного блока в блеклой синеватой подсветке. Леви молча кивает на обувную полку, затем указывает в сторону ванной и скрывается на кухне, откуда сразу раздается знакомый «чпок» откупориваемой пробки и нежный перестук доставаемых бокалов. Эрен моет руки, разглядывая мраморную, во всю стену столешницу с ониксовой чашей раковины, отмечает глазурную плитку мягких мшисто-ореховых переливчатых оттенков и едва читаемый в узком горизонтальном зеркале силуэт большого книжного шкафа, забитого под завязку стопками журналов, большими и маленькими томами. Весь нижний ряд занимают несколько плотно закрытых бумажных коробок. На выходе его ловит Леви, вручающий бокал, и Эрен выдыхает раньше, чем успевает подумать: — Куда ты пропал на этот месяц? — Чего? — Леви удивленно вздергивает бровь. — Я звонил тебе раз сто. — Какие… Реально? Сто раз? Чел, я уехал в отпуск, который запланировал очень давно. А что ты хотел? Эрен чертыхается и щедро отпивает из бокала, на подступах глуша просыпающуюся мигрень. — Ты отправил мне ссылку на альбом, я его прослушал и хотел поделиться мнением, написал тебе, но ты не ответил. День, два, потом я спонтанно решил тебе набрать, ты не брал, я попробовал еще пару раз. Как-то так. — И названивал мне весь месяц, — по лицу бежит тень, стягиваясь под глазами темными пятнами. — Для тебя это так важно? — Ну да? Мне казалось, тебе нравится читать мои поверхностные любительские рассуждения. Леви лишь цыкает и стремительно уходит, чуть не расплескивая свое вино. На кухне открытое нараспашку окно и плотная завеса сигаретного дыма, который Эрен разгоняет рукой прежде, чем сесть на один из двух стульев возле небольшого деревянного стола на резных ножках. Леви молча катает темно-красную сферу в высоком бокале, затем тихо говорит: — Первое — этот телефон я оставил дома, потому что это был мой первый отпуск за четыре года, и не предупредил тебя, так как не посчитал необходимым. Странный доеб, если честно. Второе — выставка, на которой мы были, персональная. Это молодой, очень талантливый художник — Жан Кирштайн. Муж моей покойной сестры. Эрен давится и замирает, превращаясь в слух и прикусывая щеку изнутри. — Она сейчас была бы твоего возраста, — продолжает Леви, поднимая на него взгляд, снова выцветший и пустой: — Все работы, представленные на выставке, посвящены ей, как кенотаф. Он начал эту серию спустя год после ее смерти. — Мне так жаль. Мне даже не пришло в голову, насколько это все взаимосвязано, несмотря на все твои комментарии. То есть я понял концепцию, но без ключевого элемента. Так вот почему ты так много знаешь о каждом из объектов, — пораженный Эрен умолкает и повисает неловкая тишина. — Как это произошло? — Рак, пять лет назад. Они были женаты ровно четыре месяца, — отвечает Леви флегматично, как о самой скучной вещи в мире. — Прости, я не должен был любопытствовать, — щеки, кажется, начинают гореть. Мужчина пожимает плечами и выпивает весь бокал в один глоток, тут же наливая себе следующий. — Я начал этот разговор, поэтому твой вопрос вполне логичный. Что я могу тебе еще сказать на это? — Понимаю. Но почему же ты позвал на эту выставку меня? Это такое личное для тебя событие… — «А я буквально первый попавшийся человек»? Не знаю. Тебе не понравилось? Второй бокал уходит так же быстро, как первый. Эрен решает поднажать и набирает полный рот терпкой, ароматной жидкости, следя за Леви краем глаза. — Не могу понять, как будет уместнее ответить в этой ситуации, — наконец признается он и вытирает губы тыльной стороной руки. — Мое восприятие искусства вне контекста и с учетом этого контекста кардинально отличаются. Я ехал на праздник, а приехал на кладбище. «Снова». Леви откидывается на спинку стула и несколько минут сверлит Эрена взглядом. — Последние годы жизнь стала достаточно предсказуемой, — начинает он. — Это определение не имеет негативного оттенка, это означает лишь то, что я вытравил из нее, в доступных мне рамках, бардак и хаос. Во всяком случае так было до тех пор, пока я не встретил тебя второй раз в одном и том же месте с разницей в месяц. Казалось бы, ну встретил и встретил, мало ли людей регулярно ходят в одни и те же места. После смерти сестры я стал часто рандомно помогать незнакомцам. Вызывал неотложки бомжам, помогал с деньгами нищенкам на улице, откачивал подростков, перебравших в ночных клубах. Конечно, если складывались обстоятельства, я же не доброжелательный сосед Человек-Паук. Ничто из этого не затрагивает меня напрямую, это просто небольшая трата времени и денег. И этот раз не был бы чем-то иным, если бы ты не решил загладить свою вымышленную вину передо мной. Сначала я полагал, что это будет неловкий вечер в баре, где мы обсудим какие-нибудь абстрактные вещи и разойдёмся. Но в итоге это переросло в интересное и, надо сказать, весьма плотное общение. Эрен сглатывает и максимально нейтрально говорит «ага», хотя внутри уже расползается черная каркающая бездна ужаса, а руки снова становятся скользкими. Леви замолкает на секунду и одаривает его еще одним долгим взглядом из-под полуопущенных век, затем продолжает: — Твой рассказ про игру был слишком скомканным и неинформативным, но я понял, какое значение имеет для тебя этот проект и что с меня не убудет тебе помочь в той или иной степени, и решил, что хер с ним, дам я тебе свой рабочий номер. Мне захотелось сделать это, потому что ты мне симпатичен, Эрен. Просто по-человечески. И тут ты начинаешь мне написывать и искренне восторгаться тем, что является просто частью моей работы. «Леви, как же ты собрал такую огромную коллекцию музыки?» Ну как если бы кто-то начал тебе писать: «Ах, эти фасады просто нечто, прошу, скинь мне свой каталог образцов клинкерного кирпича», — видя округлившиеся глаза Леви морщится и разводит руками: — Я плохо представляю себе конкретику твоей работы. Выбери подходящую для себя метафору сам. Клянусь, столько сообщений подряд я получал только от какого-то магазина виниловых пластинок, когда сдуру не убрал галочку с «уведомлять о новых поступлениях». Леви вытаскивает из пачки две сигареты и прикуривает, подталкивая вторую зажигалкой. Она неторопливо катится и Эрен, глубоко задумавшийся, ловит ее уже почти на самом краю стола, оставляя на бумаге влажные отпечатки. — И что же? — голос сиплый, как шуршание осенних листьев по асфальту. — Ну и ничего, — мужчина откидывает голову, выдыхая в потолок, — сижу я значит, в самолете и думаю, что это за энтропия в моей жизни. Эрену кажется, что еще слово, и он умрет. — Я не хотел доставлять тебе столько неудобств. — Шутишь? — звучит почти обиженно. — Я же говорю тебе. Мне интересно с тобой. Ты интересный человек, Эрен. Импульсивный, взбалмошный, со своим взглядом на жизнь. И на выставку я позвал тебя по этой же причине. Это мой способ общаться. Расскажи-ка мне свое мнение об альбоме, — меняет тему Леви, и Эрен, еще не до конца оттаявший, несколько сбивчиво, а потом все увереннее описывает свои впечатления о каждом треке по порядку. Леви слушает внимательно, не перебивая, лишь иногда хмыкая и подливая время от времени в бокалы, и, когда Эрен заканчивает, у мойки стоит уже три пустых бутылки. — Сколько же ты его крутил на репите, чтобы составить такой подробный анализ, — спрашивает мужчина, слегка нетвердо вставая со стула и доставая из навесного шкафа бутылку белого. — Красное закончилось, могу предложить тебе только просекко. — Суммарно 52 раза за весь месяц, — слишком быстро отвечает Эрен и до крови прикусывает губу. Леви разворачивается к нему, и в его взгляде что-то сложное. Узнавание, грусть, немного страха. И очень много глубоко запрятанного удовольствия. Косяк, который на этот раз Эрен достает из поясной сумки, свернут в красивой бумажке с узором из нежно-голубых роз. Он делает какие-то знаки руками, пытаясь узнать, где курить, но Леви лишь отмахивается и встает, неторопливо бредя куда-то, мол, пошли. Это оказывается та большая комната с жужжащим углом и огромным шкафом, который Эрен решает осмотреть, чем Леви пользуется, ловким движением отбирая у него самокрутку и забираясь с ногами на небольшой диван. Вспыхнувший на секунду огонек высвечивает синяки под глазами и едва заметные морщинки, разбегающиеся вокруг глаз и между тонких бровей. — Фу, блядь, он сладкий, — говорит возмущенно, облизывая губы и потирая их пальцами. — А, да, у меня кончились обычные бумажки, — бросает Эрен через плечо, разглядывая одинаковые томики, плотно подогнанные друг к другу. Леви какое-то время мнется, но все же делает затяжку и распластывается на диване, свесив голову с подлокотника вниз. Кадык натягивает кожу, и Эрен видит, как под ней бьется артерия. Мертвенно-белое в темноте горло напоминает ему ноги, торчащие из-под огромной, бесформенной массы бетона и ошметки костей в рваной плоти среди россыпи кристаллов разбитого стекла. — Знаешь, — говорит, чтобы выкинуть это все из головы, — я думал, что у меня будет инфаркт, пока ты эту свою речь зачитывал. Ну, вторую ее часть, где про наше общение. — М? — вяло отвечает Леви, приоткрывая глаз. В отличие от Эрена, его белки совсем не покраснели. — Может, я просто депрессивный и тревожный, но все это показалось каким-то некрологом. Я был уверен, что ты скажешь, что зря потратил на меня время. «Точнее, это хотел сказать я». — Ты просто депрессивный и тревожный, — фыркает и отворачивается, прижимаясь щекой к обивке дивана; острое ухо выныривает, как зуб, — и делаешь выводы раньше, чем услышишь все, что тебе говорят. И вдобавок исходишь из точки зрения, что мир против тебя. У тебя заниженные ожидания по отношению к людям. Эрен кивает и снова возвращается к книгам, пробегаясь кончиками пальцев по идеально чистым корешкам. — Ты прав. И спасибо, что позвал на выставку. Это было очень… познавательно, — слово выходит каким-то увечным. Эрен хмурится, снова прикусывая губу и прокручивая на руке браслет. — А еще, пока ты говорил, я подумал, что если бы мне нужно было описать свои внутренние раны в фигуративном смысле, я бы сказал, что они как дырки. Такие, с рваными краями. Как если выстрелить в труп. Пуля пройдёт насквозь, оставив идеально круглое отверстие в склизкой плоти, и это вроде даже и не рана, ведь не кровоточит. Так, отсутствие всего. Дырка. Леви невнятно буркает и вытягивает руку над собой, описывая пальцем небольшую окружность. Эрену становится интересно, остался ли на его коже сладкий привкус тонких бумажек, и он сглатывает. — У тебя интересный набор книг. — Ага. — И журналов. — Ага. — А в коробках что? — Эрен отрывается от шкафа и подсаживается на пол рядом с диваном, осторожно вытягивая из расслабленных пальцев наполовину приконченный косяк. Леви с явной неохотой роняет: — Там жесткачи с моей музыкой. — Все то, что не влезло в спотифай? — улыбается Эрен, пристраивая свой затылок так близко с чужим бедром, что почти слышит биение сердца. — Нет. То, что я пишу. Я не только звукореж, но еще и музыкант, хотя предпочитаю об этом не говорить. На следующей неделе в пятницу Эрен снова приезжает в двушку с дубовыми полами и заявляет с порога: — Леви, я хочу, чтобы музыку к моей игре писал ты. Светодиоды в углу перемигиваются, как звезды. Уже глубокая ночь, они снова лежат в гостиной, передавая друг другу почти пустую бутылку бордо, и пьют прямо из горла. Леви настоял на небольшом экскурсе в развитие музыкальных жанров, и сейчас они проходят эру готик-рока. — Ты подумал о моей просьбе? — Даже не мечтай, — Леви лениво листает ютуб, беззвучно что-то говоря себе под нос. — Но почему? — Потому что я не пишу за деньги. — Для себя, значит? В стол? — Эрен поворачивает голову, упираясь макушкой в чужую голень, которая тут же отстраняется, оставляя на потертой коже дивана теплую вмятину. — Типа того. — Как увлечение? — Как увлечение. Шуршит пакет мармелада, Эрен вздыхает и чешет висок, заправляет за уши выбившиеся пряди. Прикладывается к влажному горлышку. — И все же, — опять начинает Эрен неумолимо. — Ну что тебе? — в едва слышном голосе уже чувствуются угрожающие раскаты. — Мне очень импонирует твой вкус. Думаю, ты написал бы тот самый саундтрек, который я ищу. — Эрен, перестань все романтизировать, я тебя умоляю. Для меня музыка — ремесло. Да и плейлист не равен личному творчеству, — Леви переворачивается на бок, подпирая голову кулаком, и выливает в рот оставшиеся капли, отобрав у него бутылку. — В конце концов, ты не слышал ни единого моего трека. И не услышишь, потому что я их никуда не выкладываю. — Еще покурить? — Эрен игнорирует его слова и громко вжикает молнией внутреннего кармашка сумки. — Валяй. И на следующей. — Я привез божоле, к нему твердый сыр и виноград! — кидает кроссовки на полку и шлепает босыми ногами сразу в кухню, с облегчением бухая тяжёлый пакет на стул. — Попытка умаслить? — Леви оборачивается, пока Эрен выгружает бутылки в холодильник и роется в пакете. — Сигарет опять не взял, значит — не фортануло, не повезло. Увы. — Блин, точно! — Эрен расстроенно хлопает себя по лбу. — Главное ведь стоял, как дебил, на кассе и вспоминал, что забыл. Ладно, будешь курить мои. Леви вздергивает брови, но молча соглашается. Вечереет так поздно, а светает так рано, что они даже не замечают, как за просмотром низкобюджетных восточных фильмов ужасов пролетает вся ночь, потом снова курят на кухне, наблюдая за светлеющим на горизонте небом, Леви рассказывает про свой месячный отпуск, во время которого он посетил джазовый фестиваль в Швейцарии, Туморроулэнд в Бельгии и Мэд Кул в Испании. Утром он варит черный кофе, пока Эрен принимает душ, и сажает его в такси домой. И на следующей. — Сегодня в меню сырные начос и целых пять литров имперского стаута! — не глядя закидывает пакет на стул и идет мыть грязные после внезапного летнего дождя кеды. — Заебись! — доносится из другого угла квартиры. — На обратном пути возьми пепельницу, она на окне. — Я еще кое-что принес, — кричит Эрен и, захватывая идеально чистую керамическую мисочку с изящным бледным узором, берет с собой небольшую полотняную сумку. Леви сидит, переплетя ноги, в полупрозрачной от времени белой футболке с длинным рукавом и широких штанах, и что-то делает в ноутбуке. — Никогда бы не подумал, что ты носишь очки для компьютера, — мужчина поднимает на него осуждающий взгляд поверх отливающих фиолетовым защитным покрытием тонких стекол, и Эрен улыбается. — Что там у тебя в карманцах? — Леви тычет пальцем в сумку и захлопывает серебристую крышку. — Это Сони ВиЮ, попросил у друга погонять, и сегодня мы будем проходить старые игры. — Надеюсь, не первого Донки Конга, — говорит раздраженно, но извлекаемый черный брусок консоли рассматривает с интересом. Давно он не держал ее в руках. — Брось, там охуенный саундтрек, ты даже сам кидал мне ссылку на ютьюб-канал ремиксов музыки из подводного уровня. — Да, много кто использует этот семпл, — хмыкает Леви, распутывая гнездо проводов и переходников. И на следующей. — Я привез Супер Марио Карт, здоровенный сет роллов с лососем, надеюсь, ты ешь лосось, иначе это будет невосполнимым ударом по моему бюджету и самолюбию, и все для джин-тоников. Пакет на стол, помыть руки, встряхнуть прилипшую к разгоряченному телу футболку. — То есть ты привез лимон, джин и тоник, верно я понимаю? А лед, огурцы, барную ложку, шейкер, стрейнер и черт знает что еще я должен родить сам? — Знаешь что? Лед вполне можно наколоть с твоего сердца, Леви, а смешивать все сразу в стакане. — Ты просто ужасен. Ты хоть понимаешь, насколько отвратительно на вкус сочетание джина и рыбы? — Так в желудке все равно все перемешивается! — восклицает Эрен и улыбается, видя, как Леви с ощутимым скрипом закатывает глаза и лезет за высокими стаканами. — Никакой культуры и воспитания, — цедит тот, вытирая тонкое стекло полотенцем. — На твое счастье у меня всегда есть лед и огурцы. — Интересное сочетание предметов, — Эрен распускает волосы, придерживая их руками и пересобирая хвост. — Я все это кладу на лицо, поэтому и выгляжу всегда свежо и привлекательно, в отличие от тебя. Кстати, пока помню — в прошлый раз ты залил мне весь пол водой, поэтому в ванной для тебя полотенце. Но если опять выльешь половину шампуня, я тебя прибью. И прекрати мыть обувь в раковине, Бога ради.